Как читать Давида Самойлова

2. «Пушкин по радио» (1984)

Возле разбитого вокзала
Нещадно радио орало
Вороньим голосом. Но вдруг,
К нему прислушавшись, я понял,
Что все его слова я помнил.
Читали Пушкина.

                                 Вокруг
Сновали бабы и солдаты,
Шел торг военный, небогатый,
И вшивый клокотал майдан.
Гремели на путях составы.
«Любви, надежды, тихой славы
Недолго тешил нас обман».

Мы это изучали в школе
И строки позабыли вскоре —
Во времена боев и ран.
Броски, атаки, переправы…
«Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман».

С двумя девчонками шальными
Я познакомился. И с ними
Готов был завести роман.
Смеялись юные шалавы…
«Любви, надежды, тихой славы
Недолго тешил нас обман».

Вдали сиял пейзаж вечерний.
На ветлах гнезда в виде терний.
Я обнимал девичий стан.
Ее слова были лукавы.
«Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман».

И вдруг бомбежка. Мессершмитты.
Мы бросились в кювет. Убиты
Фугаской грязный мальчуган
И старец, грозный, величавый.
«Любви, надежды, тихой славы
Недолго тешил нас обман».

Я был живой. Девчонки тоже.
Туманно было, но погоже.
Вокзал взрывался, как вулкан.
И дымы поднялись, курчавы.
«Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман».

Многие поэты, прошедшие Вторую мировую войну, сделали ее основной темой своих стихов. Самойлов, напротив, обращался к ней относительно редко. Несмотря на то что по возрасту поэт принадлежал к так называемому фронтовому поколению, до рубежа 1950–60-х годов он публиковался крайне редко и вошел в литературу уже в другую, мирную эпоху. Однако первым его известным стихотворением стали «Сороковые» (1961), посвященные именно войне.


Давид Самойлов. 1940-е годы
© Библиотека имени А. С. Пушкина города Челябинска


Для фронтовых стихов Самойлова характерно общее настроение: если обычно его поэзия легкая и ироничная, иногда с оттенком грусти, то тут преобладает другая, стоическая интонация. Война меняет человека, не только становясь школой жизни, но и давая своеобразное (хотя и жестокое) эстетическое воспитание, которое помогает понять главное и отбросить второстепенное. 

В этом стихотворении, написанном спустя почти сорок лет после войны, Самойлов объясняет, чем для него был фронтовой опыт и как он повлиял и на него самого, и на его поэзию. В послевоенное время он больше не интересуется авангардом — его привлекает легкость пушкинской эпохи. И вот почему. «Пушкин по радио» строится на резком контрасте между классическим стихотворением и реалиями фронта. Пушкинские стихи, которые сначала кажутся просто шумом («…радио орало / Вороньим голосом»), помогают описать ситуацию, в которой оказался герой стихотворения, и мир, в котором он живет, на каком-то другом уровне. Герой словно на практике понимает универсальность пушкинской поэзии: оказывается, что она — обо всем, даже о Второй мировой войне. 



3. «Старик Державин» (1962)

Рукоположения в поэты
Мы не знали. И старик Державин
Нас не заметил, не благословил…
В эту пору мы держали
Оборону под деревней Лодвой.
На земле холодной и болотной
С пулеметом я лежал своим.

Это не для самооправданья:
Мы в тот день ходили на заданье
И потом в блиндаж залезли спать.
А старик Державин, думая о смерти,
Ночь не спал и бормотал: «Вот черти!
Некому и лиру передать!»

А ему советовали: «Некому?
Лучше б передали лиру некоему
Малому способному. А эти,
Может, все убиты наповал!»
Но старик Державин воровато
Руки прятал в рукава халата,
Только лиру не передавал.

Он, старик, скучал, пасьянс раскладывал.
Что-то молча про себя загадывал.
(Все занятье — по его годам!)
По ночам бродил в своей мурмолочке,
Замерзал и бормотал: «Нет, сволочи!
Пусть пылится лучше. Не отдам!»
Был старик Державин льстец и скаред,
И в чинах, но разумом велик.
Знал, что лиры запросто не дарят.
Вот какой Державин был старик!

У Самойлова много стихотворений, посвященных поэтам золотого века — Державину, Тютчеву, Дельвигу. Это всегда психологические портреты, где судьба, жизненные обстоятельства и размышления поэтов прошлого говорят скорее о сегодняшнем дне. Русские классики XIX века в его стихах ведут себя как интеллигенты рубежа 1950–60-х годов, и волнуют их те же вопросы. Самойлов размышляет о непрерывности русской культуры: могут ли поэты, родившиеся в Советском Союзе, считать себя преемниками классической традиции XIX века? Для многих современников Самойлова ответ был неочевиден: старая литература создавалась людьми совсем другого социального статуса. Как советский мальчик из семьи врача может чувствовать себя преемником дворянина Пушкина? 

Тем же вопросом часто задавались авангардисты и настаивали на том, что после революции советская литература началась с чистого листа. Разочаровавшийся в авангарде Самойлов думает иначе. Да, его опыт и опыт современников Пушкина разный, но это не так важно: важен диалог с пушкинской традицией, стремление понять ее и применить к современности, даже несмотря на то что прямая линия наследования прервалась. Старика Державина, который мог бы благословить молодых поэтов, нет, но его роль берет на себя сама история ХХ века.



4. Из детства (1956)

Я — маленький, горло в ангине.
За окнами падает снег.
И папа поет мне: «Как ныне
Сбирается вещий Олег…»

Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезы постыдные прячу,
И дальше, и дальше прошу.

Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я, маленький, глупый, больной.

Стихи Самойлова часто посвящены ушедшему, невозвратимому времени и попытке понять, что было утеряно и почему то, что казалось частью повседневности, так тяжело терять. В этом стихотворении детство изображено как начало мира, в которое невозможно вернуться: остатки реальности 20-х были уничтожены войной, а память о них смутна. Герой этого автобиографического стихотворения — ребенок, который, слушая отцовскую песню, понимает: мир непостоянен и всему приходит конец. Цитата из Пушкина, которую мы видим в начале стихотворения, составляет его смысловой центр. Это вообще характерно для поэзии Самойлова: он часто использует Пушкина, чтобы объяснить важнейшие моменты как собственной жизни, так и всей русской истории, в том числе истории ХХ века с ее войнами и революциями. 


Давид Самойлов с родителями. 1927 год
e-reading-lib.com


В «Памятных записках» Самойлов пишет об этом стихотворении: «Интересное свойство памяти. Когда мы вспоминаем целый период жизни, мы, в сущности, не помним всего протяжения времени, а лишь детали, узоры на бесконечном сером полотне. Эти детали и соединяются в один день, который для нас — картина того или иного времени. А нахватаны частности из разных дней. Память художественна. Помним день, а кажется, что помним время». Это ключ к использованной здесь поэтической технике и ко многим другим стихам: поэт выбирает разные приметы и факты, помогающие создать объемный образ, не боясь неточности. И этому он учится у поэзии первой половины XIX века.



5. «Свободный стих» (1973)

В третьем тысячелетье
Автор повести
О позднем Предхиросимье
Позволит себе для спрессовки сюжета
Небольшие сдвиги во времени —
Лет на сто или на двести.

В его повести
Пушкин
Поедет во дворец
В серебристом автомобиле
С крепостным шофером Савельичем.

За креслом Петра Великого
Будет стоять
Седой арап Ганнибал —
Негатив постаревшего Пушкина.
Царь в лиловом кафтане
С брызнувшим из рукава
Голландским кружевом
Примет поэта, чтобы дать направление
Образу бунтовщика Пугачева.
Он предложит Пушкину
Виски с содовой,
И тот не откажется,
Несмотря на покашливание
Старого эфиопа.

— Что же ты, мин херц? —
Скажет царь,
Пяля рыжий зрачок
И подергивая левой щекой.
— Вот мое последнее творение,
Государь, —
И Пушкин протянет Петру
Стихи, начинающиеся словами
«На берегу пустынных волн…»

Скажет царь,
Пробежав 
                   начало:
— Пишешь недурно,
Ведешь себя дурно. —

И, снова прицелив в поэта рыжий зрачок,
Добавит: — Ужо тебе!..

Он отпустит Пушкина жестом,
И тот, курчавясь, выскочит из кабинета
И легко пролетит
По паркетам смежного зала,
Чуть кивнувши Дантесу,
Дежурному офицеру.

— Шаркуны, ваше величество, —
Гортанно произнесет эфиоп
Вслед белокурому внуку
И вдруг улыбнется,
Показывая крепкие зубы
Цвета слоновой кости.

Читатели третьего тысячелетия
Откроют повесть
С тем же отрешенным вниманием,
С каким мы
Рассматриваем евангельские сюжеты
Мастеров Возрождения,
Где за плечами гладковолосых мадонн
В итальянских окнах
Открываются тосканские рощи,
А святой Иосиф
Придерживает стареющей рукой
Вечереющие складки флорентинского плаща.

Самойлов сложно относился к свободному стиху (и к авторам, которые разрабатывали его на русской почве, прежде всего к Владимиру Буричу, о чьих стихах он писал эпиграммы), но периодически использовал его: произведения с заголовком «Свободный стих» можно рассматривать как отдельный цикл. В каждом из них поэт колебался между приятием и критикой новой формы, входившей в моду в 60–70-е у советских поэтов, обнаруживших, что большая часть зарубежной поэзии теперь пишется свободным стихом.


Давид Самойлов читает свои стихи на поэтическом вечере в универсальном спортивном зале «Дружба». 1983 год
© Борис Кавашкин, Владимир Савостьянов / ТАСС


Из-за многочисленных анахронизмов стихотворение кажется шутливым, но если посмотреть внимательнее, становится понятно, что «автор повести о позднем Предхиросимье» это во многом сам Самойлов. Для этого автора из будущего персонажи пушкинского времени и текстов условны, он путает их, и это такой же прием, как и то, что современники Пушкина у Самойлова думают и рассуждают как люди 1950–60-х годов. Эти ошибки не мешают чувствовать связь с той эпохой: «автор повести о позднем Предхиросимье» улавливает дух времени, который важнее конкретных примет.

В дневниковой записи 1934 года Давид Кауфман пишет, что история «похожа на ленту веков, которая наматывается на исходный пункт, т. е. появление человека». История для него — спираль. События повторяются снова и снова, хотя декорации и приметы времени меняются. Поэтому пушкинская эпоха важна и для поэта-фронтовика, и для поэта будущего: несмотря на неправильно понятые детали, каждый из них может уловить ее дух и благодаря этому найдет собственное место в мире.

В стихотворении «Свободный стих» угадываются мотивы, которые в 1980-е годы прозвучат у поэтов-метареалистов (например, в стихотворении Алексея Парщикова «Деньги»): смешение разных времен и реалий, одновременная любовь к старинным и современным вещам, ирония, не отменяющая серьезности высказывания. 



Источники

Немзер А. Послание «Пастернаку» Давида (еще не) Самойлова.
Немзер А. Фантастическое литературоведение Давида Самойлова. Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение. V (Новая серия). Тарту, 2005.
Самойлов Д. Поденные записи. М., 2002. 
Самойлов Д. Памятные записки. М., 2014.