100 главных русских книг XXI века

С 2000 года прошло уже 20 лет — а это, между прочим, пятая часть столетия.

Самое время подвести кое-какие итоги. «Полка» устроила самый масштабный опрос в своей истории, чтобы определить 100 главных русских книг XXI века: романы, повести, сборники рассказов, нон-фикшн. Более ста экспертов приняли участие в составлении списка: в него вошли знаменитые книги, получившие премии, и не самые известные тексты, оказавшиеся тем не менее важными для движения литературы. Перед вами 100 главных новых книг о прошлом, настоящем, будущем, красоте и неприглядности, жизни и смерти, языке и памяти — и о многом другом.










Андрей Иванов. Харбинские мотыльки. Издательство «АСТ»/«Редакция Елены Шубиной», 2014 год


Андрей Иванов. Харбинские мотыльки (2014)

Харбин был одним из центров русской эмиграции, но эта книга — о жизни русских эмигрантов в Эстонии 1920–30-х. Её главный герой, художник Борис Ребров, становится свидетелем постепенного угасания, испарения эмигрантского общества — людей, оторванных от родины и обречённых в исторической реальности XX века. Незначительная связь с профашистским объединением, чьих идей Ребров не разделяет, оказывает на его судьбу роковое влияние. Для главного героя Иванов всё же оставляет лазейку: финал «Харбинских мотыльков» — как будто из приключенческого романа. Впрочем, прекрасно переданная атмосфера, скажем так, внутренней несвободы тут важнее сюжета. В 2014 году роман получил премию «НОС». — Л. О.












Александр Гольдштейн. Спокойные поля. Издательство «Новое литературное обозрение», 2006 год


Александр Гольдштейн. Спокойные поля (2006)

Александр Гольдштейн — фигура недооценённая в литературном процессе 1990–2000-х. Если сборник эссе «Расставание с Нарциссом» был по крайней мере замечен критикой, то его прозаические опыты оказались в слепой зоне, провалились куда-то между категориями «филология», «философия культуры» и «литература для писателей». Книге «Спокойные поля» повезло больше других: она получила премию Андрея Белого. Впрочем, к тому моменту автора уже не было в живых. Гольдштейн сознательно не желал играть на понижение, идти на компромиссы, которые позволили себе прозаики-концептуалисты, соблазнившиеся идеей создать бестселлер, уступать времени, требовавшему простоты, прозрачности намерений, жанровой однозначности. Оттого так трудно описать, что такое «Спокойные поля». Мемуары, автор которых готов в любой момент перейти от автобиографического к вымышленному, от частного — к общекультурному? Выяснение отношений с антиподами — Варламом Шаламовым и Михаилом Зощенко? Автор предпочитал лаконичное «роман», а это значит, что теперь, после Гольдштейна, читателям и исследователям предстоит уточнить представления о том, по каким правилам может быть устроена эта литературная форма. — И. К. 












Полина Барскова. Седьмая щёлочь. Издательство Ивана Лимбаха, 2020 год


Полина Барскова. Седьмая щелочь (2020)

Полина Барскова — поэт и филолог, исследовательница литературы блокадного Ленинграда. «Седьмая щёлочь» — вторая её книга единственного в своём роде смешанного жанра на стыке литературоведения и художественной прозы (первой стал сборник «Живые картины»). Герои книги — восемь поэтов-блокадников, от официально признанных Николая Тихонова и Ольги Берггольц до абсолютно неподцензурного Геннадия Гора, чьи авангардистские стихи были опубликованы только в нулевых и стали крупным литературным событием. Барскова рассматривает разные литературные стратегии блокадного поэтического письма, которое задним числом меняет наш взгляд на советский литературный канон и на ту человеческую и цивилизационную катастрофу, которой была блокада. — В. Б.












Андрей Зорин. Появление героя. Издательство «Новое литературное обозрение», 2016 год


Андрей Зорин. Появление героя (2016)

Во второй половине XVIII — начале XIX века русская культура претерпела значительную трансформацию под влиянием европейской, и вслед за этим изменилось сознание образованных россиян — появились новые «эмоциональные матрицы». Герой Зорина — архивный юноша  Андрей Тургенев, не оставивший следа в русской литературе, но ставший, по формуле исследователя, «пилотным выпуском» человека русского романтизма. Его дневник показывает, как человек новой формации пытается жить по литературным образцам, вовлекая в это жизнетворчество своих возлюбленных и друзей. Попытка подверстать реальность под культурную «автоконцепцию» нередко заканчивается драматически. Книга Зорина не только проясняет для современного читателя природу «вертерианских» самоубийств или диких экспериментов деятелей Серебряного века над собственной жизнью, но и даёт ему важный инструмент рефлексии над собственными «публичными ритуализированными образами чувствования». В 2016 году «Появление героя» принесло Андрею Зорину специальную премию «Просветитель просветителей». — В. Б.












Дмитрий Быков. Орфография. Издательство «Вагриус», 2003 год


Дмитрий Быков. Орфография (2003)

Время действия «Орфографии», названной «оперой в трёх действиях», — 1918 год, тектонические потрясения пополам с абсурдом. Быков скрещивает исторический роман с романом о лишнем человеке: его благородного героя-журналиста зовут Ять — как букву, изгнанную большевиками из алфавита. Подобно авторам многих книг о большой истории, Быков не избегает искушения «представить всю Россию» с акцентом на её литературоцентричности. Мир «Орфографии» — кабинеты культурных начальников, коммуна неприкаянных гуманитариев, «несвоевременные» богемные разговоры и поэтические диспуты (скажем, в поэтах Корабельникове и Мельникове ясно угадываются Маяковский и Хлебников, а в писателе Грэме, разумеется, Грин — подобно тому, как в «Хождении по мукам» за искажением-Бессоновым видится Блок). Отдельной жизнью в романе живёт послереволюционный Крым — но бегство туда не приносит спасения. Упрощение и унификация старой орфографии в романе — метафора варварства, упразднения культурной сложности; в начале 2000-х, когда Быков писал роман, этот исторический сюжет уже резонировал с новейшим временем, сейчас резонирует ещё явственней. — Л. О. 












Александра Архипова, Анна Кирзюк. Опасные советские вещи. Издательство «Новое литературное обозрение», 2020 год


Александра Архипова, Анна Кирзюк. Опасные советские вещи (2020)

Антропологическое исследование, ставшее бестселлером: фольклористы Архипова и Кирзюк разматывают психологию советских фобий, часть которых иррациональна, а часть объясняется страхом перед государством и «западными врагами». Из этой книги мы узнаём, как на спичечных коробках выискивали (и находили!) профиль Троцкого, в песне немецкой группы «Чингисхан» слышали обещание ядерного возмездия, рассказывали друг другу о правительственных чёрных машинах, которые безнаказанно давят людей, и учили детей не брать у иностранцев жвачку — она, разумеется, отравленная. Выход «Опасных советских вещей» совпал с модой на исследования слухов и заговоров: можно вспомнить книги Ильи Яблокова, Александра Панчина, Владислава Аксёнова; находясь под ударом могучей волны новой интернет-конспирологии (которую, кстати, Архипова и Кирзюк тоже профессионально изучают), полезно вспомнить, что всё это уже было. — Л. О.












Денис Осокин. Огородные пугала с ноября по март. Издательство «АСТ», 2019 год


Денис Осокин. Огородные пугала с ноября по март (2010)

Одна из лучших повестей Дениса Осокина (сам он называет свои небольшие тексты, и прозаические, и стихотворные, книгами) — фрагменты из жизни полувымышленной Латвии, в которой одушевлённые огородные пугала взаимодействуют с людьми: помогают им по хозяйству, дают непрошеные эротические советы, устраивают розыгрыши и грабят магазины. На фоне «бытовой», реалистической прозы 2000-х «Пугала», да и все произведения Осокина, глоток чистого воздуха. Повесть вошла в одноимённый сборник, где напечатано большинство осокинских текстов. Есть, кстати, ещё приквел — просто «Огородные пугала», про их летнюю распутную жизнь. — Л. О.












Александр Генис. Обратный адрес. Издательство «АСТ»/«Редакция Елены Шубиной», 2016 год


Александр Генис. Обратный адрес (2016)

Автобиографическая эссеистика Александра Гениса напоминает богатой резьбы шкатулку, в которую уложены сокровища-воспоминания: мамины книги, «Пан» Кнута Гамсуна и травяной многотомник Мопассана, сермяжная отцовская Рязань, рижская улица Висвалжу со школьной партой и посредственным филологическим факультетом, первая страсть к писательству и спасительное знакомство с Петром Вайлем, отъезд в эмиграцию, Нью-Йорк Алексея Хвостенко и многое, многое другое. Память Гениса фиксирует мельчайшие детали, которые обретают прустовскую ценность: вырванное из небытия времени личное прошлое, переданное через крошечные сценки, филигранные зарисовки и афористической точности анекдоты. Через рассказ «о своём» Генис создаёт обаятельный автопортрет на полях истории, окрашенный изящной ироничной интонацией. — Е. П.












Эдуард Кочергин. Крещённые крестами: записки на коленках. Издательство «Вита Нова», 2009 год


Эдуард Кочергин. Крещенные крестами: записки на коленках  (2009)

«Родился я с испугу: отца Степана арестовали за кибернетику, и мать меня выкинула на два месяца раньше». Родители Кочергина были арестованы в годы Большого террора, а сам будущий писатель попал в детприёмник НКВД. Оказавшись в Сибири в эвакуации, Кочергин восьми лет от роду бежит в Ленинград, чтобы встретиться с освободившейся матерью. Это путешествие продлилось шесть лет: мальчик передвигается в вагонах-теплушках, кормясь по дороге благодаря художественному таланту — на глазах восхищённой публики он выгибает из проволоки профиль Сталина. Примыкает к шайке воров, которые обучают его тонкостям своего ремесла. Рисует при малейшей возможности. На зиму сдаётся в очередной детприёмник, чтобы переждать холода, а весной снова бежит. Мемуары Кочергина читаются как приключенческий роман, роман воспитания и история противостояния человеческого духа машине государственного террора. Но в первую очередь это книга о призвании, которое раз за разом спасает автору жизнь, а впоследствии принесёт и славу: в книге хеппи-эндом станет встреча с матерью, а за её пределами — блестящая профессиональная жизнь. Эдуард Кочергин сорок лет проработал главным художником петербургского БДТ, оформлял лучшие спектакли Георгия Товстоногова, Льва Додина, Юрия Любимова, Камы Гинкаса, Генриетты Яновской и других. В литературу Кочергин пришёл случайно, записав по просьбе друга один из своих устных рассказов, — сегодня его книги пользуются заслуженной любовью читателей и критики. — В. Б.












Сергей Кузнецов. Калейдоскоп: расходные материалы. Издательство «АСТ»/«Редакция Елены Шубиной», 2016 год


Сергей Кузнецов. Калейдоскоп: расходные материалы (2016)

Жанр этой книги обозначен в её заглавии: это полифоническая мозаика, сад расходящихся тропок, переплетение десятков судеб и сюжетных линий, охватывающих последние 130 лет мировой истории. В этом хаосе постепенно проступает стройный узор: разделённые толщей истории и географии мотивы, отсылки, рисунок судеб отзываются друг в друге, парижская богема 1910-х проходит тот же путь, что и шанхайские прожигатели жизни 1930-х или посетители московского клуба «Птюч» 1990-х. Можно различить и общий метасюжет: это парад Больших Идей, каждая из которых приходит к своему варианту Конца Истории, прокладывает свой путь к Абсолюту — или к осознанию того, что Бог умер. «Калейдоскоп» — ещё и признание в любви к культурным героям поколения 1990-х: здесь бродят тени Годара и Борхеса, Пинчона и Джона Барта — и слышатся отзвуки мечты о большом постмодернистском романе по-русски; мечты, которая на этих же страницах и сбывается. — Ю. С.












Владимир Медведев. Заххок. Издательство ArsisBooks, 2017 год


Владимир Медведев. Заххок (2017)

Середина девяностых, в Таджикистане идёт гражданская война. Русская учительница Вера после смерти мужа-таджика отправляется к родне в горный аул Талхак. Семье удаётся наладить мирную жизнь, но в соседнем ауле обосновался местный наркобарон, которого именуют не иначе как Заххоком — по имени героя персидской мифологии, тирана о двух торчащих из спины змеях. Медведеву удалось на страшном материале построить полифонический роман: события рассказываются от лица журналиста, спецназовца, деревенского паренька и других героев. Это, с одной стороны, позволяет раскрыть конфликт с разных сторон, а с другой — ставит читателя на позицию объективного наблюдателя: события девяностых здесь именно пытаются осмыслить, а не оценить и уж тем более не встроить в понятную идеологическую повестку, и очень жаль, что пока что мало текстов следуют этому постколониальному по своей сути примеру «Заххока». — С. Л.












Андрей Зорин. Жизнь Льва Толстого. Опыт прочтения. Издательство «Новое литературное обозрение», 2020 год


Андрей Зорин. Жизнь Льва Толстого. Опыт прочтения (2020)

Написанное по заказу британского издательства компактное жизнеописание Толстого: 82 года жизни и 90 томов сочинений уложены в две с половиной сотни страниц. Один из лучших российских историков культуры, Зорин создаёт биографию не просто лёгкую и доступную, полную точных деталей и ярких историй — но и во многом новаторскую: в его логике, между жизнью Толстого и его сочинениями, между Толстым-писателем и Толстым-мыслителем нет непреодолимых противоречий, во всех великих и малых проявлениях личности Толстого автор видит сквозные линии — заворожённость сексом и смертью, стремление к свободе, противостояние общепринятым мнениям и социальным условностям, поиск истины, которая принесёт людям счастье. — Ю. С.












Николай Байтов. Думай, что говоришь. Издательство «КоЛибри», 2011 год


Николай Байтов. Думай, что говоришь (2011)

Первый крупный сборник рассказов Байтова, до того известного прежде всего своими стихами. В критике принято сравнивать его прозу с Борхесом или Битовым («один Байтов равен восьми Битовым!»), но это как раз тот случай, когда попытки классифицировать текст или подыскать ему имена-референты грозят упрощением. Правильнее будет вслед за критиком Игорем Гулиным назвать тексты Байтова «траекториями»: это цельные, концептуальные тексты, в которых демонология встречает теоретическую физику, а за случаями из жизни проступает тень некоей тайны, которая так и останется неразгаданной. Мир-как-текст здесь предстаёт своей подкладкой, текстом-как-миром, но эта сложность бьёт и в обратную сторону: широкой популярности за прошедшее десятилетие текст, увы, не заслужил. — С. Л. 












Тимур Кибиров. Генерал и его семья. Издательство Individuum, 2020 год


Тимур Кибиров. Генерал и его семья (2020)

Кибирову удаётся объединить несколько жанров и способов разговора: семейную сагу, в центре которой — советский генерал со смешной фамилией Бочажок, рефлексию над позднесоветским бытом (это проза, плотная от любовно выписанных деталей) и иронический литературно-психологический экскурс. Дочь генерала Анечка зачитывается Ахматовой и становится доморощенной диссиденткой, а подлецу-поэту, от которого она забеременела, Кибиров приписывает собственные юношеские стихи: в одной из ключевых сцен романа ничего не понимающий генерал читает и пытается комментировать эту бредятину, а повзрослевший автор вступает с ним в диалог. Собственно, бесцеремонно снесённая четвёртая стена генеральской квартиры в советском закрытом военном городе — то, что делает этот роман таким весёлым и интересным; перед нами тот же «концептуалистский сентиментализм», что в главной поэме Кибирова «Сквозь прощальные слёзы». Советский Союз уходит, забирая с собой палёные джинсы и крапчатые жестянки для соли и круп, любовь остаётся, частная героика — в рамках одной отдельно взятой жизни — всегда возможна. — Л. О. 












Александр Стесин. Африканская книга. Издательство «Новое литературное обозрение», 2020 год


Александр Стесин. Африканская книга (2020)

Герой Стесина с юности испытывает страсть к Африке, но чувствует моральную невозможность посещать её как турист, поверхностно любующийся живописной нищетой. Русский писатель и американский врач-онколог, Стесин в 2010 году отправился в Гану по программе «Врачи без границ», а после этого побывал на Мадагаскаре, в Эфиопии, Мали, Кении, Танзании и множестве других африканских стран, попутно выучив языки чви и суахили. Автобиографическая «Африканская книга» — сумма впечатлений: это и будоражащие воображение воспоминания о работе в ганском лепрозории, и исторические экскурсы в правление великих эфиопских императриц, и сравнительный анализ кухни разных африканских стран, и портреты множества людей, с которыми автор общается в своих путешествиях. Органическую часть книги составляют переводы из эфиопского прозаика Данячоу Уорку, мадагаскарского классика Жан-Жозефа Рабеаривелу и других африканских авторов. Но главное свойство стесинской прозы — непрерывная саморефлексия в зеркале бесконечного разнообразия чужих культур, скрывающихся за стереотипной экзотической «Африкой», живущей в сознании непосвящённого. — В. Б.












Эдуард Кочергин. Ангелова кукла. Издательство Ивана Лимбаха, 2003 год


Эдуард Кочергин. Ангелова кукла (2003)

Театральный художник и писатель Эдуард Кочергин родился в Ленинграде в 1937 году. Ребёнком, после расстрела отца и ареста матери, попал в приёмник НКВД. В войну он оказался в эвакуации, бежал и шесть лет добирался на попутных поездах в Ленинград — к освободившейся матери. В «Ангеловой кукле», сборнике, названном в честь куклы, подаренной заезжим мичманом малолетней проститутке, Кочергин описывает жизнь городских отщепенцев — «антиков», бывших людей, спасающихся ремеслом при театре или художественном училище, проституток, воров, живущих подаянием фронтовиков-«обрубков» — в послевоенные годы: «В то победоносное, маршевое время этих людишек никто не замечал и не думал о них, разве что Господь Бог и легавые власти, что и понятно: они, грешные, всегда были виноваты. Но, невзирая на это, человечки жили своей непридуманной жизнью, по-своему кормились, ругались, любились, развлекались…» Это человеческое общежитие со своими законами, легендами и своим неподражаемым языком, существующее как будто вне времени, и его персонажей, которых легко представить себе на страницах Лескова или Бабеля, Кочергин с наблюдательностью художника воссоздал в своей книге. — В. Б.












Феликс Сандалов. Формейшен: история одной сцены. Издательство Common Place, 2015 год


Феликс Сандалов. Формейшен: история одной сцены (2015) 

Устная история московского рок-андеграунда 1990-х — вернее, локального его ответвления, сформировавшегося вокруг группы «Соломенные еноты». Журналист Феликс Сандалов (ныне главный редактор издательства Individuum) опросил действующих лиц и очевидцев этой локальной культуры, родившейся где-то между Коньковым и Тёплым Станом из духа советской подростковой литературы и сибирского панка. Перестроечные книжные мальчики, оказавшись в новой жёсткой реальности, восприняли самодельный панк-рок, пришедший из Омска и Тюмени, буквально как инструкцию по выживанию. Они создали для себя недолговечную вселенную со своей радикальной этикой, отрицающей всякий успех и благополучие, с невозможным расхристанным саундом и не лезущим ни в какие ворота вокалом, с этическим императивом противостояния всему мелкому, продажному и пошлому. Точно так же, как в песнях «Енотов» за шеренгами «дряни с пластмассовыми глазами» встаёт невидимый град Китеж, в книге Сандалова из хроники одной маргинальной компании вырастает история огромной потерянной страны, заблудившейся в 1990-е среди ларьков и реклам и пытавшейся сохранить свою тайну в панельных клетках спальных районов. — Ю. С.












Евгения Некрасова. Сестромам. О тех, кто будет маяться. Издательство «АСТ»/«Редакция Елены Шубиной», 2019 год


Евгения Некрасова. Сестромам. О тех, кто будет маяться (2019) 

Прозу Некрасовой в критических отзывах часто окружает ореол имён: называют и Хармса, и Мамлеева, и Платонова — любимого писателя самой Некрасовой. Но её проза куда больше возможных референтных пересечений. Смешивая фольклорные мотивы с узнаваемыми реалиями России десятых, Некрасова точно фиксирует конфликт между традиционными представлениями о семье и браке и новыми этическими нормами эпохи #metoo и #янебоюсьсказать: неслучайно дебютный роман писательницы «Калечина-Малечина» ставят на сцене, а ключевой для сборника рассказ «Лакшми» был экранизирован. А фантасмагорическая повесть «Несчастливая Москва», в которой катастрофа приходит и уходит одинаково внезапно, очень точно предвосхитила атмосферу пандемийного 2020-го. — С. Л.












Андрей Рубанов. Сажайте, и вырастет. Издательство «АСТ», 2020 год


Андрей Рубанов. Сажайте, и вырастет (2005)

Банкир Андрей Рубанов с детства мечтал стать популярным писателем. В поисках материала он пришёл к идее «нырнуть в зарешеченное заведение ненадолго… чтобы ознакомиться и понять саму тюрьму и преступную идею» — и потом использовать этот опыт, сочиняя свой шедевр. Российский предприниматель, скандально обогатившийся в 1990-е, всегда держит в уме такую перспективу, и вот главный герой попадает в «Лефортово», где с жадностью антрополога принимается фиксировать подробности местного быта и собственное преображение. Литературную генеалогию писателей-реалистов, которые дебютировали в начале 2000-х, обычно возводят к Лимонову. Аскетичный слог, функциональный синтаксис, кинематографичный монтаж, самурайская интонация — в «Сажайте, и вырастет» различимы следы внимательного чтения лимоновской прозы тюремного периода. Однако если Лимонов пережил в заключении эпифанию, прозрение отчётливо религиозного толка, то оказавшийся на зоне Рубанов упрямо материалистичен. В его изложении тюрьма — место, где можно закалить характер и освоить навыки, с которыми потом будет проще на свободе; вообще, это довольно утешительное, чтобы не сказать мотивирующее, чтение, такая селф-хелп-беллетристика. — И. К.












Антон Понизовский. Обращение в слух. Издательство «Лениздат», 2014 год


Антон Понизовский. Обращение в слух (2014)

Один из самых заметных литературных дебютов начала 2010-х: Антон Понизовский совместил метод вербатим, знакомый читателям по книгам Светланы Алексиевич и работе «Театр.doc», с художественным диалогом о судьбах Родины. По сюжету несколько человек, застрявших в гостинице на швейцарском курорте, слушают и обсуждают аудиозаписи — яркие и тяжёлые рассказы обычных людей о своей жизни (действительно записанные Понизовским на Москворецком рынке и в одинцовской медсанчасти). Главный герой — собиратель этих записей, вечный студент Фёдор, «молодой человек с мягкой русой бородкой», конечно напоминающий князя Мышкина (имя и книги Достоевского возникают в книге Понизовского постоянно). Вокруг записей разворачиваются жаркие споры, разыгрываемые как по нотам: европеизированный бизнесмен обнаруживает отчаянный цинизм при разговорах о «народе-богоносце», Фёдор этот народ с не меньшим отчаянием защищает. Разрешить эти споры может вмешательство любви в лице девушки Лёли. — Л. О. 












Александр Григоренко. Мэбэт. Издательство ArsisBooks, 2011 год


Александр Григоренко. Мэбэт (2011)

Как заметил писатель Алексей Поляринов, «любой писатель сегодня должен быть антропологом». Сказать, что Григоренко идет по стопам Фрэзера и Элиаде, было бы преувеличением, однако методы схожи: красноярский писатель бережно описывает мир коренных народов Севера и рассказывает историю охотника Мэбэта и его посмертного хождения по мукам. Это не схематичный пересказ ненецкой мифологии, а скорее тщательная её художественная реконструкция. «Мэбэт» — редкий эксперимент в современной русской прозе: Григоренко вступает на зыбкую почву постколониального мышления и пробует понять мир Другого, не слишком его экзотизируя. А ещё это апология сложности в противовес упрощённому мышлению новостных лент. — С. Л.












Николай Байтов. Любовь Муры. Издательство «Новое литературное обозрение», 2013 год


Николай Байтов. Любовь Муры (2013) 

На сюжетном уровне эпистолярный роман Николая Байтова — это история близких и не до конца прояснённых отношений двух советских женщин в 1930–40-х годах. Киевлянка Мура, заведующая детским садом, и москвичка Ксеня, интеллигентка «из бывших», после курортного знакомства на шестнадцать лет становятся ближайшими подругами, хотя почти не встречаются. Автор мистифицирует читателя, представляя своё сочинение как реальные письма Муры, которые он нашёл на чердаке и в которых увидел свидетельство «одной из величайших любовей XX века». Но в первую очередь «Письма Муры» — проза поэта, неправдоподобно скрупулёзная стилизация, историко-психологическая реконструкция. Неумеренные восторги автора своей героиней контрастируют с её суконным и одновременно экзальтированным слогом: «Всё реже посещают такие бодрые ощущения, всё меньше чувствую эту мощную песнь жизни — объясняю уходящими годами». Это книга о языке, определяющем сознание, о слове, которое проявляется, сталкиваясь с чужим словом, если угодно — о тоске «социалистического нутра» по мировой культуре, носительницей которой выступает закадровая Мурина подруга. — В. Б. 












Игорь Вишневецкий. Ленинград. Издательство «Время», 2012 год


Игорь Вишневецкий. Ленинград (2012)

2000-е и 2010-е — время интенсивного художественного осмысления блокады Ленинграда, одной из главных русских катастроф XX века, и «Ленинград» Вишневецкого — узловое произведение в этом «блокадном повороте». Частью поэтическое, частью прозаическое, частью документальное произведение чередует дневниковые записи героев, повествование от третьего лица, военные сводки и молитвы: эта смена языков и ракурсов резко отличается от официальных советских попыток приблизиться к пониманию блокады, зато резонирует с записками Лидии Гинзбург. Сюжетные линии героев в «Ленинграде» обрываются (как это происходило с жизнями тысяч реальных ленинградцев), их разговоры о голоде, искусстве, истории и совести неотличимы от галлюцинаторных — и это тоже выглядит у Вишневецкого совершенно реалистичным. Повесть заканчивается попыткой главного героя, композитора Глеба Альфани, создать небывалую музыку, показывающую страдание его города: «Музыка уходит в подземное, а оно разрастается душным пожаром, заслоняя видимый свет». — Л. О. 












Александр Тимофеевский. Книжка-подушка. Издательство «Сеанс», 2017 год


Александр Тимофеевский. Книжка-подушка (2017)

Вторая часть двухтомника одного из лучших российских публицистов, который в 1990-е создал стиль «Коммерсанта», в 2000-е собрал литературную дрим-тим в журнале «Русская жизнь», а в 2010-е избрал своей трибуной для свободного высказывания фейсбук. «Книжка-подушка» и есть сборник сиюминутных высказываний Тимофеевского, родившийся из его фейсбучных записей по разным поводам: Украина, Трамп, очередной сиюминутный срач, любимый автором вечный Рим. Специально для книги Тимофеевский подготовил и несколько новых или никогда не публиковавшихся ранее рассказов. В последние годы литературу часто пытались скрестить с языком соцсетей, стилизовав одно под другое или использовав одно в другом; сборник Тимофеевского показывает, что в разведении гибридных монстров нет нужды, а живая словесность дышит где хочет. О чём бы и сколь бы кратко ни писал Тимофеевский, это всегда образец изящества формы и глубины содержания; его преждевременный внезапный уход остаётся одной из самых тяжёлых потерь и без того страшного 2020-го. — Ю. С.












Александр Кабаков. Всё поправимо. Издательство «Вагриус», 2008 год


Александр Кабаков. Всё поправимо (2008)

Подзаголовок романа — «Хроники частной жизни», хотя жизнь эта прошла большей частью в Советском Союзе, не очень-то для неё предназначенном. Среди болевых точек романа — самоубийство отца накануне партсобрания, жизнь молодых супругов с матерью мужа, вещи, которые надо не покупать, а «доставать», проработки в комсомоле. Всё это толкает главного героя Михаила Салтыкова в объятия материального мира, запретных радостей — будь то рискованная фарцовка или бесконечные измены жене. Дружба, любовь, адюльтер, предательство — важно то, как эта вполне банальная событийная канва ложится на историческую подкладку, то плотно прилегая к ней, то от неё отходя: позднесталинские годы в закрытом городе, молодость в оттепельной Москве, всё остальное — в рассыхающейся атмосфере застоя и внезапно открывшемся окне возможностей девяностых. Мрачный роман Кабакова — об обещавшей многое, но бессмысленно прошедшей жизни; несмотря на заглавие, не поправимо здесь ничего. — Л. О.












Анатолий Гаврилов. Берлинская флейта. Издательство «КоЛибри», 2010 год


Анатолий Гаврилов. Берлинская флейта (2010)

Незаметный классик, мастер малой прозы, Анатолий Гаврилов до сих пор почти не замечен широкой аудиторией, хотя и выпустил несколько книг — и значительно повлиял на следующее поколение писателей, в первую очередь на Дмитрия Данилова. «Берлинская флейта», удостоенная премии Андрея Белого в 2010 году, — это почти полное собрание его текстов, сверхэкономный стиль которых принято описывать как «телеграфный» (помимо прочего, намёк на профессию владимирского писателя, 30 лет проработавшего почтальоном). Его рассказы-миниатюры — концентрированная поэзия серой жизни на замедленной перемотке: мысль цепляется за любую бытовую мелочь и начинает ветвиться и кружить. — В. Б.












Марианна Гейде. Бальзамины выжидают. Издательство «Русский Гулливер»/Центр современной литературы, 2010 год


Марианна Гейде. Бальзамины выжидают (2010)

Сборник короткой и сверхкороткой прозы: модернистской, суггестивной, притчевой. Ритм, структура повторов и созвучий сближают эту книгу с prose poetry, мотивы смерти, загробной жизни и маеты — с «Устным народным творчеством обитателей сектора М1» Линор Горалик или «Вещами и ущами» Аллы Горбуновой, но «Бальзамины» появились раньше этих книг. Гейде — в числе первооткрывателей нового прозаического русского письма, свободного от оков «большой» нарративности и тем более идеологичности. Такое письмо питается самим импульсом, фантазматическим интересом пишущего. Гейде прекрасно осознаёт этот механизм: накапливающийся эффект его работы описан в самой крупной и самой макабрической вещи книги — «Очень плохо, хуже некуда». «Бальзамины» — мир мертвецов и воскресших; мелких бесов, близких к сологубовской недотыкомке; зверей и птиц из средневековых бестиариев, зоопарков и фильмов ужасов; растений из «Манускрипта Войнича» и предметов, которые меняют очертания, не давая читателю привязаться к понятной схеме координат. «Скучает ли акула? Следит ли из-за своего стекла за людьми, или её взгляд соскальзывает со стеклянной поверхности, как маслом, смазанной светом, и не проникает наружу?» — Л. О. 












Виктор Пелевин. iPhuck 10. Издательство «Эксмо», 2017 год


Виктор Пелевин. iPhuck 10 (2017)

Пелевин перемещается в сознание литературно-полицейского алгоритма Порфирия Петровича и распутывает дело арт-дилеров, научившихся подделывать работы «гипсового» (то есть нашего с вами) периода мировой культуры. Много шуток, которые можно сверять с новостным календарём 2017–2018 годов, несколько радикальных поворотов сюжета, одна из самых запоминающихся пелевинских героинь — Маруха Чо, «баба с яйцами по официальному гендеру». В «iPhuck 10» стало заметно, насколько Пелевина занимают и беспокоят тенденции гендерной политики и «новой этики»: даже залихватски описанный виртуальный секс при помощи айфаков — антиутопическая реальность, в которой к тебе непременно привяжутся борцы за социальную справедливость. — Л. О.












Ольга Алленова. Форпост: Беслан и его заложники. Издательство Individuum, 2019 год


Ольга Алленова. Форпост: Беслан и его заложники (2019)

Специальный корреспондент «Коммерсанта» Ольга Алленова возвращается в Беслан через 15 лет после трагедии. В сентябре 2004-го она приехала сюда во время захвата боевиками школы № 1. «Война и смерть», «Смерть после смерти», «Вина и смерть» — названия глав намечают траекторию событий: от теракта, похорон и разговора с властью — до «Матерей Беслана»  и жизни после. Для родившейся в Северной Осетии Алленовой произошедшая трагедия близкая, своя, но эмоции она выражает языком фактов: стенограммой с суда над боевиком Кулаевым («Гибелью дочери какой вред вам причинён?»), разговорами с выжившими и родственниками погибших, сентябрьским дождём — «Как будто небеса разверзлись, и на землю вылилась вся скорбь и ярость мира». Из военного укрепления «Форпост» превращается в уязвимую точку, предельный вопрос, обращённый к власти: где сходятся человеческая боль и интересы государства? И что ещё необходимо для признания ошибок и начала диалога на равных? — Е. П. 












Дмитрий Данилов. Описание города. Издательство «АСТ»/«Астрель», 2012 год


Дмитрий Данилов. Описание города (2012)

Один из экспериментов с языком, пространством и стихией обыденности, за которые Данилова так полюбили. Данилов поставил себе целью в течение года ежемесячно приезжать в город, который в книге так и не назван (спойлер, который ничего не спойлит: это Брянск, в котором жил любимый писатель Данилова Леонид Добычин). Во время каждой поездки Данилов скрупулёзно описывает всё, что видит: «По краям площадки стоит несколько скамеек, предназначенных для отдыха взрослых. Над одной из скамеек нависает навес сложной формы, состоящий из расположенных под разными углами друг к другу квадратов, покрытых каким-то частично отвалившимся материалом. На одном из квадратов написано: Даша Лунина я тебя <символическое изображение сердца> Антон». За двенадцать поездок Данилову удаётся, как и было задумано, вжиться в город, пропитаться им, даже поневоле полюбить его — но и исчерпать: «Надо как-нибудь так сделать, чтобы больше сюда не приезжать». — Л. О.












Алексей Иванов. Ненастье. Издательство «АСТ»/«Редакция Елены Шубиной», 2015 год


Алексей Иванов. Ненастье (2015)

История организованной уральской группировки, выросшей из «боевого братства» ветеранов-афганцев — и воплотившей в 1990-е свои представления о том, «в чём сила, брат». Несмотря на впечатляющие сцены штурмов, захватов и перестрелок, «Ненастье» — не криминальная хроника, а масштабная захватывающая сага о последних тридцати годах русской истории. Иванов показывает новую Россию: она рождается из духа афганской войны, вокруг всегда чужие, и нужно вести огонь во все стороны сразу. Благополучие путинской эпохи оказывается следствием ещё одного поворота исторического колеса, на котором серые исполнители в штатском выбивают с доски предыдущее, жестокое и сильное поколение — и замораживают страну в вечно безысходном настоящем. — Ю. С.












Алексей Иванов. Золото бунта. Издательство «Азбука», 2005 год


Алексей Иванов. Золото бунта (2005)

Удачно освоив жанр авантюрно-этнографического романа в «Сердце пармы», здесь Иванов разворачивает свои боевые порядки на полную мощность. История сплавщика Осташи, который в конце XVIII века водит барки с чугунными чушками через пороги реки Чусовой, — это и триллер с приключениями, мистикой и эротикой, и лингвистический эксперимент (увлекательный роман можно наполовину составить из архаичной уральско-вогульской лексики и профессионального корабельного сленга), и новый взгляд на пугачёвское восстание, и, главное, создание новой уральской мифологии с помощью древних легенд, исторического бэкграунда и сильных горнозаводских характеров. Критик Лев Данилкин назвал Иванова «золотовалютным резервом русской литературы» — хотя на самом деле Иванов в 2000-е стал не прибыльным ресурсом на экспорт, а наоборот, редким в России профессионалом западного типа, чьё имя гарантирует внимание читателей и издательский успех, и даже фатальное невезение с экранизациями и тотальное игнорирование со стороны литературных премий не мешают ему занимать уверенное первое место в этой по-прежнему немноголюдной лиге. — Ю. С.












Юрий Слёзкин. Дом правительства. Издательство «АСТ»/Corpus, 2019 год


Юрий Слёзкин. Дом правительства (2019)

Юрий Слёзкин — известный историк-советолог, профессор университета Беркли — на протяжении двадцати лет работал над этой книгой, историческим исследованием, которое тем не менее тяготеет к художественной прозе. Вовсе не потому, что персонажи или события здесь вымышленные: обилие архивных документов, писем и фотографий убеждает в обратном. Дело в форме повествования. Это сага о жителях Дома правительства, или Дома на набережной, как стали его называть вслед за Юрием Трифоновым, в которой главный герой — не кто-либо из его обитателей, а сам дом. Опираясь на личные истории членов большевистских кланов, свидетельства об их повседневной жизни и литературные источники, Слёзкин приходит к выводу: на самом деле большевики были не столько политической партией, сколько апокалиптической сектой. Через историю большевистской партии-секты показана советская история от революции и больших надежд до Большого террора и краха веры в Тысячелетнее коммунистическое царство. Важной метафорой в книге оказывается болото: именно так называлось раньше то место, на котором и сегодня стоит Дом правительства. Смысл его постройки состоял в том числе и в том, чтобы осушить болото, избавиться от него, но в итоге оно захватило и проглотило этот дом. Книга изначально вышла по-английски, для русского издания Слёзкин фактически написал её заново. — О. В.












Александр Проханов. Господин Гексоген. Издательство Ad Marginem, 2002 год


Александр Проханов. Господин Гексоген (2002)

«Босхианский», «галлюцинаторный», «барочный» — это облако тегов преследует самый известный роман Александра Проханова с момента публикации в 2002 году. Такие эпитеты позволили критикам легализовать основателя газеты «Завтра», ностальгирующего по советской империи, поместив его в престижный постмодернистский контекст. Но игра зашла дальше, чем можно было предположить: скандальный «Господин...» получил премию «Национальный бестселлер» и сделал из автора-парии телезвезду. В 2020 году нейтрально настроенному читателю уже не приходится преодолевать сопротивление среды. На дистанции видно, что роман Проханова, посвящённый приходу к власти Владимира Путина, — своего рода красно-коричневый двойник «Generation П» Виктора Пелевина, другого значительного текста, в котором события недавней российской истории подверглись осмыслению сквозь призму мифа. А болезненный, вывихнутый язык, меньше всего, казалось бы, подходивший для описания операции «Преемник» и взрывов домов в Москве, сегодня выглядит вполне адекватным безумной фабуле 1990-х — начала 2000-х, изложенной, например, в дилогии Михаила Зыгаря «Все свободны» и «Вся кремлёвская рать». — И. К.












Андрей Волос. Возвращение в Панджруд. Издательство «ОГИ», 2013 год


Андрей Волос. Возвращение в Панджруд (2013)

Роман, реконструирующий жизнь великого персидского поэта Рудаки: одна сюжетная линия прослеживает годы его поэтического становления, славы и придворной карьеры, другая — рассказ о том, как старого и ослеплённого по приказу властей Рудаки ведёт в его родной кишлак шестнадцатилетний юноша Шеравкан, по дороге набирающийся от старика ума и наблюдательности. Андрей Волос умело и увлекательно рассказывает о политических интригах в средневековой Бухаре, но ещё важнее в его романе — передача внутреннего самоощущения поэта, история овладения искусством, силой, оживляющей вещи и заставляющей передавать песню из уст в уста. Волос не углубляется здесь в тонкости персидского стихосложения, но говорит об универсальном поэтическом опыте. — Л. О.












Владимир Шаров. Будьте как дети. Издательство «Вагриус», 2008 год


Владимир Шаров. Будьте как дети (2008)

Романы Владимира Шарова всегда балансируют между альтернативной историей и чем-то вроде духовидчества: это одновременно тексты о том, «как могло бы быть» — и «что это было на самом деле», в каком-то высшем, метафизическом смысле. «Будьте как дети» — роман о русской революции, которая воплощается здесь в крестовых походах детей. В свой поход отправляются беспризорники, воодушевлённые ленинским призывом, исчезающий северный народ энцы, ведомый местным пророком, в каком-то смысле и сам Ленин, впадающий в детство; понятая таким образом революция — это саморазрушительный, обречённый и святой порыв к миру без греха. Шаровские апокрифы и сам его язык напоминают то о русских космистах, то об апокалиптических сектах, то об Андрее Платонове; существенное отличие — горькая ирония, рождённая знанием о том, что стало с носителями этих утопий. — Ю. С.












Дмитрий Глуховский. Текст. Издательство «АСТ», 2017 год


Дмитрий Глуховский. Текст (2017)

Молодой человек Илья находит мента, который подбросил ему наркотики и посадил на семь лет, и убивает — а дальше начинает жить двойной жизнью, отправляя с телефона мента сообщения его семье, коллегам и девушке и создавая полную иллюзию, что с его жертвой всё в порядке. Роман Глуховского, рассчитанный на сочувствие мстителю, балансирует на грани правдоподобия: здесь совершенно уместен эпитет «остросюжетный». «Текст» — первый шаг Глуховского в сторону от фантастики — собрал восторженные отзывы критиков, был экранизирован и внушил многим надежду на появление нового и качественного прозаического мейнстрима. — Л. О.












Ксения Букша. Открывается внутрь. Издательство «АСТ»/«Редакция Елены Шубиной», 2018 год


Ксения Букша. Открывается внутрь (2018)

Сборник рассказов, объединённых одним транспортно-смысловым узлом — маршруткой номер 306 с петербургской окраины — и движущихся вдоль ключевых точек её маршрута: «Детдом» — «Дурдом» — «Конечная», сиротство — безумие — смерть. Это мозаика сюжетов и характеров, иногда едва намеченных, порою слегка пересекающихся, нет-нет да и бьющих под дых неожиданным поворотом в финале, так или иначе погружённых в окраинную российскую боль и пустоту. Из ряда бытописателей русской безысходности Букшу выделяет удивительная точность в передаче чужой речи, совершенно живой, как будто подслушанной, и вообще удивительная точность: как писала критик Елена Макеенко, «автор умудряется так описать, например, зимний утренний путь мамы с младенцем на руках из дома до больницы, что у читателя начинают болеть предплечья, взмокает спина, а затылок нестерпимо чешется от несуществующей вязаной шапки». — Ю. С.












Сергей Гандлевский. <НРЗБ>. Издательство «Иностранка», 2002 год


Сергей Гандлевский. <НРЗБ> (2002)

«НРЗБ» — роман о неподцензурном московском литературном процессе 70–80-х годов XX века, написанный одним из ключевых его участников. Рассказчик — Лев Криворотов, пожилой поэт-неудачник, — переквалифицировался в литературоведы и теперь исследует творчество своего более талантливого соперника Чиграшова, с которым в юности не поделил женщину и славу. В дневниках гения Криворотов с горечью расшифровывает историю собственного поражения и предательства. Великий поэт Виктор Чиграшов —  фигура условная, однако прототипы его свиты вполне узнаваемы — велик соблазн увидеть в «НРЗБ» завуалированные мемуары. Это подозрение автор отводит, поминая в своём тексте «даровитую пьянь во главе с Сопровским» (группу «Московское время», к которой принадлежал сам Гандлевский) как конкурентов. Через классическую историю Моцарта и Сальери автор пишет трезвый, самоуничижительный и даже несколько брезгливый портрет поколения: можно спорить о мере исповедальности в «НРЗБ», но важно заметить, что роман о посредственности пишет крупнейший поэт своего времени. — В. Б.












Павел Пепперштейн, Сергей Ануфриев. Мифогенная любовь каст. Издательство Ad Marginem, 2002 год


Павел Пепперштейн, Сергей Ануфриев. Мифогенная любовь каст (2002)

Задуманная и частично вышедшая ещё в XX веке «МЛК» — один из самых невероятных романов, написанных по-русски. Альтернативная история Великой Отечественной войны, где на стороне наших выступают персонажи русских сказок, а на стороне фашистов — персонажи сказок западных: блокада, Сталинградская битва, наступление на Берлин здесь загораживаются титаническими схватками с участием Избушки на курьих ножках, Мурзилки, Питера Пэна, Карлсона, муми-троллей — и, конечно, Колобка, в которого пресуществляется главный герой книги, парторг Владимир Дунаев. Со страниц «МЛК» веет вдохновенной и даже страшной свободой; внятный и в то же время галлюциногенный сюжет довольно часто срывается в безудержный гон, языковую игру, пародирование классической прозы и поэзии. Спустя много лет после выхода книги Пепперштейн (написавший второй том уже в одиночку, без Ануфриева) вспоминал, что они с соавтором задумывали произведение каноническое, естественное продолжение Великой Русской Литературы; в каком-то небесном смысле так и получилось. — Л. О.












Михаил Елизаров. Земля. Издательство «АСТ»/«Редакция Елены Шубиной», 2019 год


Михаил Елизаров. Земля (2019)

Выход саги Михаила Елизарова о землекопе Володе Кротышеве и русском танатосе пришёлся на бум death studies   в отечественном книгоиздании. Можно даже сказать, что появление этого почти 800-страничного фолианта, претендующего на панорамный охват новейшей российской истории и философскую глубину, было неизбежно. Слишком уж густо падали снаряды — расследования Ивана Голунова о московских кладбищах, научные («Археология русской смерти») и просветительские («История смерти: Как мы боремся и принимаем») проекты Сергея Мохова, целая линейка популярных сериалов об утрате близких, горе и загадочном после. Елизаровский эпос сильно отличается от его ранних вещей: язык стал спокойнее, а отношение к сюжету, семейной и романтической интриге, — серьёзнее. В «Земле» виден чертёж, чувствуется перед самим собой поставленная задача: на стук лопат должен откликнуться призрак великого русского романа — всегдашняя точка отсчёта для отечественных писателей вне зависимости от их эстетической ориентации. Жюри премии «Национальный бестселлер» 2020 года оценило если не качество исполнения, то замах — и вручило писателю главный приз. — И. К.












Маргарита Хемлин. Дознаватель. Издательство «АСТ»/«Астрель», 2012 год


Маргарита Хемлин. Дознаватель (2012)

«Одна из самых недооценённых русских книг XXI века», как его описывали критики, «Дознаватель» как будто специально бежит всяких жанровых определений. Формально это — детектив: фронтовик, дознаватель черниговской милиции Михаил Цупкой расследует убийство молодой еврейки через несколько лет после окончания войны. Однако историческая подоплёка в этом жутком, почти абсурдистском тексте сильнее жанровой формулы, а интригующая завязка — не более чем повод к большому разговору о холокосте на территории советской Украины и послевоенном антисемитизме. Удивителен и герой романа: на фоне привычных русской литературе интеллектуалов дознаватель Цупкой сух, косноязычен и с трудом находит способ говорить о трагедиях прошлого и настоящего. «Дознаватель» попал в номинации всех крупных литературных премий, но так и не занял призовых мест. Отход от жанровых и языковых конвенций остался непонятым. — С. Л.












Шамиль Идиатуллин. Город Брежнев. Издательство «Азбука», 2017 год


Шамиль Идиатуллин. Город Брежнев (2017)

Советские доперестроечные 1980-е — нечастый материал для современной прозы. Идиатуллин помещает взрослеющего героя — восьмиклассника Артура — в тщательно выписанный антураж позднезастойных Набережных Челнов: школа, пионерлагерь, завод, пустые лозунги, ядерная угроза, войны подростковых группировок, нависшая над всем этим — в разговорах и в молчании — война в Афганистане. «Город Брежнев» — один из тех романов, которые стремятся стать каталогом, исчерпывающим гидом по эпохе, причём не только по её вещному миру, но и по самой атмосфере. Что-то похожее, хотя гораздо более радикально, сделал Алексей Балабанов в «Грузе 200». — Л. О. 












Светлана Алексиевич. Время секонд хэнд. Издательство «Время», 2013 год


Светлана Алексиевич. Время секонд хэнд (2013)

Заключительная книга проекта «Голоса утопии»: после участниц войны, афганцев и свидетелей Чернобыля Алексиевич обращается к коллективному опыту постсоветского человека. Из монологов, собранных писательницей, складывается горькая книга о том, как эйфория 1991 года сменилась разочарованием, а идеалы частной свободы — новыми мечтами о великой стране. Постсоветское время становится призмой, в которой сходятся лучи из разных эпох и мировоззрений: кто-то презирает новый консюмеризм, ностальгируя по советскому бескорыстию, кто-то вспоминает ужасающий опыт репрессий; на всё это накладываются травмы уже нового времени, от чеченской войны до этнической резни в бывших советских республиках. «Время секонд хэнд» не стало откровением в России, но было с исключительным вниманием прочитано на Западе: в 2015-м Алексиевич получила Нобелевскую премию. — Л. О. 












Мария Галина. Автохтоны. Издательство «АСТ», 2017 год


Мария Галина. Автохтоны (2017)

Правильнее всего «Автохтоны» можно было бы описать несколько самопальным термином «weird fiction» (приблизительно — «проза о причудливом»). По Марку Фишеру, weird начинается там, где наблюдатель осознаёт некую «неправильность», убеждается, что «этого не должно быть» и что его прежние концепции мира устарели. Именно так чувствует себя герой романа, приехавший в некий Город (в котором узнают Львов, но которым может быть в принципе любой населённый пункт Восточной Европы) искать информацию о старом загадочном спектакле «Смерть Петрония» и исполнителях главных ролей в нём. Культурологическая экспедиция оборачивается почти кафкианским опытом дрейфа по Городу, в котором век двадцатый с уже сложившейся вокруг него мифологией ужаса никак не хочет отпускать век двадцать первый. — С. Л.












Николай Кононов. Фланёр. Издательство «Галеев-галерея», 2011 год


Николай Кононов. Фланёр (2011)

Фланёр — одна из знаковых фигур литературы середины XIX века, объект интереса Бальзака и Бодлера, Гоголя и По. Отличительная черта фланёра — избыток свободного времени, артистическая праздность. Такого-то героя Николай Кононов помещает в самое неподходящее для легкомысленного досуга место — Центральную Европу 1930–40-х годов. Главный герой N. влюбляется в польского офицера Тадеуша и его девушку Хлою, во время Второй мировой оказывается на Мальте и в Неаполе, а позже попадает в СССР, где переживает довольно удивительные приключения в духе плутовского романа. «Фланёр» так и зависает между двумя жанрами — пикареской, построенной на регулярной смене декораций и второстепенных персонажей, и европейским модернистским романом с его вниманием к устройству времени и сложным соотношением частного опыта и большой истории. Кононов, опираясь не столько на Марселя Пруста и Томаса Манна, сколько на Михаила Кузмина, Константина Вагинова и Андрея Николева, доказывает: изысканная проза может быть сюжетной, а увлекательное повествование — эмоционально убедительным и насыщенным культурными отсылками. — И. К.












Майя Кучерская. Современный патерик. Издательство «Время», 2008 год


Майя Кучерская. Современный патерик (2004)

«Современный патерик» — сборник притч, анекдотов, рассказов и едва ли не хармсовских «случаев», связанных общей темой: жизнью современного православия во всём его многообразии и неоднозначности. «Патерик» полон иронии и даже абсурдизма, благодаря чему вызвал неоднозначную реакцию и в самой Церкви, и за её пределами: здесь есть батюшка-супермен и коррумпированный батюшка, окормляющий бандитов, неверующий батюшка и даже батюшка-людоед (зато строгий постник). После религиозного возрождения, связанного в новейшей российской истории с именем отца Александра Меня, Русская православная церковь испортила себе репутацию в глазах либеральной интеллигенции и нередко смущает прихожан. Кучерская же разрушает штампы, описывая Церковь не как обскурантистский политический институт или идеализированный ангельский сонм, а как живой организм с присущим всему живому комизмом, несовершенством и органическим здравым смыслом. Батюшка-людоед оказывается аллюзией на святителя Филарета, говорившего, что постом можно есть всё — лишь бы людей не ели, то есть не терзали ближних, забывая дух христианства ради буквы. — В. Б.












Анна Старобинец. Посмотри на него. Издательство «АСТ»/Corpus, 2017 год


Анна Старобинец. Посмотри на него (2017)

Do you want to see your baby? Вы хотите увидеть своего малыша? Такой вопрос задают акушеры немецкой клиники «Шарите» после аборта по медицинским показаниям из-за  пороков развития плода. В российской женской гинекологии таких вопросов не задают. История журналистки Анны Старобинец — это откровенный рассказ о потере ребёнка и борьбе с медицинской системой. Детально описанный опыт личной боли, от унизительного УЗИ, когда профессор, заметив патологию, демонстрирует студентам: «Смотрите, как интересно… С такими пороками дети не выживают», — до прощания с безымянным младенцем на братском кладбище. Главным в этой истории становится не агония и отчаяние, тяжесть решений и преодоления, но просьба о человечности. Медицинская рутина может быть гуманной, друзья и родные могут не делать вид, что ничего не случилось, самое страшное горе может быть пережито, если есть сила сочувствия. Посмотреть на него — значит увидеть в каждом, взрослом или нерождённом, человека. — Е. П.












Евгений Чижов. Перевод с подстрочника. Издательство «АСТ», 2013 год


Евгений Чижов. Перевод с подстрочника (2013)

Московский поэт Олег Печигин приезжает в среднеазиатскую страну Коштырбастан (напоминающую нынешний Туркменистан), чтобы перевести на русский стихи местного диктатора — президента Гулимова. Фраза Мандельштама «Поэзия — это власть», выбранная эпиграфом к роману, приобретает здесь прямое значение: стихи становятся основой для важных государственных решений и преображают действительность. Чижов превращает процесс перевода в настоящий мистический акт: чтобы ближе подобраться к дыханию речи Народного Вожатого, Печигин переживает внутреннее перерождение, подражая не тексту, но человеку, «капитулирует вплоть до полного отказа от себя». «Перевод с подстрочника» показывает, на что способна поэзия в руках зла и насколько сознание, мышление и даже политическая позиция зависят от нашей речи. — Е. П. 












Захар Прилепин. Обитель. Издательство «АСТ»/«Редакция Елены Шубиной», 2014 год


Захар Прилепин. Обитель (2014)

Конец 1920-х, Соловки, молодой заключённый Артём Горяинов проходит по всем кругам лагерного ада, который подчас оказывается, по Прилепину, вполне сносным местом для жизни, а где-то даже ступенью на пути к высшей правде. В этом, пожалуй, главное добавление «Обители» к гулаговскому канону; это роман не просто о беспросветном бесчеловечном зле — но о странном его круговороте, где палачи и жертвы легко меняются местами, чудовищное страдание оказывается залогом спасения, а главный герой сёрфит по волнам зла, пытаясь не приспособиться, но выжить. К «Обители» не клеится ярлык «оправдание репрессий», сцены на лесоповале или в изоляторе на Секирке — из самых страшных в литературе о лагерях. Трудно не заметить, тем не менее, что эта книга уже не продиктована собственным трагическим опытом, а написана с известной дистанции по отношению к предмету. — Ю. С.












Алексей Иванов. Географ глобус пропил. Издательство «Вагриус», 2003 год


Алексей Иванов. Географ глобус пропил (2003)

Похождения хронического неудачника с нелепой фамилией Служкин (возраст — на пороге тридцати, место жительства — областной центр на Урале), который устраивается в школу, чтобы спастись от безденежья. У Служкина не клеятся дела в семье, он много выпивает, изрядно чудит (в том числе в школьном классе), влюбляется в ученицу, а затем ведёт учеников в поход — по опасным речным порогам, где школьникам предстоит выручать друг друга, а учителю — стать собой. Смешная, горькая и, наверное, самая личная книга Иванова (в какой-то момент автор начинает писать от первого лица) — история современного «маленького человека», который мается в запутавшемся мире, где невозможно жить по совести и без фальши. Ценой неудач, одиночества и неприкаянности герой Иванова всё же преодолевает эту невозможность — что, наверное, и сделало эту повесть о человеке, у которого всё плохо, одной из самых жизнеутверждающих книг нового века. — Ю. С.












Владимир Шаров. Возвращение в Египет. Издательство «АСТ», 2013 год


Владимир Шаров. Возвращение в Египет (2013)

Роман в любимом шаровском жанре историософской фантасмагории: отрывки из переписки семейства Гоголей, дальних родственников великого русского писателя. Главного Гоголя здесь тоже зовут Николай Васильевич; все Гоголи верят в высокую миссию своего клана — дописать «Мёртвые души» или хотя бы разгадать замысел своего предка, после чего будет исполнен великий завет и закончатся российские беды. Есть ощущение, что эпистолярный полилог здесь — только способ членения текста: все Гоголи говорят сложным шаровским языком и проговаривают его заветные мысли. Философия гоголевской прозы здесь сплавляется с библейской Книгой Исхода и сектантскими представлениями о необходимости постоянного перемещения, бегства, а историческая Россия колеблется между рабовладельческим Египтом и Землёй обетованной, в которой Град Божий обручится с Третьим Римом. Чичикову в версии Гоголя-2 уготованы монашество и участие в народном восстании — его проективная биография странно похожа на жизнь, уготованную Достоевским Алёше Карамазову, но Шаров идёт ещё дальше и предлагает герою «Мёртвых душ» роль фёдоровского   воскресителя. Вообще из всех романов Шарова этот, пожалуй, самый пастишевый  : кроме классиков русской литературы и философии здесь видны и следы внимательного чтения современников, вплоть до Пелевина и Сорокина. — Л. О.   












Владимир Маканин. Асан. Издательство «Эксмо», 2008 год


Владимир Маканин. Асан (2008)

Среди прозаических высказываний о чеченской войне «Асан», пожалуй, самое необычное: Маканин, на этой войне не бывавший, работает с материалом совсем не как с недавней историей. В романе соединяются топосы классического «кавказского текста» и чеченская мифология, которой этот текст традиционно пренебрегал. Впрочем, мифология тут вымышленная. Асан, по Маканину, имя грозного доисламского божества войны и торговли; эти амплуа воплощает главный герой майор Александр Сергеевич Жилин, «решала» неофициального военного мира, посредник между боевиками и федералами, спаситель солдат и добытчик бензина. Роман вызвал серьёзную полемику: его упрекали в нарочитой неточности, спекуляции на крайне болезненной теме. Маканину пришлось читать критикам злые нотации насчёт права писателя на свободный выбор темы и художественную вольность. — Л. О.












Алексей Юрчак. Это было навсегда, пока не кончилось. Издательство «Новое литературное обозрение», 2015 год


Алексей Юрчак. Это было навсегда, пока не кончилось (2015)

Исследование профессора-антрополога из Беркли, предложившего новую оптику для разговора о позднем СССР. По Юрчаку, в последние предперестроечные десятилетия советские люди в большинстве своём не поддерживали систему и не выступали против неё, а вели странное гибридное существование — формальное исполнение советских ритуалов открывало им простор для частной жизни, уже никак не связанной с советской идеологией. Эту ситуацию Юрчак, используя термин Михаила Бахтина, называет «вненаходимостью»: типичный гражданин позднего СССР посещает комсомольские собрания, выслушивает дежурные речи и не менее дежурно голосует «за» — а оказываясь вне зоны видимости партийно-государственного ока, коллекционирует пачки из-под заграничных сигарет или слушает запрещённую западную музыку. Когда в перестройку советское руководство само инициировало пересмотр идеологических ритуалов и формул, частная жизнь выскользнула из-под обломков потерявшей всякую силу системы — и продолжилась в новой реальности. Новый взгляд на советское прошлое, предложенный Юрчаком, идеально совпал с атмосферой 2010-х — возможно, потому, что в давно прошедшем оказалось легко увидеть параллели с только что наступившим настоящим. — Ю. С.












Людмила Петрушевская. Нас украли. История преступлений. Издательство «Эксмо», 2017 год


Людмила Петрушевская. Нас украли. История преступлений (2017)

Неожиданный и блистательный роман: Петрушевская будто пишет основу для болливудского сериала о позднем СССР и ранней новой России. Перед нами запутанная история двух неродных братьев с одинаковыми именами: жалкий быт, которому Петрушевская посвятила столько страниц, превращается в стихию, которая заставляет людей терять человеческий облик — похищать детей, имитировать роды, фиктивно жениться ради хлебного назначения. Под этим поведением лежит уродливая мораль: достоинство и сама жизнь — ничто в сравнении с материальными благами и «статусом» (который на поверку оказывается гнилым и эфемерным). Но здесь, как в святочном рассказе, должна восторжествовать справедливость: Петрушевская, проведя своих униженных и оскорблённых героев через страшную сказку, не может отказать им в счастливом финале. — Л. О.












Эдуард Лимонов. Книга мёртвых. Издательство «Лимбус-Пресс», 2000 год


Эдуард Лимонов. Книга мёртвых (2000)

«Книга мёртвых» — сборник воспоминаний о тех, с кем Лимонова столкнула жизнь (друзья детства, первая жена, поэты-смогисты и поэты-лианозовцы, Бродский и Курёхин, полевые командиры из Сербии и Приднестровья), который оборачивается, как часто у автора, путеводителем по собственной биографии. Лимонов с уважением пишет о солдатах и с пренебрежением об интеллигентах, пересыпает невероятные истории нелицеприятными оценками, то и дело напрашивается на сравнение с ушедшими — и неизменно выигрывает: «Тут я задумался: а почему я о них пишу? Я, который превосходит всю эту далёкую прошлую публику, всю вместе взятую, и по известности, и по таланту, и по человеческой энергии». Лимонов не боится выглядеть пристрастным и несправедливым и не упускает возможности припечатать хлёсткой фразой: «Бродский был стариком уже в 60-е. Уже тогда был лыс, уклончив, мудр и умел себя поставить»; впрочем, попадаются и определения, которые не стыдно было бы высечь на надгробном камне. Вслед за первой частью «Книги мёртвых» последовали ещё две, не менее еретических, ярких и злых: «Некрологи» и «Кладбища». — Ю. С.












Ксения Букша. Завод «Свобода». Издательство «ОГИ», 2014 год


Ксения Букша. Завод «Свобода» (2014)

В своей лучшей прозаической книге Ксения Букша проверяет на жизнеспособность жанр производственного романа: выясняется, что, не скованный сюжетными догмами, он не просто действенен, но и интересен. Букша показывает жизнь сотрудников ленинградского завода «Свобода», на котором производят секретное оборудование для подлодок, но быстро становится ясно, что именно завод здесь главный герой: эпохи сменяются, и ему предстоит приспособиться к одному, другому, третьему, измениться, уцелеть. В какой-то момент с запчастей для подлодок завод переключается на миксеры, но «гений места» сохраняется. Букша делает упор на прямую речь персонажей (оформленную здесь без тире, как у Кормака Маккарти) — и охотно насыщает текст комизмом, в советской производственной прозе немыслимым. Её герои — живые и симпатичные люди, обозначенные инициалами, — здесь испытывают искреннюю радость от своего нужного дела, но прекрасно осознают фальшь пропаганды. «Завод «Свобода» — текст, не сразу выдающий свою амбивалентность, тонко сделанная вещь, будто спрятанная за грубыми заводскими воротами. —  Л. О. 












Марина Степнова. Женщины Лазаря. Издательство «АСТ»/«Редакция Елены Шубиной», 2011 год


Марина Степнова. Женщины Лазаря (2011)

Как и многие из запомнившихся книг последних двух десятилетий, «Женщины Лазаря» продолжают переосмысление жанрового канона семейных романов, через призму которых писатели-мужчины вглядывались в XX век. В центре романа Степновой мужчина — гениальный ученый Лазарь Линдт, но главными действующими лицами всё равно становятся женщины, его окружавшие. Судьбы Маруси, Галины и Лиды образуют сложную и противоречивую многофигурную историю, в которой отголоски прошлого слышатся на протяжении десятилетий, а близость к другому человеку может приобретать практически мистическое измерение. «Женщины Лазаря» стали одним из самых переводимых русскоязычных романов — и это не удивительно. — С. Л. 












Александр Иличевский. Матисс. Издательство «Время», 2008 год


Александр Иличевский. Матисс (2008)

История учёного-физика, завязавшего знакомство с бомжами, которые ночуют у него на лестничной площадке, и покинувшего вслед за ними привычный московский мир, — такова сюжетная канва сложного, многослойного текста со сгущённой образностью и суггестивным воздействием. «Матисс» — и путеводитель по невидимой Москве (потаённые углы Пресни, секретное метро, здание Академии наук, обжитые бездомными подвалы и подворотни), и роман о поиске истины. Напряжённое стремление к ней выбивает героя из привычной жизненной колеи, как пружина, отправляет его в путешествие и выносит за пределы города, где мир наконец обретает подлинный вкус и цвет, пусть за это и приходится заплатить в итоге жизнью. — Ю. С.












Мария Галина. Малая Глуша. Издательство «Эксмо», 2009 год


Мария Галина. Малая Глуша (2009)

Двухчастный роман Марии Галиной начинается как игровая фантазия в духе магического реализма, что-то вроде советских «Охотников за привидениями». Действие происходит на рубеже 1970–80-х (со всем любовно выписанным бытовым антуражем), герои, сотрудники конторы под названием СЭС-2, руководствуясь официальными инструкциями, борются с диббуками, суккубами и прочей нечистью. Побочный сюжет, в котором запутавшийся карьерист просит ведьму «убрать» куда-нибудь мешающего ему человека, приводит к реальной трагедии — и из этого вырастает вторая, совсем не весёлая часть романа: герой Евгений, потерявший жену и дочь, движется к загадочной деревне Малая Глуша, надеясь вернуть любимых. Галина работает с циклической структурой фольклорного сюжета, насыщает текст мифологической символикой — и создаёт параллельный мир, забыть который невозможно. — Л. О.












Павел Басинский. Лев Толстой: Бегство из рая. Издательство «АСТ»/«Редакция Елены Шубиной», 2010 год


Павел Басинский. Лев Толстой: Бегство из рая (2010)

Беллетризованная биография Льва Толстого, в центре которой последние дни его жизни — история бегства из Ясной Поляны. Профессиональный литературовед, Павел Басинский применил здесь скорее кинематографический подход: жизнеописание Великого Русского Писателя, лишённое привычных ограничений жанра, удачно накладывается на структуру современного сериала, со множеством интриг и сюжетных линий, сходящихся в одной точке. История Толстого, по Басинскому, это прежде всего история его семьи: ключ к его личности находится здесь, в многолетнем союзе и непрекращающемся конфликте с домашними, и именно таким Толстой оказывается близок и понятен читателю начала XXI века. Семейная хроника, читающаяся как авантюрный роман, была увенчана премией «Большая книга» — и положила начало как новому подъёму интереса к Толстому вообще, так и серии «толстовских» работ Басинского в частности: за «Бегством из рая» последовали книги о конфликте Толстого с Иоанном Кронштадтским, о жизни одного из сыновей — Льва Львовича — и Софьи Андреевны. — Ю. С.












Татьяна Толстая. Кысь. Издательство «Подкова», 2000 год


Татьяна Толстая. Кысь (2001)

В романе-антиутопии описан мир после Взрыва: люди-мутанты («голубчики»), кто с жабрами, кто с выменем, кто с петушиным гребнем, живут в грязных избах и питаются мышами. Руководит ими Наибольший Мирза Фёдор Кузьмич, который лично изобретает то колесо, то гвозди, то письменность, а также постепенно «пишет» всю русскую литературу, особенное предпочтение отдавая поэзии Серебряного века. «Первопечатные» книги — под строжайшим запретом: они распространяют загадочную Болезнь, за их владельцами приезжают страшные Санитары с железными крюками и забирают «голубчиков» на лечение, после которого ещё никто не возвращался. В романе Толстой можно увидеть аллюзию на любое историческое потрясение в российской истории, на культурное запустение и тоталитаризм, приходящие после любого «Взрыва», будь то Октябрьская революция или перестройка. Помимо изобретательной, сказовой пародии Толстая создала оду чтению — наркотической, практически слепой страсти, не разбирающей между «Гамлетом» и брошюрой «Маринады и соленья». Из-за этой страсти главный герой подаётся в Санитары и уже сам железным крюком убивает «голубчиков», чтобы отнять, спасти сокровище — книгу. — В. Б.












Александр Терехов. Каменный мост. Издательство «АСТ», 2009 год


Александр Терехов. Каменный мост (2009)

В 1943 году в Москве на Большом Каменном мосту сын наркома из ревности застрелил свою одноклассницу — дочь посла, а затем и себя. Так гласила официальная версия следствия, хотя ходили слухи, что подростки убиты НКВД. Автор (а вслед за ним и герой, бывший сотрудник ФСБ) предпринимает собственное расследование, на долгие годы погружаясь в кровавую реальность Дома на набережной. Детективный роман о жизни «красной аристократии» вызвал резкое отторжение у многих критиков, увидевших в нём мизогинию, мизантропию и одержимость террором, восхищение его главными действующими лицами, начиная с самого «императора» — Сталина. В то же время «Каменный мост», который по-своему работает с литературным мифом о «Доме на набережной», созданным Трифоновым, стал масштабным свидетельством исторической травмы, пережитой обитателями постсоветской России. — В. Б.












Дмитрий Быков. Июнь. Издательство «АСТ»/«Редакция Елены Шубиной», 2017 год


Дмитрий Быков. Июнь (2017)

«Июнь», по определению Быкова, автопортрет в трёх возрастах. Истории двадцатилетнего студента ИФЛИ Миши Гвирцмана, сорокалетнего журналиста Бори Гордона и литератора-конспиролога Игнатия Крастышевского обрываются в одной точке — в начале Великой Отечественной войны. Именно она оказывается единственным способом обнулить все подлости, грехи и ошибки, возможностью «всё списать». Это предчувствуют все герои, а сходящий с ума Крастышевский зазывает и заговаривает войну — как последний очистительный огонь. Роман изобилует историческими аллюзиями (у каждого героя есть свой прототип): здесь и юность Давида Самойлова, и судьба семьи Цветаевых, черты Сигизмунда Кржижановского и отсылки к Блоку, Гумилёву и Мандельштаму. Не менее ценной, чем основная мысль — о неизбежной войне, которую вызвали к жизни запутавшиеся люди, — здесь становится способность автора играть с разными стилями и литературными аллюзиями и возможность (вспомним определение «автопортрет») сказать что-то о себе. — Е. П. 












Людмила Улицкая. Даниэль Штайн, переводчик. Издательство «Эксмо», 2006 год


Людмила Улицкая. Даниэль Штайн, переводчик (2006)

Бестселлер Людмилы Улицкой, принёсший ей «Большую книгу» за 2007 год. История монаха-кармелита Даниэля Штайна, галицийского еврея, который в годы Второй мировой войны чудом выживает, выдав себя за поляка и устроившись переводчиком в гестапо. На этом посту он спасает евреев из гетто, позднее, скрываясь в монастыре, принимает крещение, а затем и постриг, уезжает в Израиль и становится священником маленького католического прихода под Хайфой. Судится с государством за право крещёных евреев на гражданство, отходит от важнейших католических догматов, первым служит мессу на иврите, уделяет благотворительности больше внимания, чем вере. Роман вырос из биографии реального человека — Освальда Руфайзена (в монашестве брата Даниэля) — и состоит из дневниковых записей, интервью, документов, которые перемежаются письмами Улицкой к подруге, переводчице Елене Костюкович. Глубоко личный роман о взаимоотношениях иудаизма и христианства и об экуменизме в постсоветской России срезонировал неожиданно громко. — В. Б. 












Александр Ильянен. Пенсия. Издательство Kolonna Publications, 2015 год


Александр Ильянен. Пенсия (2015)

Роман-твиттер, роман-дневник, огромный роман строчек, вызвавший искреннее недоумение жюри литературных премий. Автобиографический герой записывает пришедшие ему в голову мысли и произошедшие с ним события, принимает друзей, учеников и почитателей. На протяжении текста он меняет несколько кокетливых личин и сочиняет несколько фантомных романов. Сама форма письма (а роман собран из записей на стене ильяненовского «Вконтакте») будто противоречит книжности, но «Пенсию» хочется именно перелистывать. Ильянен развивает и заостряет точечное, скрупульное письмо, знакомое читателям по его предыдущим книгам («И финн», «Дорога в У»), но делает это шутя: прежде всего «Пенсия», несмотря на подзаголовок «Tristia», — лёгкая, игривая книга, это хроники пожилого артиста на иждивении у приветливого мира. Ильянен смеётся и умиляется в том числе над обозначенным в заглавии возрастом. «одна дама сказала мне однажды «какой вы всё-таки счастливый». «да я знаю», ответил тихо я и потупил свой взор». — Л. О. 












Дмитрий Быков. Борис Пастернак. Издательство «Молодая гвардия», 2005 год


Дмитрий Быков. Борис Пастернак (2005)

«Имя Пастернака — мгновенный укол счастья» — так начинает Быков свой рассказ о поэте и на протяжении всей книги передаёт это ощущение счастья, счастливой, несмотря на все горечи и трудности, судьбы, счастливого летнего дара. В биографическую основу Быков вплетает литературоведческий анализ важнейших стихотворений Пастернака, от «Марбурга» до «Августа», особые главы посвящены его литературным взаимоотношениям и перекличкам с друзьями, современниками и последователями: Маяковским, Мандельштамом, Цветаевой, Вознесенским и другими. Таким образом создаётся координатная сетка словесности XX века, в которой значение Пастернака неотменимо и неоспоримо. Масштаб проделанной Быковым работы восхищает, но главное, что эта книга написана с огромной любовью — и как бы поперёк представлений о стандартной жезээловской биографии: сегодня кажется, что именно «Пастернак» перезапустил популярную серию. — Л. О. 












Денис Осокин. Овсянки. Издательство «КоЛибри», 2011 год


Денис Осокин. Овсянки (2008)

Самое известное произведение Дениса Осокина, опубликованное сначала под псевдонимом Аист Сергеев; от имени Аиста и ведётся рассказ. В этой небольшой и неспешной повести Аист едет со своим начальником Мироном хоронить жену Мирона Таню по фантастическому мерянскому   обряду: ритуал включает привязывание разноцветных ниточек к лобку покойной и подробные рассказы о близости с ней — а завершается сожжением тела на берегу Оки. Овсянки, которых Аист, сам не зная зачем, покупает в начале повести, сопровождают героев на протяжении всего путешествия. Осокин создаёт зыбкую, интимную, поэтическую, призрачную этнографию: недаром один из основных мотивов повести — почти полное исчезновение мерянского мира. Наружно он сохранился только в топонимике и ритуалах, но живёт внутри людей — соседей, знакомых, случайных встречных, — чтобы однажды властно потребовать воссоединиться с ним. Повесть была экранизирована Алексеем Федорченко: прекрасный фильм, получивший заслуженные награды. — Л. О.  












Евгения Некрасова. Калечина-Малечина. Издательство «АСТ»/«Редакция Елены Шубиной», 2018 год


Евгения Некрасова. Калечина-Малечина (2018)

Жизнь одиннадцатилетней Кати похожа на считалочку, которую она повторяет, чтобы переждать что-то плохое: «Катя катится — колошматится, Катя катится —- колошматится». Убогая квартира с разводами на потолке, измученные полунищие родители, которым совсем нет дела до дочери, ненавистная школа, где одноклассники травят, а учительница труда грозит переводом в интернат для умственно отсталых за не выполненное в очередной раз задание. Казалось бы, перед нами типичная социальная драма, только там, где должно наступить отчаяние, у Евгении Некрасовой появляется и приходит на помощь фольклорно-мистический мир. Катю берёт под защиту желтоглазая кикимора со сморщенным лицом: она даёт отпор обидчикам девочки, отвечая насилием на насилие. Удивительно, что при всей событийной мрачности повесть Некрасовой остаётся причудливой сказкой с витиеватым языком и тёплым светом потустороннего мира. — Е. П.












Александр Бренер. Жития убиенных художнико. Издательство «Гилея», 2016 год


Александр Бренер. Жития убиенных художников (2016)

Огненная книга художника-акциониста Бренера, по жанру одновременно проповедь, исповедь и отповедь. Бренер в своё время вызывал Ельцина на боксёрский поединок и сидел в голландской тюрьме за знак доллара, нарисованный на картине Малевича. В своих мемуарах он применяет те же методы: не столько вспоминает о художниках и поэтах, с которыми водил знакомство, сколько лезет с ними в драку, обличает, бичует, возносит, низвергает, а в той части, что посвящена московскому искусству последних десятилетий, неизменно приклеивает к фигурам художников и кураторов ярлыки «пройдоха» и «делец». Это собрание брани переходит в иное качество благодаря страсти Бренера: она поднимает этот текст до почти поэтических вершин, наполняет его безжалостной критикой современной цивилизации, по следам чтимого автором философа Джорджо Агамбена, и превращает его в манифест радикально честного и целительно злого искусства, образцом которого для Бренера служит Варлам Шаламов. — Ю. С.












Алексей Иванов. Сердце Пармы. Издательство «АСТ», 2019 год


Алексей Иванов. Сердце пармы (2003)

«Обитатели этого сочинения получают тамгу у увтыра, рассказывают сказки у чувала, мчатся в Ялпынг и окунаются в студёный лесной кипун» — так начиналась рецензия на «Парму» критика Льва Данилкина. «Сердце» с первых строк погружает в лингвистическое варево из диалектизмов смутно уральского происхождения, терминов, которые в словарях обозначались бы пометкой «устар.», экзотическими именами предводителей канувших в Лету народов. Читатель, не побоявшийся свариться в этом плавильном котле, будет вознаграждён захватывающим историческим повествованием — кровавым и бешеным фэнтези-экшен-триллером о покорении пермских земель при Василии Тёмном и Иване Третьем. Иванов поднимает со дна — или придумывает заново — погребённую под пеплом эпох уральскую вселенную, и точно так же, как строящаяся империя в его романе ассимилирует обряды и верования пермских вогулов, так и текст его растворяет в себе древние мифы и языковые пласты — и обретает первобытную силу. — Ю. С.












Григорий Дашевский. Избранные статьи. Новое издательство, 2015 год


Григорий Дашевский. Избранные статьи (2015)

Поэт, филолог-классик, переводчик и критик Григорий Дашевский в одном лице воплощал собой «службу понимания», если воспользоваться формулировкой Сергея Аверинцева. В истории современной русской литературной критики не было автора, в большей мере обладавшего строгостью и точностью по Аверинцеву, то есть способностью к «постоянному нравственно-интеллектуальному усилию, преодолевающему произвол и высвобождающему возможности человеческого понимания». Статьи — пример критики, какой она должна быть, то есть не пересказа, не вчитывания и не эмоциональной оценки, а трезвой и универсальной мысли: многие его тексты дают читателю больше, чем книги, ставшие к ним поводом. Критика Дашевского не говорит читателю, что ему следует думать о рецензируемой книге, будь то Джонатан Литтелл или Лидия Гинзбург, Умберто Эко или Ричард Докинз, Михаил Кузмин или Всеволод Емелин, — скорее как на литературном материале думать о собственной жизни. — В. Б.












Леонид Юзефович. Журавли и карлики. Издательство «АСТ»/«Астрель», 2009 год


Леонид Юзефович. Журавли и карлики (2009)

Действие авантюрного романа разворачивается одновременно в четырёх пространственно-временных пластах: в Османской империи, в Монголии конца нулевых, в Забайкалье в годы Гражданской войны и в Москве 90-х. Его герои — авантюристы разных эпох: Тимошка Анкудинов, в средневековой Европе выдающий себя за сына Василия Шуйского, самозваный царевич Алексей, появляющийся в Сибири в годы Гражданской войны, и бывший учёный, спекулянт Жохов, скрывающийся на чьей-то даче от неприятностей дикого капитализма в 1993 году. Юзефович — историк, и в его романе все сюжетные линии иллюстрируют один центральный образ, войну журавлей и карликов, описанную ещё в «Илиаде»: «…Журавли с карликами входят в иных людей и через них бьются меж собой не на живот, а на смерть. <…> Спросишь их, отколь пошла та война, и они в ответ чего только не наплетут, потому как нужно что-то сказать, а они знать не знают, что ими, бедными, журавль воюет карлика либо карлик журавля». Человеческая история в своём развитии следует одному и тому же неуклонному календарному циклу, журавли и карлики то уходят под землю, то вырываются на поверхность, — например, в виде сторонников и противников ельцинских реформ, — и вспыхивает междоусобица, время авантюристов — самозванцев, примеряющих любые маски. — В. Б.












Михаил Шишкин. Венерин волос. Издательство «Вагриус», 2005 год


Михаил Шишкин. Венерин волос (2005)

Роман-коллаж «Венерин волос» дал повод для дискуссии о границе между постмодернизмом и плагиатом, поскольку в роман под видом воспоминаний певицы Изабеллы Юрьевой включены пространные отрывки из мемуаров Веры Пановой «Моё и только моё». Главный герой романа, живущий в Цюрихе, работает с российскими и чеченскими беженцами, претендующими на политическое убежище, — переводит на немецкий бесконечные истории об убитых родителях, сожжённых домах, тюрьмах, изнасилованиях, попутно читая «Анабасис» Ксенофонта. Порой беженцы лгут, присваивая чужие истории, но это несущественно. Ключ к роману — эпиграф из библейского апокрифа: «И прах будет призван, и ему будет сказано: «Верни то, что тебе не принадлежит; яви то, что ты сохранял до времени. Ибо словом был создан мир, и словом воскреснем». Редактор, заказывающая герою книгу об Изабелле Юрьевой, говорит ему: «Суть книги — это как бы восстание из гроба, — вот она вроде бы умерла, и все о ней забыли, а тут вы ей говорите: иди вон! Понимаете?» Михаил Шишкин выводит из гроба истории: как и любой постмодернистский роман, «Венерин волос» — книга о самовитом слове, речи как таковой; в 2005 году он принёс автору премию «Национальный бестселлер». — В. Б.
 












Ольга Славникова. 2017. Издательство «Вагриус», 2006 год


Ольга Славникова. 2017 (2006)

Роман-антиутопия о недалёком (на момент выхода романа) будущем, о большом городе на склонах Уральских (в романе Рифейских) гор, об эсхатологическом предчувствии, об эротической одержимости, о цивилизации, отказавшейся от подлинности в пользу подделок и копий, о древних силах Земли, выталкивающих на поверхность хронических существ… Славникова пытается сказать сразу о многом, так что темы, идеи и сюжетные линии едва умещаются под обложкой, связывает всю эту полифонию уральская мифология — самоцветы, рудознатцы; в какой-то момент в тексте появляются сказочные герои баронского цикла   — и ощущение близкой катастрофы, вызванной то ли насилием над природой, то ли отказом людей от собственной сущности. Как мы знаем сегодня, социально-природная катастрофа, приуроченная в романе к 100-летию Октябрьской революции, в назначенный срок не состоялась — но в логике романа речь может идти скорее о переносе, чем об отмене. — Ю. С.












Алла Горбунова. Конец света, моя любовь. Издательство «Новое литературное обозрение», 2020 год


Алла Горбунова. Конец света, моя любовь (2020)

Сборник рассказов — о бурной юности в Петербурге 1990-х, о мистических происшествиях в пригородном баре «Мотор», о хтонических силах, вторгающихся в жизнь людей (и наоборот); постепенно эти истории, при всём несходстве, собираются в сильный и цельный роман. Книга, которая в иных руках могла бы превратиться в историю о неизжитых подростковых травмах или в подобие русского дачного «Твин Пикса», у Горбуновой становится сагой о встрече и примирении с собой, которые невозможны без столкновения с тёмной стороной жизни. Подростковые романы, семейные скандалы и рискованные приключения становятся здесь ступенями к познанию мира и обретению Силы. Как и её литературное альтер эго, Алла Горбунова, петербургский поэт и автор сборника прозаических миниатюр «Вещи и ущи», находит в этой книге свой неповторимый голос — и завершает её поразительной главой «Память о рае», о возвращении в собственное детство, к чистому восприятию мира, состоящему из бесконечной любви. — Ю. С. 












Александра Петрова. Аппендикс. Издательство «Новое литературное обозрение», 2016 год


Александра Петрова. Аппендикс (2016)

«Аппендикс» — роман о Риме, но Рим здесь совершенно не тот, какой предстаёт в учебниках истории и перед глазами туриста. Посвящённый беженцам, сгинувшим в Средиземном море (о них — самые трагические и возвышенные страницы), «Аппендикс» — книга о Риме неуютном, неприветливом, грязном. Городское пространство населяют чужаки: эмигранты, беженцы, бездомные; их мир — не Италия, а вывернутая наизнанку Яилати. Тут можно вспомнить название книги Сьюзен Сонтаг «Смотрим на чужие страдания»: героиня романа умеет смотреть на них, сопереживать им, высвечивать сопутствующее им физиологическое унижение — но она способна и к остранению, к языковой игре, которая постоянно творится на фоне, где-то за непосредственным восприятием, и в конце концов обеспечивает роману его поэтическую функцию, а описываемому миру — движение. Наблюдатель, не теряя эмпатии к другим, знает себе цену — и сообразно этой цене понимает свою важнейшую гуманистическую задачу. — Л. О. 












Александр Стесин. Нью-йоркский обход. Издательство «Новое литературное обозрение», 2019 год


Александр Стесин. Нью-йоркский обход (2019)

В своей первой книге, немедленно завоевавшей читательскую любовь и премию «НОС» за 2019 год, Александр Стесин — поэт, писатель и онколог — описывает будни нью-йоркского врача, стажирующегося и работающего в клиниках преимущественно неблагополучных районов с их этнически пёстрым населением. Писатель и врач — традиционное для русской литературы сочетание, но от типичного чеховского интеллигента герой Стесина разительно отличается душевной прочностью, которая не мешает тонкости, благополучием, которое не отменяет печальной рефлексии, а главное — неослабевающей эмпатией. В каждой клинике герой Стесина попадает в новый национальный микромир: корейский, индийский, латиноамериканский, и в каждом он впитывает новую философию и культуру, перерабатывая в прозу опыт, к которому нельзя привыкнуть, — постоянную близость смерти: «Работа в больнице концентрирует экзистенциальную подоплёку человеческой жизни». — В. Б.












Лев Данилкин. Ленин. Пантократор солнечных пылинок. Издательство «Молодая гвардия», 2017 год


Лев Данилкин. Ленин. Пантократор солнечных пылинок (2017)

Бывший литературный критик «Афиши» изучил 50 томов полного собрания сочинений Ленина, проехал по всем возможным ленинским местам, реконструировал по воспоминаниям очевидцев все конфликты, схватки, стычки и политические боестолкновения, в которых был замешан В. И., — и написал биографию Ленина, какой ещё не было. Когда изучением ленинской жизни годами занимались десятки научных институтов, о такой книге приходилось только мечтать. Ленин, по Данилкину, прежде всего гениальный полемист и политический тактик; его главный талант — умение находить слабые места в аргументации оппонентов, а в какой-то момент и в системе российской власти — и бить по ним без промаха. Автор сознательно выводит за скобки вопрос о моральной оценке и исторических последствиях этого дара: на страницах остаётся живой наэлектризованный портрет человека, наделённого диким азартом и молниеносной реакцией. Кажется, автор не столько ставит Ленину в заслугу создание страны, в которой мы живём, сколько сожалеет, что в созданной Лениным стране эти качества встречаются так редко. — Ю. С.












Захар Прилепин. Санькя. Издательство Ad Marginem, 2006 год


Захар Прилепин. Санькя (2006)

Повесть о настоящем национал-большевике — молодом активисте организации «Союз созидающих», которая борется с «антинародной» властью за свою правду и свою Родину. Прилепин пишет книгу «прямого действия» — историю бунтаря и романтика, который мечтает о революции, рискует оказаться в пыточных застенках, а в финале книги берётся за оружие. Критики называют Прилепина «новым Горьким», в публичную полемику с автором вступает Пётр Авен, столичная публика, видевшая в нацболах экстремистов и маргиналов, обнаруживает, что и у них была своя правда. В середине 2000-х «Санькя» выглядит лимонкой в российский истеблишмент — который, заметив Прилепина, с годами предпочтёт видеть его в числе союзников, а не врагов. — Ю. С.












Линор Горалик. Все, способные дышать дыхание. Издательство «АСТ», 2018 год


Линор Горалик. Все, способные дышать дыхание (2018)

В фантастической реальности романа в Израиле случился «асон» (на иврите — катастрофа) — и мир изменился до неузнаваемости. Из разрушенных городов жители потянулись в лагеря беженцев, пустынные «слоистые бури» стали вызывать невыносимые психические страдания, а дефицит распространился не только на еду, но и на жёлтые таблетки от «радужной болезни» — мучительной мигрени. А самое главное —  животные обрели дар речи и стали частью человеческого общества. Роман Линор Горалик аккумулировал в себе множество тем: здесь и отголоски арабо-израильского конфликта с гнетущим ощущением постоянно тлеющей войны, и внимание к психическим заболеваниям, отменяющим понятие нормы, и разговор об эмпатии, человечности, которая необходима всем, способным дышать дыхание, даже животным. Грандиозный по замыслу текст напоминает рухнувшую Вавилонскую башню: это буйное многоголосие, полное рваных сюжетных линий и незавершённых историй. Книга устроена по законам мира, о котором повествует, — собрать этот текст воедино может только совместное усилие автора и читателя. — Е. П.












Михаил Елизаров. Библиотекарь. Издательство Ad Marginem, 2007 год


Михаил Елизаров. Библиотекарь (2007)

Один из ключевых политических сюжетов 2000-х — идеологическая контрреволюция, попытка заполнить этический вакуум эпохи первоначального накопления капитала фантазией о советском Большом Стиле, к которому снова можно приобщиться — скажем, через спорт или культуру. В литературе это означало как лобовое возрождение социалистических практик письма, так и присвоение, условно говоря, сорокинских формальных приёмов в собственных идеологических целях. Михаил Елизаров — яркий пример такого писателя-хакера, успешно работающего на чужом софте. Драматургическая ситуация его «Библиотекаря» звучит вполне по-сорокински: собрание сочинений советского писателя Дмитрия Громова обладает магическими свойствами, и люди готовы биться за обладание заветными томами. Но там, где автор «Нормы» наверняка нашёл бы материал для иронического вышучивания, повод обыграть клише про «самую читающую страну в мире», Елизаров яростно сентиментален. При всей постмодернистской пиротехнике «Библиотекарь» — это прежде всего утопия об утраченном рае, гимн лингвистической реальности, в которой проза не была «просто буквами на бумаге»; где ещё были возможны Священные Тексты. — И. К.












Наталья Мещанинова. Рассказы. Издательство «Сеанс», 2017 год


Наталья Мещанинова. Рассказы (2017)

Выросшая из постов в фейсбуке на волне #MeToo и #янебоюсьсказать дебютная книжка Натальи Мещаниновой — один из важнейших текстов в жанре автофикшн, написанных по-русски. Шесть отрывков схватывают типичную и страшную провинциальную жизнь, где отчиму-насильнику, «весёлому и жалкому опарышу», поверят скорее, чем ребёнку, где за заплатанной ватной дверью мать боится внука-подкидыша Олега, а тот с каждым выходом из тюрьмы возвращается в единственное место, которое может назвать домом. Иногда речь в рассказах срывается в крик, оглушающе громкий и грубый, и фольклорные заплачки сменяются матом. Так, предельно искренне, сценарист и режиссёр «Школы», «Комбината «Надежды» и «Сердца мира» Мещанинова обнажает драму своей юности, болезненную любовь к матери, её предательство и жгучее желание сбежать из детства — вонючей речки Анапки — во взрослую жизнь — манящее море за поворотом. — Е. П.












Гузель Яхина. Зулейха открывает глаза. Издательство «АСТ»/«Редакция Елены Шубиной», 2015 год


Гузель Яхина. Зулейха открывает глаза (2015)

Зулейха живёт в глухой татарской деревне, терпит побои от мужа, и так бы продолжалось ещё тысячу лет — если бы не появился отряд НКВД, не посадил раскулаченных на баржу и не высадил бы их на безлюдном берегу Ангары, выживать кто как может. Дебютный роман Гузели Яхиной — семейная хроника наоборот и книга о мытарствах в ГУЛАГе с хорошим концом: история героини начинается в момент насильственного разрушения семьи, а в мёрзлой пустоши, куда её привозят на верную смерть, она сумеет найти любовь, воспитать сына и прожить достойную жизнь. Грандиозный читательский успех «Зулейхи» — свидетельство то ли запроса на примирение с трагическим прошлым («были репрессии, но было и хорошее»), то ли ностальгии по позднесоветскому реализму, к традициям которого отсылает этот роман. — Ю. С.












Полина Барскова. Живые картины. Издательство Ивана Лимбаха, 2014 год


Полина Барскова. Живые картины (2014)

Проза Полины Барсковой фиксируется на страдании, по-разному его масштабируя: от личных трагедий автобиографической героини до главной катастрофы, центральной темы барсковского прозо-поэтико-филологического проекта — блокады Ленинграда. Собственно, «Живые картины» — не проза, а пьеса, где действуют умирающие, «доходящие» влюблённые в пустых и морозных залах Эрмитажа. Барскова переживает историческое (судьбы блокадников, узников концлагерей, прошедших через ад ленинградских писателей) как лично внятное: её тексты о Владимире Максимове, Виталии Бианки, Примо Леви, братьях Друскиных написаны с высочайшим градусом эмпатии, не избегающей грязного и постыдного. Можно сказать, что, закалённая этой эмпатией, ведомая её наитием в точном выборе слов, пишущая может простить и отпустить на свободу тех, кто нанёс ей обиды, кто покинул её, наконец, саму себя. От «Живых картин» тянется нить к следующей книге Барсковой, «Седьмая щёлочь»; кажется, что рассматривать их стоит в комплексе, как большую работу по созданию нового письма, оживающего на руинах словесности-о-катастрофе. — Л. О. 












Владимир Сорокин. Теллурия. Издательство «АСТ»/Corpus, 2013 год


Владимир Сорокин. Теллурия (2013)

Один из самых масштабных романов Владимира Сорокина и своего рода выставка-ярмарка всех приёмов, которыми этот писатель блестяще владеет. Организация повествования знакома нам ещё по «Норме»: это собрание анекдотических эпизодов о людях (и других существах), которых не связывает ничто, кроме принадлежности к описываемому миру и теллуровых гвоздей — самого желанного наркотика в этом мире. В «Теллурии» для такой фрагментарности есть концептуальное оправдание: Сорокин описывает раздробленный мир будущего, в том числе развалившуюся на причудливые части Россию, — этот мир пережил войны и революции, технологические прорывы и новые крестовые походы; «Теллурия» — логическое продолжение той вселенной, которую Сорокин начал строить в «Дне опричника», только, в отличие от «Опричника», перед нами скорее утопия. Написано всё это восхитительно смешно; 2010-е ещё яснее, чем 2000-е, были временем сорокинского триумфа. — Л. О.












Михаил Шишкин. Письмовник. Издательство «АСТ»/«Астрель», 2010 год


Михаил Шишкин. Письмовник (2010)

Двое влюблённых, разлучённых войной, пишут друг другу письма, рассказывая о своей по-разному тяжёлой жизни — и о любви. Казалось бы, это традиционный эпистолярный роман, в центре которого — очень простая история, но вот когда и где она происходит и происходит ли вообще — определить невозможно. Недаром роман назван «Письмовником» — то есть собранием образцов писем, которые кто угодно мог бы отправить кому угодно в заданных обстоятельствах; скажем, в письмах Володи Шишкин апеллирует к классическим образцам русской военной прозы. Постепенно становится ясно, что герои находятся в разных эпохах: Володя в начале XX века в Китае, а Саша, скорее всего, в 1960–70-х в СССР. Вполне возможно, что они не только никогда не встречались, но и не читали писем друг друга — тем более что после смерти Володи переписка продолжается. Никаких авторских комментариев и предуведомлений к ней не прилагается: «Письмовник» — большой пазл, разобраться в котором читателю предстоит самостоятельно. — О. В.












Роман Сенчин. Ёлтышевы. Издательство «Эксмо», 2009 год


Роман Сенчин. Ёлтышевы (2009)

В 1990-е в критике поселилось жаргонное определение «чернуха», но, кажется, самый беспросветно «чернушный» постсоветский роман появился в 2000-е: симпатизирующий деревенской прозе Сенчин показал крах её нарративов на примере одной отдельно взятой семьи. Глава семейства, милиционер-преступник Николай Ёлтышев («оборотень в погонах» — ещё один штамп уже 2000-х), после скандального увольнения вынужден перебраться с домочадцами в деревню. Николай — существо абсолютно, но не карикатурно аморальное, и именно его действия, подчас аукающиеся с самыми тёмными сюжетами мировой мифологии, мостят дорогу к окончательному распаду. В «Ёлтышевых» можно увидеть не только смерть спивающейся русской деревни, но и несостоятельность патриархальной традиции: на мужиков здесь нет никакой надежды, они либо губят близких, либо гибнут сами. — Л. О.
 












Дмитрий Данилов. Горизонтальное положение. Издательство «Эксмо», 2010 год


Дмитрий Данилов. Горизонтальное положение (2010)

Протокольное описание ничем не примечательных событий самой обыкновенной жизни: поездка в автобусе, приобретение газеты «Спорт-Экспресс», принуждение себя к написанию статьи, принятие решения поиграть в футбольный менеджер. Хроника каждого дня завершается фразой «Горизонтальное положение, сон». Герой-повествователь работает в самой обычной редакции, ездит в журналистские командировки на объекты народного хозяйства, ходит на занятия по сектоведению; медитативный ритм этого текста подчиняет себе всё, что могло бы показаться интересным, и поездка в Нью-Йорк здесь мало чем отличается от поездки в Когалым — но можно сказать иначе: одинаково интересным и заслуживающим внимания оказывается под этим взглядом вообще всё. В романе Данилова можно найти влияние литературы абсурда, мрачного юмора Хармса или отстранённого взгляда Добычина; так или иначе, Данилов вводит в поле литературы те предметы и состояния, что не всегда удаётся заметить, осознать и тем более описать, — и тем самым расширяет её пространство. — Ю. С.












Виктор Пелевин. Священная книга оборотня. Издательство «Эксмо», 2004 год


Виктор Пелевин. Священная книга оборотня (2004)

Opus magnum Пелевина в XXI веке: история любви лисицы-оборотня А Хули (в человеческом обличье валютной проститутки) и волка-оборотня Саши Серого, в миру генерала ФСБ. «Книга оборотня» построена на приёмах, которые будут тиражироваться автором ежегодно в следующие полтора десятка лет: остроты по поводу текущей повестки, помноженные на метафизический трактат о пустотности бытия; сквозь всё это просвечивает «золотая удача» из «Чапаева и Пустоты» — «особый взлёт свободной мысли, дающей увидеть красоту жизни». В этих жанровых рамках Пелевин разыгрывает вечную русскую тему — о художнике и власти, любви и богатстве: лиса А Хули способна навевать волшебные чары, Саша Серый умеет выкачивать из земли нефть и превращать её в деньги, и друг без друга им не жить. Фирменное пелевинское остроумие работает здесь в полную силу — но в промежутках между каламбурами, на маршрутах велосипедных прогулок А Хули в Битцевском парке мерцает что-то очень трогательное и личное — а особый взлёт мысли в финале приобретает такой разбег, что заставляет героиню взмыть над тропинками парка и превратиться в радугу. — Ю. С.












Михаил Гаспаров. Записи и выписки. Издательство «Новое литературное обозрение», 2001 год


Михаил Гаспаров. Записи и выписки (2000)

Единственное неакадемическое произведение великого филолога-классика и переводчика Михаила Гаспарова — постмодернистский сплав дневниковых записей, цитат, афоризмов, мемуаров, публицистики, писем, интервью и экспериментальных переводов. Замысел книги раскрывает фраза Мандельштама, вынесенная в эпиграф: «Разночинцу не нужна память, ему достаточно рассказать о книгах, которые он прочёл, — и биография готова». В числе ближайших жанровых аналогов «Записям и выпискам» — тексты Петра Вяземского и Лидии Гинзбург. Книга Гаспарова — алфавитный каталог цитат и размышлений («Анна Каренина. Аполлон. Аристотель. Архаисты и новаторы. Архив») с лаконичными авторскими комментариями и иногда более пространными заметками на полях, каждая из которых под менее экономным пером могла бы вырасти в эссе. Но Гаспаров создаёт литературу самоустранения, учебник интеллектуальной и нравственной строгости; Борис Дубин назвал его человеком воли, «опять расходящейся с беспамятным, невменяемым временем, почти нечеловеческой по напряжению и по взыскательности к себе воли — всегда и во всём оставаться сознательным». — В. Б.












Михаил Гиголашвили. Чёртово колесо. Издательство Ad Marginem, 2010 год


Михаил Гиголашвили. Чёртово колесо (2010)

Монументальный наркоэпос, затягивающий в свою чёрную воронку и читателя, и весь выстроенный в тексте мир. Вселенная «Чёртова колеса» — Грузия конца 1980-х: конструкция советского здания уже пошла трещинами, и под ней обнаружился более устойчивый каркас — мир теневых связей, грязных денег, коррумпированных чиновников и продажных ментов. Кровеносная система этого мира — наркотрафик, все герои либо барыжат, либо торчат, опиумный дурман искривляет пространство-время — и сплетает их в огромную криминально-логистическую цепочку. Маховик «Колеса» раскручивается, захватывая самые разные социальные этажи; при желании роман можно было бы назвать «энциклопедией жизни позднесоветской Грузии» — но главное в нём даже не размах, а страшный чёрный драйв, накрывающее всех и вся облако влечения-к-смерти. «Чёртово колесо» — ещё и роман о перестройке, которая понимается здесь не как «падение тоталитарной империи» или «величайшая геополитическая катастрофа», но как цивилизационный аналог героиновой ломки — страну разъедает некое тёмное вещество, её организм не выдерживает энергии распада. — Ю. С.












Мариам Петросян. Дом, в котором… Издательство Livebook/«Гаятри», 2009 год


Мариам Петросян. Дом, в котором… (2009)

Роман Петросян — редкая русская книга в жанре фэнтези, вышедшая из этой традиционно маргинальной ниши и безусловно признанная критикой наравне с читателями. Русским Хогвартсом стал интернат для детей-инвалидов — Дом — со своей историей, тайнами, мифами и кодексом поведения — Игрой. Воспитанники Дома не только остроумны и блестяще образованны, они развивают в себе сверхспособности: от прекрасного, как эльф, инвалида-колясочника Лорда, стремительно перемещающегося на руках, до Слепого, умеющего переходить на Изнанку, в параллельный мир. Из осколков повествования, которое ведётся от лица разных героев и в разных временных пластах, постепенно конструируется мироздание Дома, в центре которого — катастрофа: выпуск, происходящий раз в семь лет, когда воспитанники должны выйти в обычный мир. Роман полон литературных отсылок и ассоциаций — «Повелитель мух» или «Питер Пэн», «Охота на Снарка» Кэрролла, «Книга вымышленных существ» Борхеса. Петросян воссоздаёт в чём-то универсальные законы существования закрытого детского сообщества, да и страх воспитанников интерната для инвалидов перед «Наружностью» имеет рациональное объяснение, но это неважно: мир Дома настолько увлекателен и проработан, что покидать его не хочется в первую очередь читателю. — В. Б.












Леонид Юзефович. Зимняя дорога. Издательство «АСТ»/«Редакция Елены Шубиной», 2015 год


Леонид Юзефович. Зимняя дорога (2015)

Документальная хроника малоизвестного эпизода Гражданской войны — похода по Якутии колчаковского генерала Пепеляева, который пытается помочь местному антибольшевистскому восстанию и вступает в схватку с силами красных во главе с анархистом и поэтом Иваном Стродом. Углубляясь в подробности похода и детали биографии двух командиров, Юзефович превращает историю локальной боевой операции в эпическую картину войны вообще — не противостояния «правых» и «неправых», а сражения в равной степени достойных людей, которых привела на поле боя судьба, как в «Илиаде» или «Махабхарате». При пятидесятиградусном морозе, в адской схватке, где приходится строить укрепления из трупов боевых товарищей и врагов, важны уже не идеи, которые привели сюда противников, а доблесть и мужество, которыми они наделены в равной мере. Строд и Пепеляев, два непримиримых врага, две масштабные и во многом схожие фигуры, останутся жить в Советской России и будут расстреляны, почти одновременно, в конце 1930-х. — Ю. С.












Владимир Сорокин. День опричника. Издательство «Захаров», 2006 год


Владимир Сорокин. День опричника (2006)

С «Дня опричника» началось представление о Сорокине-криптореалисте, предсказывающем российскую действительность. Один день в конце 2020-х — эпизоды из жизни государева человека Комяги, который ездит на «мерине» с отрубленной собачьей головой, вершит расправу над опальными боярами, ужинает с государыней и, как все опричники, не забывает о собственной выгоде и «общаке». Сорокину удаётся объединить в одной картине утрированное государственничество, мистицизм, криминальную экономику, сделать прогноз о судьбе русской литературоцентричности — и России вообще; сцена опричной оргии в бане, при всём её гротеске, сразу стала классической. «День опричника», смешная и страшная антиутопия, открыла большой футурологический цикл Сорокина: его продолжили «Сахарный Кремль», «Метель», отдельные рассказы из «Моноклона» и «Белого квадрата», «Теллурия» и «Манарага», ну а скрепляющим элементом, как всегда, оказался язык; финальной книгой цикла можно считать «Русские народные пословицы и поговорки» — собрание выдуманных народных изречений, вроде бы вневременных, но отлично подходящих к сорокинскому видению русского XXI века. — Л. О.












Владимир Сорокин. Метель. Издательство «АСТ», 2010 год


Владимир Сорокин. Метель (2010)

Повесть с архетипическим для русской литературы сюжетом: доктор и кучер, интеллигент и человек из народа, едут на повозке сквозь снежную мглу, где не видно ни зги. Литературный ряд, в который встраивается «Метель», понятен уже по названию: это русский канон, Пушкин — Толстой — Чехов; но здесь Сорокин уже не взрывает классический нарратив изнутри, как делал это в ранних текстах, а мягко искажает его: в тёплой, как медвежья шуба, языковой среде среди привычных персонажей появляются карликовые и гигантские лошади, непонятные «витаминдеры» и галлюциногенные пирамидки; постепенно становится ясно, что эта метель заносит дороги в странно организованном будущем — так же, как заносила их в XIX веке. Встраивая свои видения в классическую литературную матрицу, Сорокин как бы говорит о сути России как таковой: прошлое это и есть будущее, всех ожидает одна метель. То, что доктор везёт в далёкую деревню вакцину, спасающую от коварного боливийского вируса, в год выхода книги могло выглядеть несколько вычурной фантазией — а сейчас, пожалуй, подтверждает статус Сорокина-прорицателя, который при всех стилизациях и языковых играх всё-таки знает что-то такое о том, что будет с Родиной и с нами. — Ю. С.












Александр Чудаков. Ложится мгла на старые ступени. Издательство «Олма-пресс», 2001 год


Александр Чудаков. Ложится мгла на старые ступени (2001)

Первая и единственная художественная книга филолога-чеховеда Александра Чудакова — беллетризированные мемуары автора о детстве в Северном Казахстане, где его родители оказались, в виде исключения, по собственной воле: семья поповского и дворянского происхождения мудро решила не ждать репрессий и в традиционных местах ссылки выбрала для себя единственный плодородный пятачок, чтобы жить там натуральным хозяйством. Курортный город Чебачинск (настоящее название — Щучинск) в 40–50-е годы Чудаков описывает как Ноев ковчег политических ссыльных, десятилетиями поступавших туда волна за волной: «Такого количества интеллигенции на единицу площади Антону потом не приходилось видеть нигде». Мальчик с феноменальной памятью, с детства тянущийся к слову, растёт в своеобразном заповеднике интеллектуальной свободы и тяжкого, но благодарного труда, описанного как увлекательная робинзонада: семья возделывает огород, косит сено, варит мыло и мездрит кожи, не прерывая исторической рефлексии. «Роман-идиллия», по определению автора, в 2011 году, уже после смерти Чудакова, получил «Русский Букер десятилетия». — В. Б.












Алексей Сальников. Петровы в гриппе и вокруг него. Издательство «АСТ»/«Редакция Елены Шубиной», 2017 год


Алексей Сальников. Петровы в гриппе и вокруг него (2017)

Третий роман уральского поэта Алексея Сальникова — главный прозаический хит конца 2010-х. Сальников открывает потайное дно серой повседневной жизни: все герои, и в первую очередь некрепкая семья Петровых (он — автослесарь, она — библиотекарша, сын — школьник), не те, кем кажутся, у всех есть свои страшные тайны, которые, впрочем, могут оказаться плодом гриппозных галлюцинаций. Критик Николай Александров даже предположил, что никого, кроме галлюцинирующего Петрова, в романе вообще нет. Повествование сначала кажется тяжёлым и несвязным, но чем дальше, тем яснее, что ничего в этом романе не происходит просто так, все его мотивы и детали надёжно связаны друг с дружкой: от их умелого соединения в финале романа можно почувствовать лёгкое головокружение — собственно, как при гриппе. После нескольких восторженных рецензий к роману пришёл настоящий успех: о «Петровых» писали везде, по ним снял фильм Кирилл Серебренников; волна этого успеха затронула и другие книги Сальникова — прозаические и поэтические. — Л. О. 












Евгений Водолазкин. Лавр. Издательство «АСТ»/«Редакция Елены Шубиной», 2012 год


Евгений Водолазкин. Лавр (2012)

«Лавр» — главный роман Евгения Водолазкина, доктора филологических наук и   специалиста по древнерусской литературе. Мир средневековой Руси Водолазкину близок и знаком, так что неисторический сюжет вплетается туда с лёгкостью. Целитель и травник Арсений не может спасти свою невенчанную жену Устину, умирающую при родах. Стремясь искупить грех, он становится странствующим врачевателем, юродивым и паломником в Иерусалим, монахом и почти святым. Чем дальше, тем более архетипично прорисован герой. Таковы законы жанра жития — перед читателем не портрет, но икона, не героя, но святого, не история, но формула. Пространство, скорее условное, чем реальное, вторит той же идее: «не увлекайся горизонтальным движением паче меры, но увлекайся движением вертикальным», а речевые анахронизмы («кошмар», «дылда» и «тет-а-тет» в речи древнерусских старцев) знаменуют переход от средневекового фэнтези к постмодернистскому роману. «Времени больше не будет», — говорит Иоанн Богослов. В «Лавре» совершается попытка не только выйти за пределы конкретной эпохи, но и упразднить концепты времени и пространства, показать, что люди существуют в вечности, вне всяких границ. Всё свершилось и давным-давно существовало. Так житие древнерусского монаха становится романом общечеловеческого и эсхатологического масштаба. — Е. П. 












Мария Степанова. Памяти памяти. Новое издательство, 2017 год


Мария Степанова. Памяти памяти (2017)

Один из лучших поэтов и эссеистов России, Мария Степанова пишет книгу об истории своей семьи — и вместе с тем о мучающей нас жажде оживить семейное и историческое прошлое, о трагической невозможности восстановить это прошлое, о стратегиях работы с исторической памятью (и способах предъявить её средствами искусства). «Памяти памяти» — это рассуждение о том, почему в начале XXI века нам так важно стало узнать о прошлом; о том, как легко мы проваливаемся в это прошлое и пытаемся объяснить через него настоящее, о том, почему прошлое так крепко держит и не отпускает нас. Этот роман, или, по определению автора, «романс», объединяет в себе и актуальный сегодня автофикшн, и письма, в которых звучат голоса давно ушедших людей, и высокого полёта эссеистику, где мысль автора движется буквально «поверх барьеров», без скидок на российский интеллектуальный контекст. Работа памяти в этой книге — ещё и работа языка, который оказывается здесь в равной степени поэтически насыщенным — и этически заряженным. Его миссия — спасти от забвения людей, проживших жизнь вдали от яркого света Большой Истории, «затерявшихся в домашней тьме», не дать им кануть в забвении, сделать их хотя бы отчасти, хотя бы в этом тексте — бессмертными. Больше чем роман, больше чем эссе, больше чем исследование, «Памяти памяти» не только получило премию «Большая книга» — но оказалось поистине Большой книгой, во всех возможных смыслах, для русской литературы нового тысячелетия. — Ю. С.


 




В составлении рейтинга приняли участие:

Василий Авченко, писатель • Иван Аксёнов, издатель (Common Place), редактор сайта «Горький» • Максим Амелин, поэт, переводчик, издатель («ОГИ») • Любовь Аркус, киновед, режиссёр, основатель журнала «Сеанс» и фонда «Антон тут рядом» • Андрей Аствацатуров, филолог, писатель, директор Музея В. В. Набокова (Санкт-Петербург) • Варвара Бабицкая, критик, переводчица, редактор проекта «Полка» • Ольга Балла, критик, литературовед • Полина Барскова, поэт, писатель, литературовед, историк • Лиза Биргер, критик • Арина Бойко, писательница, редактор журнала «Незнание» • Дмитрий Быков, поэт, писатель, журналист • Андрей Василевский, поэт, главный редактор журнала «Новый мир» • Оксана Васякина, поэтесса, критик • Евгения Вежлян, филолог, критик, доцент РГГУ • Михаил Велижев, историк, филолог, профессор НИУ ВШЭ • Александр Вершинин, генеральный директор Российской национальной библиотеки • Михаил Визель, критик, переводчик, шеф-редактор портала «Год литературы» • Евгения Власенко, критик • Евгений Водолазкин, писатель, литературовед • Юля Вронская, куратор литературной премии «Ясная Поляна» • Мария Галина, поэт, писатель • Сергей Гандлевский, поэт • Алиса Ганиева, писательница • Стефано Гардзонио, филолог • Александр Генис, писатель, журналист, ведущий радио «Свобода» • Линор Горалик, поэтесса, писательница, главный редактор сайта PostPost • Александр Горбачёв, критик • Алла Горбунова, поэт, писатель • Игорь Гулин, критик • Саша Гусева, писательница, редактор журнала «Незнание» • Лев Данилкин, писатель, критик • Дмитрий Данилов, писатель, драматург • Филипп Дзядко, филолог, главный редактор проекта Arzamas • Александр Долинин, филолог, почётный профессор Университета Висконсина в Мэдисоне (США) • Никита Елисеев, филолог, критик, библиограф Российской национальной библиотеки (Санкт-Петербург) • Евгений Ермолин, критик • Анастасия Завозова, переводчица, главный редактор платформы Storytel • Дмитрий Захаров, писатель • Дмитрий Иванов, литературовед, главный редактор сайта «Горький» • Наталья Иванова, критик, литературовед, заместительница главного редактора журнала «Знамя» • Шамиль Идиатуллин, писатель • Николай Картозия, журналист, режиссёр, генеральный директор телеканала «Пятница» • Игорь Кириенков, критик • Маруся Климова, писательница, переводчица • Алексей Конаков, критик, литературовед • Сергей Костырко, писатель, критик, редактор журнала «Новый мир», куратор проекта «Журнальный зал» • Михаил Котомин, издатель (Ad Marginem) • Ирина Кравцова, издатель (Издательство Ивана Лимбаха) • Максим Кронгауз, лингвист, профессор РГГУ • Сергей Кузнецов, писатель • Дмитрий Кузьмин, поэт, переводчик, издатель («АРГО-Риск», Literature Without Borders), главный редактор журнала «Воздух» • Валентин Курбатов, литературовед, критик, прозаик • Андрей Лазарчук, писатель • Денис Ларионов, поэт, критик, литературовед, преподаватель РГГУ, редактор «Художественной серии» («Новое литературное обозрение») • Мария Лебедева, критик • Сергей Лебеденко, критик • Вадим Левенталь, писатель, издатель, ответственный секретарь премии «Национальный бестселлер» • Андрей Левкин, писатель, эссеист • Ян Левченко, филолог, культуролог, киновед, профессор НИУ ВШЭ • Роман Лейбов, литературовед, профессор Тартуского университета (Эстония) • Олег Лекманов, литературовед, профессор НИУ ВШЭ • Евгений Лесин, поэт, критик, ответственный редактор газеты «НГ-ExLibris» • Марк Липовецкий, литературовед, профессор Колумбийского университета (США) • Евгения Лисицына, критик • Кирилл Маевский, арт-директор Центра современной культуры «Смена» (Казань), программный директор книжного фестиваля «Смена» • Мария Майофис, литературовед, доцент НИУ ВШЭ • Максим Мамлыга, критик, обозреватель • Александр Марков, филолог, переводчик, культуролог, профессор РГГУ • Шаши Мартынова, переводчица, издательница (DodoPress), создательница сети книжных магазинов «Додо» • Ирина Машинская, поэтесса, главный редактор журнала «Стороны света» • Константин Мильчин, критик, шеф-редактор проекта Storytel • Егор Михайлов, критик, редактор сайта «Афиша Daily» • Глеб Морев, филолог, редактор отдела литературы сайта Colta • Катя Морозова, главный редактор журнала «Носорог» • Иван Напреенко, критик, социолог, музыкант, художник, редактор сайта «Горький» • Андрей Немзер, критик, литературовед, профессор НИУ ВШЭ • Мария Нестеренко, критик, редактор, куратор книжных серий (Common Place, «Новое литературное обозрение») • Лев Оборин, поэт, критик, редактор проекта «Полка» • Сергей Оробий, критик, литературовед, доцент Благовещенского государственного педагогического университета • Максим Осипов, писатель • Михаил Павловец, литературовед, профессор НИУ ВШЭ • Екатерина Писарева, критик, главный редактор портала MyBook • Юлия Подлубнова, поэтесса, критик • Николай Подосокорский, литературовед • Алексей Поляринов, писатель, эссеист, переводчик • Валерия Пустовая, критик, писательница • Дмитрий Ренанский, театровед, музыкальный критик, редактор отдела театра сайта Colta • Андрей Рубанов, писатель, сценарист • Полина Рыжова, сценаристка, редактор проекта «Полка», редактор издательства Individuum • Феликс Сандалов, главный редактор издательства Individuum • Юрий Сапрыкин, журналист, культуролог, руководитель проекта «Полка» • Станислав Секретов, критик • София Синицкая, писательница, литературовед • Александр Скидан, поэт, критик • Станислав Снытко, писатель • Николай Солодников, журналист • Виктор Сонькин, переводчик, филолог, преподаватель МГУ • Владимир Сорокин, писатель • Мария Степанова, поэтесса, писательница, эссеистка, главный редактор сайта Colta • Марина Степнова, писательница, профессор НИУ ВШЭ • Максим Сурков, директор книжного магазина «Циолковский» • Владислав Толстов, критик • Татьяна Трофимова, филолог, преподавательница ВШЭ-РЭШ • Георгий Урушадзе, генеральный директор премии «Большая книга» • Артём Фаустов, создатель книжного магазина «Все свободны» • Лиза Хейден-Эспеншейд, переводчица русской литературы • Наталья Черных, поэтесса, писательница • Игорь Шайтанов, литературовед, критик, профессор РГГУ, главный редактор журнала «Вопросы литературы» • Алла Шлыкова, ведущий редактор «Редакции Елены Шубиной» • Елена Шубина, литературовед, издательница («Редакция Елены Шубиной»/«АСТ») • Николай Эппле, филолог, переводчик, журналист • Михаил Эпштейн, литературовед, философ, критик, профессор университета Эмори (США) • Галина Юзефович, критик • Юлия Яковлева, писательница, критик





Автор
ВАРВАРА БАБИЦКАЯ, ОЛЬГА ВИНОГРАДОВА, ИГОРЬ КИРИЕНКОВ, СЕРГЕЙ ЛЕБЕДЕНКО, ЛЕВ ОБОРИН, ЕЛИЗАВЕТА ПОДКОЛЗИНА, ЮРИЙ САПРЫКИН
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе