«Я стала героем своего собственного комикса»

Упрёки жены, смерть Достоевского и невозможность принять барскую жизнь: в издательстве A+A вышла книга «100 причин, почему плачет Лев Толстой» художницы Кати Гущиной. 
Катя и Толстой
Из личного архива Кати Гущиной


«Полка» поговорила с ней о том, где находить причины для слёз, чем хорош жанр графической биографии, как иллюстрация может помогать и почему необходим юмор.


Как возникла идея этой книги? Почему твоим новым героем стал Толстой?

Если бы я писала автофикшн, у меня было бы четыре пути того, как родилась эта книга.

Официальная версия, самая красивая и стройная, такая: в 2020 году мы все сели на карантин, были очень ограничены в передвижениях и идеях, и мне захотелось немного вернуться в детство, построить себе убежище — и я решила перечитывать книги. Начала слушать «Детство» Толстого. И в самой первой главе Николенька плачет. Плачет от того, что его щекочут. Потом у него наворачиваются слёзы на глаза от того, что нужно надеть башмаки дурацкие с бантиками. Потом он плачет, потому что скоро уезжать. Потом — когда прощается с собачкой. Я стала на подкорке это всё считать и, как художник, представлять себе разных плачущих Львов. К концу «Детства» накопился десяток причин. Почему бы это не продолжить? Дальше было сложнее: чтобы добрать до ста причин, пришлось углубиться в толстоведение. Через полгода у издательства Ad Marginem проходил конкурс для иллюстраторов: в программе ABCD-books принимали идеи книг. Я подала туда свою работу, она прошла лонг- и шорт-лист и выиграла вместе с двумя другими работами — книга Тани Борисовой «Привет, Москва» уже вышла, а моя задержалась на два года.
Есть и вторая версия, как родилась эта идея. Дело в том, что у меня старообрядческие корни: моя бабушка — из-под Ветлуги, я сама из Нижнего Новгорода. Однажды я рассматривала картинку из «Жития» протопопа Аввакума — нечто вроде модели мира, состоящей из бородатых, смешных и злых человечков. Там есть Бог, «собака Никон» — это всё очень похоже на средневековый комикс. Идея о бородатом человечке, который злится и странно себя ведёт, засела у меня в голове и вспомнилась, когда я начала работать с Толстым.

Третья версия красиво дополняет предыдущие. Мой обожаемый муж, некоторое время связанный с Рязанской областью, рассказывал, что Толстой, кроме всех его заслуг, спас от голода большое количество деревень. Приехал туда в голодные 1891–1892 годы, сделал там столовые и раздавал крестьянам хлеб. Если посчитать в прогрессии, то несколько тысяч крестьян, накормленных тогда, — это в наше время невероятное количество потомков. Живых из-за того, что Толстой накормил их прапра-. В одной из деревень есть табличка на доме, где жил Толстой, и люди там ещё помнят и пересказывают эту историю.

Четвёртой причиной стал фотоальбом «Толстой в жизни», который я случайно нашла в «Кофепроводе», кофейне около «Курской». Фантастическое сокровище, идеальная coffee table book. В двух томах собраны почти все фотографии Толстого, и к каждой из них есть обстоятельный комментарий. Крестьянские девушки продают землянику Софье Андреевне. Толстой играет в теннис, пьёт чай, катается на коньках. А что это с ним за монахиня? А это его сестра. Или — какое-то невероятное количество детей. Все ли это его дети? Какой-то очень близкий взгляд, живая жизнь, понимаешь? Я возвращалась в эту кофейню, чтобы смотреть альбом — он казался библиографической редкостью; в итоге я нашла его в букинистическом в Туле за 200 рублей. Этот магазин я ограбила, вынесла всё, что было про Толстого, в том числе склеенный вручную альбом «Празднование сколько-то-летия Толстого в каком-то селе». Там есть снимок мужчины, который наряжен в Толстого, и ходит такой злой. Прекрасная вещь. Жалко, не вошёл в книгу.


Разворот книги «Толстой в жизни. Фотографии 1900–1905 годов из собрания
Государственного музея Л. Н. Толстого в Москве»‎. Издательство «Кучково поле»‎, 2013 год


Автограф Аввакума с карикатурами на никонианских архиереев


Вообще, все книги, которые я делала, — про меня. Всегда случаются такие удивительные жизненные совпадения… Например, когда я искала, чем предварить книгу про академика Сахарова, я нашла отправленное ему письмо на адрес «Всемирное министерство прав человека в Советском Союзе». Фамилия отправителя была Гущин. Вот я не шучу! Фантастическое совпадение! Или одна из первых деревень, куда Толстой приехал спасать людей от голода, называлась Гущино. То есть тоже про меня.

А как ты собирала истории и какие были источники, кроме «Детства»?

Когда задумываешь работать над чем-то большим и монументальным, как жизнь Толстого или Сахарова, важно, чтобы ты любил своего героя. Толстого я полюбила сразу: это связано с моим детством, к тому же мне было интересно и смешно находить причины его слёз. Поэтому я сразу обратилась к серьёзным источникам: например, ЖЗЛ Толстого, написанная Виктором Шкловским, — очень меланхоличная, спокойная, мелодичная книга. Важным источником была «Жизнь Льва Толстого» Андрея Зорина — биография писателя на 200 страницах. Я созванивалась с Зориным, чтобы обсудить книгу, — это было счастье. Потом я искала что-то о Толстом как живом человеке, с его ошибками, страхами, — здесь хорошую роль сыграла книга Павла Басинского «Бегство из рая». Басинский пишет ретроспективно, от катастрофы, побега из Ясной Поляны, обратно к детству; в ней много слухов, сплетен — это делает толстовский образ очень живым. Дальше был Горький, «Лев Толстой», тоже книга неоднозначная. Горький как бы хитрит: то говорит, что Толстой — как памятник, сделал идола сам из себя; то смотрит на него как на пожилого, уставшего человека. Получилось четыре совсем разных книги — и сверху они чуть-чуть шлифуются фильмом Вуди Аллена «Любовь и смерть». Что-то вроде очень вольной… даже не экранизации, а такого лёгкого перебега по волнам толстовских произведений. Невероятно смешной фильм, много лёгкости в мою книгу добавил.

И все сто историй слёз Толстого биографические?

Они все невыдуманные. И диалоги правдивы, за исключением шуток; например, разговора Толстого с Тургеневым: на заднем плане сначала появляется мужик, который поёт: «И вот осталась уж Россия позади». Понятно, что это выдумка. «Как вам мой Альберт?» — спрашивает Толстой. «Ну, такое…» — отвечает Тургенев. Такие мелочи, охи, ахи додуманы, просто чтобы сделать нарратив чуть более живым. А сами ситуации взяты из дневников, ЖЗЛ, воспоминаний современников.


Какие твои любимые причины?

Про жену очень люблю, хотя сейчас модно осуждать Толстого за сложные семейные отношения, сложное отношение к женщинам, сексизм и всё такое. Есть, например, история, где Толстой плачет, потому что его дочь Саша становится похожа на жену — но плачет совсем не от умиления, а от страха. Или, бывает, плачет от грусти, когда читает дневники жены, в которых она пишет, что сидит беременная, пока Лёвушка поскакал с сестрой на конную прогулку. «Таня ведёт себя странно. Как она могла? Как он мог?» — вот это вот всё. Прекрасные истории есть про Тургенева — у них с Толстым были сложные отношения. Например, Тургенев приехал в гости и станцевал канкан для жены и дочери, а Толстой обиделся — записал в дневники: что за непотребство.

Есть одна-единственная причина, которую я добавила от себя, — исчезающая причина. Дело в том, что я никак не могла посчитать, сколько у меня причин для слёз на самом деле. Что-то дополнялось, что-то опровергалось или было слишком сложным для иллюстрирования. В итоге прямо перед отправкой в печать их оказалось 99. Арт-директор всё подсчитывает и говорит: «Катя, а причин-то 99». Я отвечаю: «А так и должно быть». Что я ещё могу сказать? В итоге у меня был день, чтобы досочинить последнюю причину. И я поняла, что это должна быть культура фанфиков, что-то из современных мемов. Так, в книге есть одна картинка, на последней странице с источниками — «Толстой и маленькая поклонница». Это реальная фотография, только лицо поклонницы заменено на моё (на самом деле и на обложечке должно было быть моё лицо! Но арт-директор успел убрать его перед отправкой. Ну ладно, я не в обиде. На Горьком отыграюсь). Вот, значит, здесь моё лицо. Юная поклонница преподносит ему цветы и говорит: «Вы можете, пожалуйста, сделать так, чтобы Андрей Болконский не умирал?»

А как ты находила архивные снимки, которые использовала для коллажей?

Половина из них — из прекрасного фотоальбома «Толстой в жизни», некоторые с сайта «История России в фотографиях». Но не надо забывать, что детских снимков Толстого у нас нет, первая его фотография сделана уже в юношестве. А часть причин для слёз взята из детства — тут Толстой не появляется целиком, он либо нарисован, либо это скомпилированные фотографии других периодов, много фотографий детей из советских детских садов. Ещё у меня есть маленькая шутка — про историю с проигрышем в карты. Причина № 31, «Проиграл сверх того, что имел». Мужчина, у которого не видно лица, уносит дом Ясной Поляны. Это Феликс Юсупов Князь Феликс Феликсович Юсупов, граф Сумароков-Эльстон (1887–1967) — русский офицер, последний из князей Юсуповых. Участник убийства Григория Распутина (1916). Был женат на княжне императорской крови Ирине Александровне — племяннице Николая II. После Октябрьской революции эмигрировал в Великобританию, помогал русским эмигрантам, вместе с женой основал дом моды Irfé. . Только без лица. Мне нужна была фотография человека целиком в форме, и нашёлся Юсупов. И таких приколов ещё очень много, просто потому что фотография была не так распространена. Никому в голову не приходило сфотографировать кресло, например! Но есть и узнаваемые вещи из Ясной Поляны: например, балюстрада, которой украшена терраса, с повторяющейся резьбой — человечек, конь, петушок. Или монастырь в Бородине, или интерьер толстовского рабочего кабинета. В таких вещах я старалась быть очень аккуратной.

Как ты обычно выбираешь технику, в которой будешь работать над книгой? 

У меня есть четыре книги, и все сделаны по-разному. Первая называется «Москва — Владивосток» — это выдуманная история человека, который едет из Москвы во Владивосток на поезде. Там нет текста, только тишина, которая идёт за кадром, потому что это книжка совсем про меня, она внутренняя. И сделана самым простым способом: рисунок фломастерами в блокноте. Вторая книга — «Сумасшедший год» — собрана из дневников по поездке в Иран, уже с авторским текстом. Здесь скетчи переходят на уровень документальный, их нужно было рисовать на бегу, практически на коленке. Третья книга должна была быть про Сахарова. Но на самом деле тоже про меня — про Нижний Новгород, город Горький, в котором Сахаров был в ссылке. Она сделана как выпускная работа на факультете дизайна, отделении печатной графики, в технике «сухая игла». Сухая игла — это самый простой тип офорта: есть кусок пластика, ты царапаешь по нему чем-нибудь, затем втираешь туда краску и делаешь отпечаток. Сколько раз натёр краской, столько одинаковых отпечатков и получил. Поэтому в «Сахарове» немного смешные надписи — при отзеркаливании они чуть искажаются.

Для «100 причин, почему плакал Лев Толстой» мы выбрали стиль вместе с арт-директором Ad Marginem. Решили добавить к весёлой истории немного документальности. Получился коллаж, дорисованный от руки. В этом есть что-то из детства — как усы или брови пририсовывать важным деятелям истории и культуры. Я всё детство разрисовывала учебники с огромным удовольствием. Вот и здесь так же —  наклеиваю слёзы сверху, такое бумагомарание. 


Я была на твоей выставке по Сахарову в «Мемориале» «Мемориал» включён российскими властями в список «иностранных агентов». , и у меня сложилось ощущение, что, хотя стилистика работ и разная, у них есть какая-то общая интонация. Расскажи, как ты к ней пришла.

Да, юмор — основная черта всех моих книг. Маленький мир на картинках, отдельный от текста, как-то его расширяющий, дополняющий, и всегда про юмор. Первые две книги были про меня, над собой смеяться просто — кто меня в этом обвинит? С Толстым тоже понятно: взрослый мужчина ревёт по простым и глупым причинам. К тому же это было давно, мы смотрим на него в телескоп. Он уже осмыслен нами как феномен. А с Сахаровым, конечно, сложнее. Во-первых, потому что есть люди, которые его знали и помнят. Тут нужно осторожней. Ну и, конечно, нельзя сравнивать по сложности времена Толстого и Сахарова.

Когда делала книгу про Сахарова, я обратилась в «Мемориал»: пришла со своей идеей о юморе, который рассеивает тьму… Эту идею я вычитала из его дневников, это лежало на поверхности. Мне хотелось показать, что даже в то время, когда за Сахаровым бегало КГБ, он шутил и рассказывал анекдоты. И меня встретили с распростёртыми объятиями, стали рассказывать анекдоты про диссидентов и про Сахарова. Анекдот — самая прямая,  самая открытая форма юмора. Мне всегда казалось, что Сахаров пишет с какой-то полуулыбкой, шутит о себе, о том, что происходит. И с такой шуткой легче по жизни идти. «Мемориал» как бы дал индульгенцию, что и так тоже можно, что анекдоты — это нормально. И они бы не пропустили какую-то глупость, конечно же.

Над выставкой я работала с Сашей Поливановой. Дело в том, что, когда я пришла в «Мемориал», был 2021 год — столетие Сахарова. То есть сам Бог велел делать выставку. Эта книга должна была быть моей дипломной работой, и она есть, в одном экземпляре. На защиту в «Вышку» пришли сотрудники Музея ГУЛАГа, «Мемориала» и Сахаровского центра Сахаровский центр признан российскими властями «иностранным агентом».   — тоже анекдот. А на выставке у меня были экскурсии как перформансы. Я играла роль то Сахарова, то Боннэр, то Хрущёва.




На выставке «Андрей Сахаров — академик совести»
Фотография Ольги Алексеенко/www.memo.ru

Потом ты вела репортаж с судов над «Мемориалом», тоже в своей стилистике. Комикс для тебя работает в том числе как новостной медиум?

Когда случилась внезапная и очень страшная новость, что «Мемориал» собираются ликвидировать, Саша Поливанова предложила мне походить на их суды. Раньше я занималась репортажными комиксами, ездила в Иран, а после Ирана ещё три года в разных компаниях в Дагестан и в Чечню. Это были экспедиции Школы культурологии ВШЭ и полноценная репортажная журналистика — потому что бывают моменты, когда нарисовать легче, чем объяснить словами. В Дагестане я рисовала разные вещи — от табасаранских ковров до столкновений между этносами. Потом антропологи включали рисунки в научные работы. А на суд я решила пойти, чтобы люди через мои картинки узнали, что происходит. Иногда сложно читать лонгрид BBC, но, может быть, проще посмотреть картинки, которые к тому же ещё и смешные.

Здесь тоже есть место юмору?

Это сложно… Выставка про «Сахарова» — это работа о победе юмора над злом, она теоретическая. Там и юмор был, и серьёзная правозащитная работа. Тяжело, когда все эти теории приходится применять на практике. В некотором смысле я стала героем своего собственного комикса. Сахаров был для меня способом справиться со страхом на всех уровнях — страхом тоталитаризма, страхом тьмы, страхом закончить учёбу в университете, потому что у меня были непростые экзамены и просмотры. Сейчас его мысли пришлось применить в реальной жизни.

Понятно, что многие написали о том, что «Мемориал» проиграл ещё один суд. А мне хотелось показать, что мы дрались как львы. Потому что BBC не может написать: «Мы крутые, с нами Дамблдор». Хотя адвокат Генри Резник очень похож на Дамблдора! После первого суда над «Мемориалом» в «Таких делах» вышел лонгрид с моими иллюстрациями. И ребята из «Мемориала», который только что практически ликвидировали, написали: «Ой, как смешно. Резник как живой». Раз это заставляет улыбнуться людей, которые действительно от этого всего страдают, так уж, наверно, я работаю не напрасно. Можно написать, что «Мемориал» ликвидировали, а можно — что мы всё равно будем петь песни, даже если нас ликвидируют. Это очень важно для меня — быть героем исторических событий. Потому что Толстой и Сахаров крутые, а я просто художница. Может быть, это нескромно, но я у суда видела людей, которые приходили до этого ко мне на экскурсии — они могли ничего не знать про «Мемориал» раньше, но через выставку узнали, что вообще происходит. Мне хочется верить, что мои картинки в этом сыграли важную роль.

Комиксы Кати Гущиной про дело «Мемориала» в Верховном суде


Какое место современный художник и иллюстратор занимает во всех событиях сегодня? Воспринимаешь ли ты свои рисунки как активизм? 

Я считаю, что, если я могу быть чем-то полезна, я должна это сделать. Я рисую разные пацифистские комиксы, печальные или побуждающие к размышлениям. Один из популярных комиксов был о том, как я ходила сдавать вещи для беженцев. Нарисовала историю каждой из вещей. Главное сделать какой-то вклад, просто чтобы не сойти с ума. «100 причин, почему плачет Лев Толстой» для меня тоже вклад. Как-то Дуне Смирновой задали вопрос, как бы Толстой отнёсся к Крыму, и она ответила: «Смотря сколько бы ему было лет». Я апеллирую к тому, что Толстой всё-таки, в глобальном смысле, про мир.

А вот следующая книга, над которой я хочу работать, про Горького, — это осмысление возможности примирения или непримирения с тоталитарной жизнью. О том, что ты можешь реять над ней как буревестник, или прятаться, или быть, наоборот, глупой гагарой. Но с Горьким сложно, потому что Толстого любить очень легко, он мало плохого сделал. Ну там девушек не очень уважал, ну на войну ходил. Но всё-таки Толстой положительный персонаж. А вот с Горьким сложно. И, когда сложно, значит, интересно. А вообще, если бы я была совершенно свободна от исторических событий и необходимости зарабатывать деньги, я бы, конечно, сделала книгу про Лескова. Читаю одно название — «Очарованный странник», — и у меня мурашки. 


Катя Гущина. 100 причин, почему плачет Лев Толстой. Издательство Ad Marginem, 2022 год


Катя Гущина. Москва — Владивосток. Издательство «Комильфо», 2018 год


Катя Гущина. Сумасшедший год. Как я нашла работу, построила большие планы, забила на всё и каталась по миру. Издательство «Эксмо-Пресс», 2017 год

Автор
ЕЛИЗАВЕТА ПОДКОЛЗИНА
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе