Сын врага народа
– Родом я из деревни Зверинцы, что недалеко от Ростова. Когда я немного подрос, семья переехала в Ярославль. Отец мой, Александр Ефимович Смирнов, был человеком грамотным, убежденным коммунистом, работал экспедитором на ярославском хлебозаводе. Семья у нас была очень большая – отец, мать и семеро ребятишек, а в середине 30х
годов выжить такой ораве было непросто, поэтому мама с папой работали не покладая рук. Мама хлопотала по хозяйству, а отец, придя со смены, подрабатывал еще извозом – кипы на лошади на ткацкую фабрику возил.
Когда в середине 30-х прокатились по стране массовые аресты и репрессии, мой отец както прилюдно сказал, что не все они законны и справедливы. Особенно его возмутила кампания по объявлению врагами народа легендарных командиров Красной Армии, которые бились в гражданскую. А уж когда арестовали Блюхера, он не вытерпел – написал заявление и вышел из ВКП(б), сказав, что не согласен с политикой партии в этом вопросе и не верит в то, что такой человек, как Василий Константинович Блюхер, – враг народа. Шел 1937 год. Вскоре за отцом приехали и увезли в «серый дом». Мне тогда только что исполнилось семь лет.
Вскоре после ареста отца одна добрая женщина, председатель сельсовета из Карачихи, потихоньку шепнула матери: «Уезжай, Анна Михайловна, с ребятишками из Ярославля, не дадут вам в городе жить». Мать заплакала, а буквально через несколько дней у нас случилось еще одно несчастье – пала корова. Но из города мы никуда не поехали, помоему, мама верила, что отца все же отпустят. А вскоре началась война.
Я учился в школе, и вроде все шло нормально. Но както в четвертом классе на одном из уроков учительница нас попросила рассказать о своих родителях, дошла очередь и до меня. Я встал, а в это время с задней парты ктото крикнул: «Он сын врага народа». Представляете, каково мне, пацану, такое услышать. Я сорвался и убежал и больше в эту школу не вернулся. Пришел в другую, но и там быстро узнали, кто я и чей сын. На этом мои университеты закончились, началась взрослая жизнь. А была она такая тяжелая, что наступил момент, когда мы захотели все вместе наложить на себя руки, такое нас охватило отчаяние. Но поплакали, погоревали и немного успокоились. Решили, что мир не без добрых людей. И точно.
Не спрашивайте об отце
Вскоре добрые люди пристроили меня на моторный завод, мне тогда едва 13 стукнуло. Но недолго я там проработал – тоже пришлось уйти. Однажды удача мне улыбнулась – взяли меня столяром в трамвайное депо. Я чинил подножки и рамы, выполнял всю порученную работу. В конце войны за хорошую работу меня даже наградили.
В мае 1945 года, вскоре после Победы, не утерпел я и пошел в «серый дом» про отца все выяснить. А надо сказать, мать строгонастрого запрещала нам вообще с кемлибо о нем говорить. «Не ходите никуда, ничего не спрашивайте про отца!» – все время повторяла она. Но мне казалось, что времена изменились и после Победы все стали добрее. Что я мог знать тогда в свои 15!
Подошел я к «серому дому» и постучал в специальное окошко. Оно открылось, и оттуда показалась женская голова.
– Чего тебе, мальчик.
– Про отца пришел узнать, его в 1937м к вам сюда привезли.
Тетка спросила фамилию и отошла кудато. Через некоторое время она мне прочитала: «Гражданин Смирнов А.Е. осужден бессрочно, без права переписки». Окно вновь захлопнулось, а я остался стоять на улице. Если честно, из услышанного я не понял ничего, поэтому постучал опять, чтобы расспросить подробнее. На этот раз вышел дядька ростом со шкаф. Он подошел ко мне и дал такого пинка, что я летел до трамвайной линии. Не помню, как в трамвай забрался, только помню, что там мне стало плохо и я потерял сознание. Трамвай доехал до бывшей областной больницы, и добрые люди принесли меня в приемный покой. Помню, что лежал в коридоре, врачи все бегали мимо. Рентген мне сделали и выяснилось, что у меня нога сломана и все тело в жутких ушибах. Но ничего, выжил. Только потом я узнал, что мне несказанно повезло – за такие вопросы и убить могли.
Больше я никуда не ходил. Работал, помогал матери как мог, но все чаще задумывался: что же со мной будет, ведь скоро в армию. Если меня туда не возьмут, как дальшето жить. И решил пойти на хитрость, заявить в милицию, что метрики потерял, а потому мне и паспорт никак не выправить. В милиции к моему заявлению отнеслись спокойно, только уточнили, где и когда родился. Тут я возьми да и скажи, что родился, мол, в Ярославле в 1930 году. Метрики мне выдали новые, и в положенное время я оформил паспорт, а спустя два года меня призвали в войска МВД и послали на Север охранять заключенных.
Администрация лагерей обращалась с ними, особенно с «политическими», очень сурово, их часто наказывали, поэтому многие не выдерживали и умирали. Я все это видел, и на душе было очень тяжело. Както не сдержался и сказал начальнику, что, мол, нельзя так с людьми обращаться. На что он мне ответил: мы имеем дело не с людьми, а с врагами народа.
Покайся и смирись!
В 1953 году умер Сталин. Вы не представляете, что тогда творилось в лагерях! Люди рыдали и горевали о нем, как о самом близком человеке, не только начальство, но и заключенные. На следующий год я мобилизовался и поехал под Воркуту строить шахту. Начальник наш очень выслужиться хотел и докладывал наверх о том, что мы получили в срок и необходимое оборудование, и запчасти, а в действительности ничего у нас не было. Я возмутился и говорю ему: мол, зачем же врать?! На что он мне открытым текстом отвечает: «Я – коммунист, ты – комсомолец, значит, мы с тобой должны быть заодно. Не будешь меня слушать, не будешь и работать со мной!»
Смотрю, не пробить мне эту стену. Собрал молча вещи и махнул в Архангельск. Решил в матросы завербоваться, послужить в торговом флоте. Пришел в спецчасть и тут же понял: этим ребятам придется все как есть о себе рассказать. И рассказал, что я сын врага народа, но в армии честно отслужил и в комсомоле состою. Мне велели на следующий день прийти за ответом. Но только следующий день я встречал в тюремной камере, куда меня на «воронке» вечером и доставили. Гдето ближе к обеду в камеру вошел старший лейтенант. Поговорили мы с ним. А потом он мне сказал: «Вам ничего не удастся ни изменить, ни доказать. Смиритесь и покайтесь». Вечером меня выпустили.
Но поплавать на больших кораблях мне все же удалось! Помог один добрый человек – капитан первого ранга. Он ко мне подошел, когда я читал объявление о наборе матросов на рыболовецкое судно.
– Плавать хочешь? – спросил незнакомец.
Я горько усмехнулся:
– Может быть, и хочу, но ничего у меня не получится.
И тут я рассказал этому незнакомцу про всю свою жизнь. Он пообещал мне помочь. А несколько дней спустя я уже плыл на рыболовецком корабле в сторону Новой Земли.
Удивительное, скажу вам, место! Огромные айсберги, бескрайние ледники. В начале пятидесятых на островах Новой Земли ядерное оружие испытывали. После очередного взрыва мы даже знакомые места не сразу узнали: вместо ледяных гор озера. Мы тогда мало что соображали, все норовили воду из них попробовать…
Зла ни на кого не держу…
Когда служба подошла к концу, я решил вернуться в Ярославль.
В родном городе вновь пошел работать на моторный. Был столяром, сталеваром. Ходил в передовиках, победителях соцсоревнования. Меня наградили орденом Трудового Красного Знамени…
Но про отца я никогда не забывал. Когда времена стали не столь суровыми, мы получили известие, что он умер в лагере от воспаления легких. Потом я узнал, что это неправда. Выяснилось, что отца расстреляли в 1937 году прямо в подвале «серого дома».
В начале 90х, когда я пришел туда, офицеры мне рассказали, что тогда многих арестованных постигла такая участь. Людей расстреливали и увозили куданибудь в глухое место, где уже была выкопана огромная яма. В нее всех и сваливали…Бывало, копать еще одну могилу карателям не хотелось, поэтому, сбросив «груз», его забрасывали сверху ельником, а потом на этот ельник сваливали следующую партию казненных.
Что еще вам сказать? Я никогда не любил вранья и не терпел несправедливости. Однажды к нам на завод пришел лектор из обкома партии и стал рассказывать, как идет строительство объектов пятилетки. Я слушал, слушал, потом поднял руку и спросил: «Товарищ лектор, вы хорошо про стройки рассказываете. А как у нас обстоят дела в сельском хозяйстве? Ведь вся Россия голодная ходит!» Он чтото там говорить начал, но все не по делу. Меня, кстати, потом в партком на разговор вызывали, а затем и в «серый дом» для специальной беседы.
Многие сегодня говорят, что это Сталин во всем виноват, якобы он приказал репрессии проводить. Но я не верю. Не мог один человек все это организовать, это все на местах чиновники усердствовали. Я потом читал, что в каждую область план по выявлению врагов народа сверху спускали и тех руководителей, которые его перевыполняли, даже награждали. А люди видели все и молчали, боялись, наверное. Но я не держу ни на кого зла и не виню никого. Мне и мама завещала с добром к людям идти. Говорила: как ты поступаешь с людьми, так и они к тебе относиться будут. С этим и живу.