О литературе с Виктором Топоровым: Хищный глазомер

О странной и странно-прекрасной прозе Каринэ Арутюновой я собирался написать давно – еще обозревая книжную серию «Уроки русского», в которой вышел ее «Пепел красной коровы». Но так по разным причинам и не собрался. И, как не раз думал с грустью, не соберусь уже никогда. Потому что информационный повод – выход вышеупомянутой книги – устарел, а на возникновение нового трудно было надеяться. 
Как говорится, пессимист это хорошо осведомленный оптимист – и я как человек, осведомленный в издательском бизнесе (и в катастрофической ситуации, в этом бизнесе всё усугубляющейся и усугубляющейся), понимал, что новая книга Арутюновой если и выйдет когда-нибудь, то очень и очень нескоро. К счастью, я ошибся. Книга вышла всего через полтора года после первой, - а вот как это у Каринэ и у ценителей ее творчества получилось, я все равно представляю себе весьма туманно. Чудо? Ну да, допустим.

И дело не только в том, что современную русскую прозу печатают с превеликим скрипом. А уж рассказы тем более. А уж рассказы малоизвестных писателей – в самую последнюю очередь. Произошло (и происходит), как я неоднократно писал, упрощение читательских предпочтений, а вслед за ним – и параллельно с ним – великое переселение жанров: читатели масскульта перестали читать вовсе; читатели занимательной или жанровой беллетристики перешли на масскульт; любители прозы для высоколобых – на качественную беллетристику; ценители и знатоки поэзии – на виртуозно-интеллектуальную прозу, и так далее… Нет, «и так далее» не получается: поэзия осталась крайней и перешла на самообслуживание: поэты читают сами себя (в основном) и друг друга (изредка). Ну, а рассказы Каринэ Арутюновой располагаются на стыке между изысканной прозой и столь же изысканной поэзией; по сути дела, это стихотворения в прозе – и собраны они, подобно стихотворениям, в циклы. «Откуда здесь взяться читателю?» - наверняка подумает любой маркетолог. Меж тем, издательскую политику сегодня диктуют как раз маркетологи.



«…Все в толк не возьму, за что. За что они не полюбили меня. Когда Коржакова подскочила ко мне и дернула за косичку, в лице ее появилось вспученное что-то, жабье. И рыбье одновременно. Квадратное лицо без шеи, и грудь квадратная, совсем не как у Илоны. У Илоны длиннющие ножищи, вырастают ошеломительно из-под школьного платья, а носик – точеный и глазки безразличные. Томно улыбается у доски, получает законную двойку, пожимает плечиками и идет к парте. Что двойка, когда на дискотеке ей равных нет. Когда сам Чебурашка носит за ней портфель, в котором от силы две тетрадки и импортная тушь, купленная у цыганки в скверике. Скверик по дороге в школу я обхожу десятой дорогой, потому что я внушаемая.

А цыганки это сразу просекают как-то. Наверное, это у меня от мамы. Однажды ехали мы в электричке, и к нам подсели две, и мама с ними, как с людьми, ну, у одной ребенок маленький на руках – сушку замусоленную грызет беззубым ртом, а глаза – хитрющие и светятся, и ножки грязные, а пальчики до того хорошенькие, так и хочется погладить. Мама ей рубль дала, и у самой лицо виноватое, будто стыдно ей, понятно ведь, что рубля мало, но она еще в сумочке порылась и сыпанула мелочи горсть, не считая, а цыганка, та, что постарше, с вытянутым как у овцы лицом, испуганно так на маму посмотрела и говорит, - ой, милая, я тебе так скажу – худое про тебя задумал один человек, ой, худое» (из рассказа «Начало»).

Арутюновой присуще то редкое и оттого вдвойне ценное качество, свойственное, прежде всего, подлинным художникам, которое Мандельштам назвал «хищным глазомером», - это видно и из процитированного отрывка. Речь идет, понятно, не о «перспективе», которой обучают в кружках рисования, и не о «пропорциях», а о сознательном – и сознательно хищном – пренебрежении и тем, и другим. Причем палитра Арутюновой – цветная, но преобладает здесь не какая-нибудь невинная берлинская лазурь, а грубая охра. Обе книги носят демонстративные названия: «Пепел красной коровы» - первая и «Скажи красный» - вторая, только что (повторяю, таинственными путями) вышедшая в издательстве «Астрель-СПб». Полу-армянка, полу-еврейка, Арутюнова уехала из разноцветного, но неизменно красочного, родного Киева в кричаще-красный Тель-Авив, вернулась в Киев – и вот выпустила книгу в гранитно-сером Петербурге – на удивленье всей Европы, как непременно пошутил бы Пушкин. На удивленье и на зависть.

Рассказы Арутюновой – географически и метафизически повторяющие контур ее скитаний – могут на первый взгляд показаться психологическими этюдами (отчасти – в израильской части – и лингвистическими этюдами: здесь средствами русского языка мастерски воссоздается иврит, идиш и ладино), однако это не так. Перед нами, повторяю, прежде всего, стихотворения в прозе. Не поленюсь выписать одно из них (может быть, самое лучшее) целиком. Оно называется «Лавка пряностей».

« - Максимум – ты умрешь, - глаза за стеклами очков улыбались мудро и печально, - максимум – ты умрешь, - повторил Йоси и обнял меня.
Он обнял меня на глазах у притихшего шука.
Тишина воцарилась на какую-то долю секунды, а вслед за нею возобновился привычный галдеж, - шук жил своей жизнью, достаточно бурной в любой будний день, а уж тем более в канун субботы.
Потом мы сидели в «пристройке», пахло кофейными зернами, кардамоном, зирой и паприкой. Душистым перцем и куркумой.
Мне всегда нравилось заглядывать к нему за ширму, - это был настоящий восток, не показушно-крикливый, а степенный, умеющий молчать, держать паузу, хранить тайны, создавать легенды.
Это был истинный восток, жестокий и прагматичный, щедрый и радушный, но уж никак не добрый.
Чужие глаза за стеклами очков. Что я здесь делаю?
- Поплачь, - строго произнес он и протянул стакан со свежезаваренным сладким чаем.
- Миллионы людей умирали до тебя, и еще миллионы умрут после, - но, возможно, тебе повезет, - Йоси обернулся, звякнул ложечкой, - кама сукар? – Два. – ошеломленно ответила я, не понимая, как можно произносить такие слова, - мне, вошедшей сюда за утешением.
Его ладонь, накрывшая мою, казалась такой живой и теплой. Он не был мне мужем, братом, возлюбленным. Меня не станет, а он будет все так же взвешивать, сортировать, молоть, фасовать, - улыбаться клиентам, шутить, вытирать маленькие смуглые руки о подол пятнистого фартука, слушать музыку мизрахи, колдовать над потемневшим заварником, кивать головой, угощать «бедуинским» чаем с марвой и мелиссой. Спрашивать – ма нишма? – смаковать последние новости. Маленький турецкий еврей, говорящий на ладино.
Йом шиши клонился к закату, последние автобусы отъезжали от таханы мерказит, а мы все сидели над остывшим чаем».
Книга «Скажи красный» очевидно полнее «Пепла красной коровы», о котором я не успел написать в свое время. Скорее всего, перед нами не «избранное» и даже не «собранное», а полное собрание написанного на данный момент (и структурно разбитую на несколько разделов книгу закономерно заключает цикл «последние»). Для самой писательницы это, несомненно, событие – а для читателя? Ему, читателю, важнее открыть для себя новое имя, открыть и полюбить эту похожую на стихи прозу (ближайший аналог которой – рассказы Юрия Милославского, тоже прожившего немало лет на Священной Земле, - мы в этой рубрике уже обсуждали), а читать ее нужно так: 20-30 страниц подряд, пока не проникнешься, - а потом с любого места, раскрывая книгу наугад, - точь-в-точь как читаешь стихи, точь-в-точь как нужно читать стихи. А с какой книги начать – с «Пепла красной коровы» или со «Скажи красный» - это как раз не важно. Хотя «Скажи красный», разумеется, гораздо полнее.
Виктор Топоров, специально для "Фонтанки.ру"
Фонтанка.ру
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе