Меня интересуют современность, новое открытие поэтического фельетона, его авторы и главные персонажи. Собственно, меня интересует Всеволод Емелин и его новая книга «Политшансон». Но как тут обойтись без Иртеньева и Быкова.
© Colta.ru
Игорь Иртеньев, начав трудовую карьеру правдоруба в телевизионной передаче «Итого» под управлением Виктора Шендеровича, стал первым поэтом-фельетонистом уже нашего времени. Работая правдорубом, он во многом оставался самим собой: андеграундным поэтом, «рожденным в СССР». Собственно, его фельетоны и есть взгляд позднесоветского интеллигента — естественно, пьющего — на странности нарождающейся российской жизни (питие в данном случае — важная характеристика лирического героя, а не автора). Как любой интеллигент, он выясняет отношения с новой Россией и, прежде всего, с новой российской властью. Важно, что Иртеньев закрепляет фигуру лирического героя как полноценного участника фельетона. Поэтический фельетон становится субъективным жанром и продолжает оставаться таковым и по сей день.
http://www.colta.ru/storage/image/5897/file.jpg
© Фаланстер
Сегодня поэтов-фельетонистов очень много. Правда, иногда кажется, что все поэтическое пространство фельетона занимает Дмитрий Быков, поскольку пишет, как всегда, много и разнообразно. Именно он начинает последовательно записывать свою поэзию как прозу, подчеркивая ее приземленность и злободневность, — что, впрочем, ничуть не мешает ее восприятию именно как поэзии. Несмотря на сложные отношения с либеральной интеллигенцией, именно Быков в период «Болотных» протестов становится ее трибуном, откликаясь на все актуальные — а иногда и не очень — события. Фельетоны Быкова — это тоже постоянное выяснение отношений с властью, но, в отличие от Иртеньева, Быков ее не наблюдает, а борется с ней — отчасти презирая, отчасти находя упоение в битве с превосходящими силами противника. Вот проза-стихи Быкова, и нет фельетона более лирического и субъективного, нет, даже романтического, чем быковский:
Попиваю вино ли, хожу ли в кино иль бряцаю послушною лирою — сколько помню себя я (а помню давно), почему-то я всех провоцирую. И хотя меня вроде бы терпит печать и не брезгует мной телекамера — постоянно я должен спасибо кричать, что еще не убили пока меня…
На поле боя — либеральная интеллигенция и власть. Но, кажется, кого-то не хватает. Этот кто-то — русский народ в том странном смысле, в котором он не только не включает интеллигенцию, но и противопоставлен ей.
Емелин ввел в поэтический фельетон новую и очень важную фигуру — народ. Но народ выступает в нем, прежде всего, в качестве зеркала для интеллигенции.
Именно этот народ становится главным героем поэтических фельетонов Всеволода Емелина. Это всячески подчеркивает и сам автор. Его лирический герой занимается тяжелым физическим трудом, сильно пьет, и у него совсем нет денег. Вроде бы последние два пункта не слишком отличают его от интеллигента. Но часть интеллигенции успела приспособиться к окружающей действительности и превратиться в средний класс, у которого деньги есть, да и пьет он как-то иначе: то ли не так много, то ли много, но изысканно. Лирический герой фельетонной поэзии Емелина выясняет отношения уже не только с властью, но и с либеральной интеллигенцией, понимай ее хоть по-старому, хоть по-новому (как средний класс). Власть у Емелина тоже бывает разной. Это могут быть депутаты, а могут быть и верховные правители — Путин, Сталин, — но в любой своей ипостаси власть противопоставлена народу. Выяснение этих отношений и составляет основное содержание новой книги Всеволода Емелина «Политшансон», изданной одновременно двумя издательствами: московским «Фаланстером» и казанским «Ил-music».
Собственно, героя мы уже представили. Он пьет:
Допиваю свой стакан,
Жизнь опять проходит мимо…
Или:
Остается пойти и нажраться,
И я снова пойду и нажрусь,
Чтоб навек раствориться в пространстве,
Где когда-то была моя Русь.
Он много и физически тяжело работает и почти не получает за это денег:
Я, например, рабочий в храме…
<…>
А мои братья — работяги
Все плотничают, слесарят.
Не на тупой клавиатуре,
На страшном фрезерном станке
Они работают в натуре,
Лишаясь пальцев на руке.
Или:
А тут мотыжишь столько лет / На стройке зданий. / Радикулит согнул хребет, / И шиш в кармане.
В общем, он работает и пьет. Да, и еще, естественно, матерится:
Рабочим пашу на стройке весь в пене я, / Ошалевший от мата и пьянства…
Народ смотрит на власть, и она ему явно не нравится. Вот народ обращается к депутату (конкретно — к В.А. Пехтину):
Интересуется вся наша бригада, / Работающая на пилораме: / А какого, собственно, ляда / У вашего сына хата в Майами? / И какая единая Россия / Может быть у нас с вами, / Если наши дети ходят босые, / А у ваших — хаты в Майами?
Но и со средним классом тоже как-то не складывается:
Вы всемирно-толерантные, / Сложные, бисексуальные. / А у нас война с мигрантами / И с сношеньями анальными. / У вас всякие Фейсбуки, Ливежорналы и Твиттеры. / А у нас в мозолях руки, / Водки выпитые литоры. <…> У вас всяческие опции, / Гигабайты, мегапиксели. / А у нас тела покоцаны, / Мы работаем на дизеле.
В этом последнем стихотворении, названном «Подражание Н. Клюеву», Емелин выносит свой окончательный вердикт — правда, в виде вопроса:
Вы горланите на митингах, / Мы в раздумьях яйца крутим: / Кто же все-таки отвратительнее, / Вы или Владимир Путин?
Итак, воплотившийся в лирическом герое Всеволода Емелина народ занял позицию между интеллигенцией и властью. Ему достается от обеих, он обеих и ненавидит. Однако в этом есть некоторое лукавство.
Для начала рискну сказать, что лирический герой Емелина — не совсем народ. Я ничуть не подвергаю сомнению «рабоче-крестьянскую» биографию поэта. Но и лирический герой, и сам автор слишком образованны, чтобы оставаться типичными представителями народа. Кто только не выглядывает из-за спины Емелина и не подмигивает нам: Бродский, Евтушенко, Вознесенский, Есенин, Клюев, Пастернак… Кого-то я даже не опознаю, хотя и чую его присутствие. Вот хотя бы пара почти дословных цитат:
На Болотную площадь
Я приду умирать…
Или:
Где депутаты всех собраний, / Большие люди из Кремля / И с ними бабы, слобожане, / Учащиеся, слесаря…
И напряженный диалог он ведет не с властью, не со «своими» даже, а с интеллигенцией — постоянно, даже назойливо противопоставляя ей себя. Но как же хорошо он знаком с ней, как глубоко погружен в ее жизнь!
Рядом с тихим «Джон Донном»
Затаился «Жан-Жак»,
Здесь был порван ОМОНом
Рубинштейна пиджак.
Или:
Про журавлей и журавлих
Так много песен,
Со службы выгнали за них
Марию Гессен.
Это что же, позволю я себе удивиться, «ошалевший от мата и пьянства» рабочий знает Рубинштейна и Гессен и интересуется подробностями их биографий? Ох, не верю. Тут сразу же определяется и адресат емелинской поэзии. Это, естественно, те, кто в курсе описываемых событий из жизни Гессен и Рубинштейна и потому способны считывать соответствующую информацию. Скажем, завсегдатаи «Жан-Жака». Именно для них пишет поэт Емелин. Непосвященному просто неинтересно читать эти тексты. Следовательно, Емелин — поэт либеральной интеллигенции не в меньшей степени, чем те авторы, которые ее не раздражают, а скорее ублажают.
Кстати, и ненавидит он интеллигенцию иначе, чем власть имущих. Да, он часто не совпадает с ней эмоционально, у него другие герои и антигерои. Он не любит Pussy Riot («А вы отбираете у меня последнее — / Сакральное пространство») и почитает Навального и «приморских партизан». Да, он националист и антилиберал:
Не стану никогда уродом,
Строчащим гадости в Ворде,
Останусь со своим народом,
Где Абрамович, Депардье.
Но посмотрите, как превращаются в свою противоположность его национализм и антилиберальность. Вот его «Баллада о художественной выставке “Россия для всех”», которая начинается так:
Где над светлой водой
Робкий стелется лист,
Жил совсем молодой
Паренек-экстремист.
Он не слушал романсов,
Не кружился он в вальсе,
Ненавидел кавказцев,
На таджиков кидался.
А заканчивается, напротив, этак:
Он отвык от бутылки,
Завязал с нацвопросом
И на бритом затылке
Отрастил себе косу.
Ксенофобию мерзкую
Красота победила,
Прав поляк Достоевский,
Это страшная сила!
Еще более неожиданным оказывается стихотворение-перевертыш «Против либералов». Оно и по своему названию, и по началу выглядит как антилиберальное:
Среди труда и физкультуры,
Энтузиазма и накала
Маячат мрачные фигуры
Неистребимых либералов.
Вокруг ликуют депутаты,
И мусорщик, и генерал,
А в стороне стоит носатый
В очках и шляпе либерал.
Заметьте — не просто либерал в очках и шляпе, но еще и носатый! А вот концовка, по существу, превращает стихотворение в оду либералам:
Пророчат дешевенье газа
И всякую другую ложь,
Стоят не ломятся, заразы,
И ведь ничем не прошибешь.
От Петербурга до Урала
Назло торжественным хорам
Стоят уныло либералы
И действуют на нервы нам.
Вывод напрашивается: все обманчиво и противоречиво. Да, Всеволод Емелин ввел в поэтический фельетон новую и очень важную фигуру — народ. Но народ выступает в нем, прежде всего, в качестве зеркала для интеллигенции (ну и чуть-чуть, с обратной стороны, — для власти). Сам же автор, конечно, в первую голову интеллигент — интеллигент нестандартный, маргинальный, со своим особым взглядом, постоянно и даже остервенело отстаивающий этот особый взгляд и яростно выясняющий отношения с настоящими своими, которых он и ненавидит, и любит. Да и — не забыть сказать! — уважает.
P.S. Вы спросите: а где же анализ емелинской поэзии как таковой? А я отвечу: а при чем здесь это?
Всеволод Емелин. Политшансон: стихи. — М.: Фаланстер, Ил-music, 2014. — 160 с.
текст: Максим Кронгауз