Как оголялась сталь

В издательстве «Носорог» вышло первое комментированное издание романа Андрея Николева «По ту сторону Тулы» — изящного и таинственного текста, парадоксальным образом отражающего реалии эпохи великого перелома и прячущего катастрофу за нежной пасторалью.


Фото: Носорог


С изданиями «По ту сторону Тулы» вышла странная история — впрочем, вся судьба этого романа состоит из странностей. Культовый текст, стоящий в одном ряду с романами Константина Вагинова и Леонида Добычина, ощутимо повлиявший на всю русскую интеллектуальную прозу (по крайней мере, ленинградско-петербургскую ее линию), он до сих пор не был нормально издан. Первая републикация была в составе специального тома «Венского славистического альманаха», посвященного Андрею Николеву, в 1993 году, вторая — в журнале «Русская проза» в 2011-м. Отдельной же книги не было с 1931 года. Это откладывание можно понять: чрезвычайно герметичный и перегруженный аллюзиями роман странно издавать без комментариев, а комментарий требует здесь огромной работы. В издании, подготовленном филологами Александром Агаповым, Дмитрием Бреслером и Кристиной Константиновой, он занимает половину книги, но мог бы быть раз в десять больше.

Сначала стоит рассказать об авторе. Андрей Николев — псевдоним Андрея Николаевича Егунова, филолога-классика и человека авантюрной судьбы. В 1920-х Егунов — уже известный молодой литературовед, исследователь греческого романа и переводчик Платона, участник содружества эллинистов АБДЕМ, а также начинающий писатель из круга Михаила Кузмина, друг Константина Вагинова и прототип нескольких персонажей в романах последнего. В 1933 году его арестовывают по одному из многочисленных интеллигентских дел, он отправляется в ссылку в Томскую область, встречает войну в Новгороде, немного сотрудничает с оккупационной администрацией. Немцы вывозят его в Берлин, после победы Егунов обучает немецкому языку советских военных, но, узнав о будущей принудительной репатриации, переходит в американский сектор. Американские власти выдают его советской стороне, Егунова отправляют на 10 лет в лагерь (приговор на редкость мягкий). В 1956 году он возвращается в Ленинград, вновь занимается Платоном, Филостратом и Гелиодором, выпускает книгу о русских переводах Гомера, а также становится центром небольшого кружка молодых интеллектуалов, жаждущих узнать о погибшей Атлантиде ленинградского модернизма. Новые знакомые собирают и немногие уцелевшие произведения Егунова. Это маленькая книжка стихов, одна поэма и роман, чудом опубликованный за два года до начала его одиссеи.

Самый забавный факт в истории «Тулы» — это прямой ответ на соцзаказ. Прочитав в конце 1920-х первые опыты Егунова, Константин Федин (бывший в Ленинграде главным посредником между новой писательской номенклатурой и модернистами-попутчиками) сказал, что для печати они не подходят, и предложил знакомому написать что-то на производственный сюжет. В «Туле» Егунов использует уже сформировавшийся канон романа эпохи великого перелома: мягкотелый интеллигент перестраивается под воздействием сознательного товарища и картин социалистического строительства. Этот штамп осмеивается здесь с первых страниц.

Сюжет романа примерно таков: поэт, специалист по древнеисландской литературе и единственная в Ленинграде пишбарышня мужского полу Сергей едет к своему другу инженеру Федору в деревню Мирандино под Тулой, где тот занят разведкой железной руды. Вслед за ним на сцене появляется мать Федора — оперная певица; сын называет ее загадочным прозвищем Файгиню, а Сергей — на французский манер — Лямер. Втроем они гуляют по полям, дурачатся, едят яблоки и изредка вспоминают о великих стройках. Вокруг мельтешат деревенская фам фаталь Леокадия, надоедливое начальство Федора, принимающее Сергея за рабкора из города, невменяемая старуха-аристократка по прозвищу Исчадие и еще десяток курьезных персонажей. Сергей ожидает увидеть сцены классовой борьбы и фантазирует об убийстве своего друга кулаками (недаром его зовут Федор Стратилат — как воина-мученика), но единственной интригой становится кража сахара из кооперативного магазина. Через три дня герой уезжает, планируя написать о своем путешествии роман.

Реконструкция этой незамысловатой истории требует от читателя изрядных усилий. С первых страниц повествование распадается, реплики повисают в воздухе, герои путаются между собой, действие непредсказуемым образом деформируется под влиянием бредовых фантазий Сергея. Другая сложность: «Тула» сплошь состоит из чужих слов. Подражания, аллюзии и реминисценции, цитаты — иногда точные, но, как правило, комично перевираемые. Некоторые из них моментально узнаются, другие недоступны никому, кроме самых искушенных читателей, или никому вовсе. Вся русская классика: Пушкин, Гоголь, Тургенев, Достоевский и, конечно, Толстой (действие происходит неподалеку от Ясной Поляны, и Лев Николаевич не сходит у героев с уст). Молодая советская литература и китчевые бульварные романы. Ученые трактаты и скабрезные анекдоты. Оперные арии, романсы и частушки. Настойчиво поминаемый «Фауст» и, конечно, античность.

Традиция русского символистского романа (завершителем и гробовщиком которой был егуновский друг Вагинов) подсказывает: подтексты должны дать какой-то ключ к происходящему, объяснить весь этот хаос. Однако ничего похожего не происходит. По большей части эти аллюзии совершенно бессмысленны. Действие движется не тайными связями, а случайными ассоциациями и созвучиями, чистой прихотью.

Больше всего роман Егунова напоминает салонную игру — невозможно изящную и столь же порочную. Отношения Сергея и Федора носят очевидно гомоэротический характер, а Федорова мать образует с ними своеобразный любовный треугольник и добавляет туда отчетливый инцестуозный оттенок. В своих изысканных беседах герои держатся на грани пошлости, они напиваются и ведут себя непотребно. Атмосфера похоти странным образом контрастирует с идиллическим тоном романа. Еще больший диссонанс образует с ним неотступное присутствие смерти. Здесь давят котят и топят щенят, видят друг в друге будущие трупы и спят на могилах.

Почти все писавшие о романе замечали, что заглавная Тула — это Ultima Thule, античный край мира, за которым — неизвестность. Путешествие по ту сторону — дорога в потустороннее. Кажется, это проясняет хаотическую ткань романа. Здесь нет персонажей из крови и плоти. Только бестелесные тени, не способные вступить в диалог, окликающие друг друга обрывками фраз на уже чужом языке живых, обреченные полубеспамятству. Прекрасный и отвратительный разом мир «Тулы» — одновременно рай и ад — игрушечное царство мертвых. Такое же пространство в написанных позднее стихах Егунова из сборника «Елисейские радости», более совершенных, чем «Тула», но вызывающих те же чувства — усмешку и трепет.

У Андрея Егунова была счастливая по меркам эпохи судьба. Тех из круга его друзей, кто остался в живых к концу сталинского времени, можно пересчитать по пальцам. Здесь было много везения, но сложно не связывать его с егуновскими текстами. Накануне больших катастроф он придумал себе двойника — Андрея Николева, научил его прогуливаться на ту сторону смерти и обратно — и, может быть, поэтому выжил сам.


цитата
Сели на бугорке, сперва молчали, прислушивались к тишине, потом Сергеи сказал:
— Какая сейчас эпоха, Федор?
— Великая!
— Нет, я не про то, Федя. Видите, какой неясный свет, исчезли в нем ваши красавицы-вышки, исчезла деревня, наш дом и сеновал, нет ничего, кроме этих белых полей и полноводного света над ними. А это, не правда ли, могло быть и тысячу лет тому назад и через тысячу лет после нас. Разве вы чувствуете, что сейчас вот такой-то год, а не другой?
— Насчет года не знаю, но я чувствую, что вы старше меня лет на пять.
— А знаете, Федя, если бы мы с вами были моложе на три тысячи лет, мы бегали бы по Криту, пустились бы в горы, у вас был бы маленький дротик, мы продирались бы через заросли ежевики, и наши икры были бы расцарапаны вдрызг.


Андрей Николев. По ту сторону Тулы. М.: Носорог, 2022

Поделиться