Я все равно паду на той... Часть вторая

Карабах как армяно-русский внутрикультурный конфликт

* * *

Отмечу несколько важных нюансов. Очевидно, что инициаторы народного движения хотели воспользоваться теми возможностями, которые с их точки зрения предоставляла «перестройка». Идея сознательно использовать «перестройку» для своих национальных целей, «действовать в унисон перестройке» в кругах оппозиционной политической элиты в Армении существовала, но она была выражена все-таки минимально, намного меньше, чем представляется сегодняшним историкам и аналитикам. 

Карабахский конфликт: с кем он был?

 

Среди тех, кто начинал Карабахское движение, даже среди его лидеров, существовала иллюзия, что они действуют по разрешению Москвы. Никогда номенклатура Нагорно-Карабахской области не подписала бы обращение к Верховному Совету СССР (февраль 1988 года) — документ, положивший начало карабахскому движению — если бы не пребывало в иллюзии, что действует по рекомендации Центра. Рассказывалась история о посещении известным публицистом Зорием Балаяном и поэтессой Сильвой Капутикян Горбачева, который пообещал успех Карабахскому движению.

Я еще по горячим следам спрашивала об этом посещении Сильву Капутикян, и она отрицала, что Горбачев подал им какие-либо надежды, она не знала, как возникла эта легенда. Однако в тот начальный момент легенда была широко распространена. Уже потом, когда полилась кровь, легенда трансформировалась следующим образом: на вопрос, есть ли у нас хоть небольшая розовая надежда, Горбачев ответил, что есть большая красная. Но в любом случае можно с абсолютной уверенностью сказать, что начиная борьбу за Карабах, армяне были уверены, что они действуют с разрешения Москвы и при ее поощрении. В противном случае движение никогда бы не пошло в массы.

Что касается подавляющего числа армян, то у них был один главный мотив: восстановление справедливости в Карабахском вопросе, нарушенной еще большевиками. Но облачено это требование было очень показательным образом: требование справедливости в Карабахском вопросе воспринималось как испытание империи на прочность. Причем отнюдь не для того, чтобы империю сломать, а, напротив, для того, чтобы почувствовать ее надежность и свою защищенность. Карабах был символом справедливости. Степень выраженности мотивов собственно национальной борьбы осознавалась в тот момент минимально — армяне Армении имели слабое понятие о жизни Карабаха, между ереванцами и карабахцами существовал значительный антагонизм.

Чтобы понять, как получилось, что Карабах мгновенно стал общенародным лозунгом, следует указать, что в сознании ереванцев (именно ереванцев) идея империи, справедливости империи и идея Айдата, как идея исторической справедливости, причудливым образом сплелись, и потому именно империя начала восприниматься как субъект Айдата, как его носитель. Перенос образа «покровителя» на Россию создавал иллюзию поддержки с ее стороны во всех сложных для армян ситуациях, в том числе и в национальных требованиях.

Коротко остановимся на различиях в понимании Карабахского конфликта ереванцами и карабахцами. Для армян Нагорного Карабаха не характерна ни идеология цивилизованной жертвы, ни стремление к возвращению потерянных территорий. «Доминантным мотивом в поведении армян Нагорного Ка­рабаха всегда служило стремление защитить свою реальность от любых внешних посягательств, от любых внешних воздействий, будь то захватчики этой территории или же воздействие перемен, способ­ных качественно трансформировать эту реальность»4. Перестройка в Нагорном Карабахе сразу «вылилась в действия по защите своей идентичности, а в Армении — в лозунги о защите исторической справедливости. Доминантой «в Армении стала, по сути, идея защиты нового явления в Нагорном Карабахе, воспринимающаяся в виде воплощения традиционного Айдата»5.

 

 «Сумгаит и вокруг него»

 

В ответ на открытые (и порой бурные, вплоть до рукопашной и даже человеческими жертвами) выступления карабахских армян с требованиями выхода Нагорно-Карабахской области из состава Азербайджана и присоединения ее к Армении, случился печально знаменитый погром армян в г. Сумгаите, одном из промышленных центров Азербайджана с этнически смешанным населением. Многие из ереванских армян говорят теперь, что они с самого начала предвидели возможность «сумгаита». Это верно лишь отчасти. Предчувствие было чересчур смутное, армяне в тот момент ощущали себя очень сильными и защищенными. С другой стороны, события в Сумгаите действительно не вписываются в обычную человеческую логику: жители доселе мирного города не могли в один час потерять голову, поэтому всерьез предполагать такое развитие событий вряд ли было возможно. Мне доводилось слышать, что в Сумгаите распространили слух, что из Армении (из Кафана) прислали вагоны (!), нагруженные трупами (в другой версии – ушами) азербайджанцев. Эта ложь была пущена в ход или другая, но мы имеем дело с неожиданной и сильной провокацией.

Тот комплекс переживаний, который у армян при этом возник, был весьма сложным и очень резким: от ощущения полной защищенности к ощущению полной беззащитности. Погром в Сумгаите напоминал страшные страницы армянской истории и внушал мысль о невозможности уйти от судьбы.

Другой ряд переживаний был связан с тем, что в решении Карабахского вопроса, как были уверены армяне, совершилась вопиющая несправедливость, которая должна быть понятна всем, и если все не реагируют на нее так же однозначно, как сами армяне, то исключительно потому, что не располагают достаточной информацией. Короче, армян перед русскими оболгали. Появилось обостренное ожиданием того, что русские придут на помощь армянам, как только поймут, что тем грозит беда.

Кроме того, присутствовала внутренняя борьба (внутренний психологический конфликт), на первых порах почти не осознававшаяся, связанная с противоречием между почти уже забытым стереотипом восприятия и действия, где единственный способ остановить кровопролитие — это ответить кровью на кровь, и прочно усвоенной системой ценностей, требующей апелляции к правовым нормам.

И все-таки в первую очередь после сумгаитских событий у армян активизировался образ себя как жертвы. О поведении армян в период погромов в Сумгаите рассказывались поразительные вещи, как будто бы они абсолютно безнаказанно давали себя убивать. Я помню такую историю, которую тогда приводили в пример: в квартиру вломились погромщики, и один из сыновей предложил защищаться, на что отец ответил, что это будет противозаконно и погиб.

Действительность не соответствовала этим рассказам. Более подробные беседы с беженцами убеждали, что на самом деле сопротивление порой было отчаянным, и совершенно не факт, что количество жертв с обеих сторон не было равным. Но этих историй никто не слушал.

Образ себя как цивилизованного народа, который никогда не опустится до пролития крови, был в тот момент очень силен. Силен настолько, что, несмотря на бурные события последующих месяцев, армяне не допускали себя ни до малейших насильственных действий. Самое серьезное что было, это антиазербайджанская демонстрация в райцентре Масис. Началась она угрозами, а кончилась чтением моралей самим себе о культуре и цивилизованности.

Между тем, события в Сумгаите грозили повториться в каком-либо из районов Карабаха, известия об относительно мелкомасштабных событиях доносились оттуда постоянно. Постепенно сгущались тучи над Баку. Шли столкновения в райцентре Шаумяновске и селе Геташен.

Осенью 1988 года начались полномасштабные погромы армян в Кировобаде (крупный город на Севере Азербайджана, ныне — Гянджа), где должен был состояться «второй сумгаит». Однако в Кировобаде была организована самооборона, которая прочно была связана с именем одного из молодых лидеров карабахского движения Игоря Мурадяна. Это, по сути, было первый героический эпизод с начала Карабахской войны. Армянам почти всего города удалось собраться около армянской церкви и продержаться своими силами около месяца.

Однако по инерции армяне продолжали думать о себе, что они сопротивления не оказывали. Первые девять месяцев преобладал комплекс жертвы. Боюсь, что в Ереване о кировобадской эпопее уже не помнит почти никто. Многие помнят, однако, огромные потоки беженцев из Азербайджана в армянских приграничных селах.

Напряжение все росло и росло пока не привело к срыву через девять месяцев после сумгаитских событий, в самом конце ноября 1988 года, — насильственной депортации азербайджанцев из Армении, практически за три дня (компактные поселения азербайджанцев встречались вдоль всей армяно-азербайджанской границе, а кроме того, они в тех или иных пропорциях проживали почти во всех сельских районах Армении). Впрочем, большинство армян узнало о факте депортации только спустя много месяцев, когда летом на ереванских рынках не оказалось азербайджанцев, и очень многие так и не поняли, как и когда все произошло.

Это было как мгновенный взрыв, за которым должна была бы последовать психологическая разрядка. Ведь депортация поставила точку в психологическом конфликте между армянами и азербайджанцами. Он шел ровно по нарастающей и разрешился депортацией. Дальше остался политический, потом военный конфликт, но не психологический. В армяно-азербайджанских отношениях на много лет вперед наступила полная ясность.

Но в это время набирал уже силу армяно-русский конфликт.

 

Карабахский конфликт как психологический конфликт с русскими

 

Этот конфликт автоматически вытекал из двойственности образа русских в сознании армян. Как только с армянами случилась беда, «идеальные русские», «русские а la Абовян» должны были бы немедленно появиться на арене действия, отомстить обидчикам и разрешить все армянские проблемы.

Образ «русских а la Абовян» моментально активизировался в сознании армян, и следующие несколько месяцев прошли под знаком ожидания их пришествия. Замедление объяснялось только тем, что русские не знают, что с армянами приключилась беда. Из Армении в Россию хлынул мощный поток информации. Отправлялись эмиссары. В различные общественные организации направлялись письма с рассказами, требованиями восстановления исторической справедливости, рассказами о зверствах в Сумгаите. С разных заводов и учреждений по инициативе их работников на связанные с ними предприятия и учреждения в России отправлялись факсы. Пытались докричаться.

Следующим этапом были забастовки (первые в СССР), быстро перешедшие в общереспубликанскую стачку. В забастовках армяне участвовали исключительно с этой же целью — докричаться, обратить на себя внимание русских. Цели организаторов были иными. Я говорю о причинах, подвигших народ к массовому в них участию.

Все время ожидалось, что русские вот-вот придут. Тогда начали появляться первые признаки обиды, первые симптомы конфликта. Я расскажу одну из распространенных в 1988 году историй. Ничего не могу сказать, имеет ли она под собой хоть какое-нибудь основание, но даже если это легенда, она показательна. На демонстрацию 1 мая было задумано остановить колонны у площади Ленина (ныне — площади Республики), чтобы еще раз привлечь внимание к своим проблемам. В колоннах неожиданно оказалось значительное количество светловолосых людей. Армяне восприняли, что это русские приехали выказать им свою солидарность. Когда колонны попытались остановиться, эти люди, однако, продолжили движение и тем сорвали акцию. Вывод — это были КГБшники — банален. Удивителен другой мотив в легенде — увидев в колонне светловолосых людей, хотя те ничего и не говорили, армяне приняли их за своих союзников, «идеальных русских».

Забастовки шли по нарастающей. Союзные СМИ давали по их поводу только негативные комментарии. Конфликтность нарастала. Русские, можно было заподозрить, оказывались не такими «идеальными».

 

«Идеальный русский из Звартноца»

 

В июле 1988 года к общенациональной забастовке подключился крупнейший армянский аэропорт «Звартноц». Ее смысл объяснялся так: если русские могут не замечать остановки предприятий Армении, то не обратить внимание на остановку работы одного из крупнейших аэропортов Советского Союза невозможно. Таким образом, в глазах народа это была последняя отчаянная попытка докричаться до русских. Цели ее организаторов были, возможно, иными, они не могли не представлять ее последствий. В этом случае, с их стороны это было провокацией.

В дополнение к забастовке произошло следующее. К площади, где проходил митинг (а митинги в те дни были ежедневными) подъехала колонна автобусов, и желающим было предложено в них сесть, отправится в Звартноц и поддержать бастующих в аэропорту. В момент накала страстей в желающих, естественно, недостатка не было. Так что забастовка сопровождалась демонстрацией.

И вот тогда русские, которых ждали и звали, наконец, спустились с неба в буквальном смысле, но вооруженные дубинками. Сначала избивали пассажиров, совершенно случайных людей, прибывших в аэропорт и не знавших о забастовке. Предварительно разделили «черных» и «белых». Всех русских пассажиров согнали в центральную часть аэропорта и там заперли. Остальных били, вряд ли сильно, скорее, чтобы напугать. Затем избивали демонстрантов. По слухам, один молодой парень скончался. Относительно достоверности этого факта я сомневаюсь, но тогда так было объявлено на митинге, и это влияло на настроения.

Ереван был вне себя. В этот вечер на площадях и улицах проклинали русских. Конфликт достиг своей первой кульминации.

А дальше произошло чудо. Среди пассажиров был один — ленинградец, Сергей Фролов — который заявил, что готов публично дать показания обо всем, чему свидетелем он был. Ему каким-то образом удалось выскользнуть из центральной части аэропорта и он успел обежать его кругом, размахивая партбилетом, и увидеть, как били пассажиров. Фролова одного хватило, чтобы антирусская истерика вмиг затихла. Ереван взирал на него с восторгом. Наконец появился тот самый «русский а la Абовян», которого срочно показали по армянскому телевидению и предложили выступить на митинге. Таким образом, о нем тогда узнал весь Ереван. И его, даже одного было достаточно, чтобы о русских опять начали говорить с надеждой. Те, кто избивал, были забыты в миг — словно они были не настоящие русские.

В Ереван были введены войска — для усмирения. Их встретили цветами. Друг другу объясняли: «Это наши дети». Им носили фрукты. Никакой дружественности солдаты не проявляли, но находили сотни объяснений, их оправдывающих.

В армяно-русском конфликте мгновенно наступил спад. Затем начался новый медленный подъем. Помощи и поддержки от русских не было, и ее, наконец, как будто почти уже перестали ждать.

 

Срыв

 

В Карабах также были введены дополнительные войска. Но если в Ереване отношения с ними вплоть до последних чисел ноября 1988 года оставались в целом мирными, то в Карабахе с лета 1988 года уже происходили первые столкновения армян с советскими войсками, особо сильное у села Ходжалу, рядом со Степанакертом (это еще отнюдь не были бои, как впоследствии).

В Ереване это вызвало очередной антирусский всплеск. Общегородские митинги на площади перед Оперой, начавшиеся еще ранней весной, происходили почти ежедневно до глубокой осени, но тональность их изменилась. Все сильнее звучали антирусские мотивы, будущий президент Армении Левон Тер-Петросян с презрением и негодованием говорил о «великорусской тупости». В сентябре тут же на площади несколько представителей верхушки карабахского движения объявили голодовку, в которой среди прочих требований был и вывод советский (читай, русских) войск из Карабаха и Армении.

И снова произошло чудо. На арене опять появились русские а la Абовян. На этот раз их было двое. Татьяна Лиханова и Николай Журавский, тоже из Ленинграда. Они приехали поддержать проходившую на Театральной площади голодовку. Я знала их обоих. Их решение присоединиться к голодовке было совершенно личным, просто один из голодающих был их другом. Голодовку они начали еще в Ленинграде вполне неофициально и не знали, почему об их решении в Армении стало известно столь широко. В аэропорту их встречала толпа. Им целовали ноги и просили простить весь антирусский бред, который несли до того. Эти ребята абсолютно никого не представляли и заведомо никак не могли повлиять на политику. Это не имело значение. В том, как вели себя армяне, не было уже политики. Они просто жаждали хоть изредка видеть «идеальных русских». Отношение к войскам снова на какое-то время смягчается.

Может быть, подобные истории были еще, мне о них не известно. Но уму непостижимо, как один-два сугубо частных человека в те времена могли менять настрой целого народа. Вернее, до какой неимоверной степени народ хотел, чтобы хоть кто-то сменил этот настрой!

Новый спад и новый подъем конфликта. Конец октября. В здании Оперы (в самом центре города) Сессия Верховного Совета, принимающая заявление о присоединении Карабаха к Армении, транслируется на площадь. В городе войска. Сессию разгоняют. По телевизору передают распоряжение всем срочно разойтись по домам. В ответ буквально весь Ереван выходит на улицу — старики, домохозяйки — и спешат к Опере. Они и попадают под дубинки войск, введенных в город. Правда, если я правильно помню, серьезных жертв не было.

Последовал уже очень сильный срыв в армяно-русском конфликте, но его непосредственным разрешением была депортация азербайджанцев из Армении, немедленная, почти мгновенная, практически все было кончено за три дня. Организованность действия говорит о том, что оно не было вполне спонтанным, более того, армяне сами могли проявить столь высокую степень мобильности и организованности. Скорее всего, за депортацией не стояли какие-либо силы в Центре, которые хотели разжечь Карабахскую войну (равно как я не уверена в непричастности этих же сил и к сумгаитским событиям). Другое дело, что армяне, для того, чтобы пойти на непосредственное насилие, должны были в ином свете увидеть себя самих, отрешиться от прежнего, сложившегося за десятилетия цивилизованного образа. В те дни жажда мести стала главной движущей силой. Такой срыв мог произойти только в такой момент, когда армяне посчитали, что Россия навсегда их оставила, отвернулась от них, и прежняя картина мира как будто рухнула.

 

Продолжение следует.

RussianJournal

Поделиться
Комментировать