© Аня Музыка
Лев Гурский, кто понимает, и сам является частью параллельной вселенной, так что каждый его рассказ о нашей действительности — это взгляд из альтернативной истории. «Пробуждение Дениса Анатольевича» — фантастика пополам с пародией, один день из жизни российского президента Дениса Кораблева, который, для разнообразия, встал с утра трезвый и пытается вспомнить, что же он такое наворотил после инаугурации. Постепенно выясняется, что да, наворотил: музыку к новому гимну написал Элтон Джон, слова — Боб Дилан, генпрокурор теперь негр из Скотланд-Ярда, а Гагарина, по официальной президентской версии, похитили пришельцы. Россия оказывается вполне процветающей страной, когда трезвый президент ей не мешает. Альтернативная история трещит в похмельной голове Дениса Анатольевича. Все эти грубоватые байки столь же абсурдны, как и обычная российская каша, и столь же забавны, как очередной номер газеты «Известия». Идеальная книжка для того, чтобы пересказывать родным и близким: «А то вот еще был случай...»
Александр Кабаков, певец грядущего распада, предлагает ретроисторию скучного человека, обитателя 1917 года. Герой повести «Бѣглецъ» публикует случайно найденный дневник банковского служащего, который живет с нелюбимой женой, изредка встречается с любовницей, наблюдает крушение мира и рассуждает об «общероссийской мозговой горячке». Маленький человек, закопавшийся в свои маленькие проблемы, а заодно снабдивший большевиков деньгами накануне переворота. Алкоголик и зануда, скучный страдалецъ, его история была бы интересна лишь кабаковским вниманием к слову да бессмысленными рассуждениями о том, что вот ведь всякий человек перед лицом смерти суетится, обделывает какие-то свои ненужные делишки. Но Кабаков проделывает свой фирменный финт, в последнем абзаце не то предсказывая грядущую в 2013 году катастрофу — нечто вроде 1917 года, не то хитро намекая на альтернативную историю — «читателю на радость».
Самая большая русская литература на сегодня — «Русские походы в тонкий мир» Юрия Мамлеева. Не фантастика и не пародия, но эту книгу почти невозможно воспринимать всерьез: восторженные марионетки разговаривают о русской душе, похожие друг на друга до полной неразличимости, и происходит это все где-то в Рассее, лишенной мерзостей этого мира. Туда, в иную Россию — Рассею «в идеальном блеске», — попадает герой, Арсений Русанов, которого единственное, что мучает, — судьба его страны. И вот Русанов путешествует по тонкому миру, осматривается, живет в разных рассейских городах — то в Северске, то в Ликове, то в Великограде, исследуя «разные стороны нашей глубины». Но там он в конце концов начинает тосковать по здешней России. Портрет «тонкого мира» дополняет эссе «Метафизический образ России», где Мамлеев рассматривает все то же самое, но в роли героев выступают стихи — Лермонтова, Блока, Волошина, Тютчева, Есенина и Гумилева.
Мамлеевская версия Дантова «Рая», «Русские походы» объясняют, что «мы прежде всего русские, а потом уже люди», и еще про «волну духовного доброжелательства, затемненную ужасом тайны и странностью хаоса». Весь этот метафизический удар по самым незащищенным местам вызывает сначала смущенный смех, потом надежду, что автор шутит, а потом смирение. Не шутит. Всё всерьез. Всё так и есть. Но и сам Мамлеев, кажется, существует в параллельном мире, иногда вылезает, оглядывается, говорит «угу» — и обратно. Не в эмиграции, не в Переделкино, вообще не в этой вселенной, а где-то, где на каждом перекрестке стоят памятники Платонову, а светлые люди, похожие на бояр, пьют чай из самоваров, закусывают родным русским хаосом и всей душой тянутся к запредельному. Помойные мамлеевские ангелы, его тихая нежить, которой в «Русских походах» места нет, тянется туда же куда-то, в те же края.
Сам Мамлеев против сравнений своей повести с социалистическими утопиями, потому что те основаны на идее социального устройства, а «Наедине с Россией» говорит о мировоззрении. Но все равно. «Русские походы» больше всего похожи не на Гоголя с Достоевским, а на Чернышевского: те же картонные герои, одушевленные философскими разговорами, посреди бескрайнего пейзажа. Бескрайнего не географически, а метафизически: заходишься от восторга, краев не видишь. «Ну и что, пропасть? Бездна? — произнес Речнов. — Кому она мешает? Не нашей же тоске. С бездной хорошо!» — «Конечно, — добавила Света. — Мы вот тут сидим в немыслимом уюте и пьем, а бездна — рядом. Чем плохо-то, в конце концов?»
И действительно, очень даже хорошо. Смотришь в бездну — а рядом сидят хорошие люди, Бердяев, Достоевский, похмельные президенты, маленькие банковские служащие. И бездна на вас смотрит, ставит самовар; откушайте, говорит, чаю, а то и вообще давайте-ка, говорит, к нам сюда, в тонкий мир. И тут даже не знаешь, что ответить. «Нет, уж лучше вы к нам?»
Лев Гурский. Пробуждение Дениса Анатольевича. Волгоград: ПринТерра, 2009
Александр Кабаков. Бѣглецъ (Дневник неизвестного). М.: АСТ, 2009
Юрий Мамлеев. Русские походы в тонкий мир. М.: АСТ, 2009