Жизнь насекомых-2

Безусловных, согласимся, лидеров 90-х, героям которых и посвящен сборник рассказов Игоря Лёвшина «Петруша и комар». В нем они живут, мутируют из прозы упомянутых авторов, развиваются по каким-то, лишь им ведомым законам художественной гравитации, чему содействует в проекте «Уроки русского» почти все, включая верстальщика с замечательной фамилией Дирижаблев.

Во-первых, это «литинститутская» тема, с самого начала синкопируемая составителем серии. Вернее, даже поэтика, которой он придерживается, выбирая авторов. В большинстве случаев она развивается в границах проекта, перехлестывая через край социальных сетей, и не удивительно, что поначалу проза Лёвшина напоминает похмельный бред в Фейсбуке преподобного агнца Анатолия Гаврилова - о Наде, Соне и Зине, которая не захотела поехать с ним на мотоцикле в Анадольский лес. Он, кстати, тоже издавался в «Уроках русского», и даже дважды. «Может быть, комар - Лариса? Тамара делает вид, что не понимает. Чего он хочет-то? Ты просто издеваешься надо мной - догадывается Петруша. Дурак ты - шепчет она /Надя/», - мучается подобным «женским» вопросом герой заглавного рассказа, давшего название очередной книге серии. «Если осторожно взять указательным и большим пальцами ногу комара, на подушечках пальцев останется она растертой в полоску пыли, в тонкую полоску грязи», - выглядывают из него уши упомянутого автора. В принципе, подобный минимализм всегда импонировал издателям, в нем всегда были незаметны ошибки. «- Я ищу Свободу /?/ Ты ищешь ее во втором часу ночи. Ты ищешь ее, но ее уже нет. Она не придет. Не придет она, твоя Лариса».

В принципе, как говаривал поэт Жигулин, ничего странного в этом нет, ведь «у Ларисы - носик лисий, / Золотая коса. / И поэтому Лариса, / Не Лариса - а лиса», что продолжает своеобразную антропологию жанра, но речь, конечно же, не только о предтечах жизни упомянутых насекомых, блох и прочих бревен в глазу рассказчика.

Или вот это, замечательное, у Лёвшина, словно у Сорокина в «Сердцах четырех», где дядя мальчика в строительном вагончике... Хотя, тут полегче бытовуха, и подобное случается лишь в дурдоме, то есть, уже в конце сборника - в расчете, что немногие дочитают. А примечательный пассаж как раз в начале.

«Он стоит у открытого окна. Руки его засунуты в карманы школьных шевиотовых штанов.

- Я жду.

- Чего ты ждешь, Стасик?

- А вы и не догадываетесь.

- Что? Что такое?

- Что, что! Что вы притворяетесь, как маленький, ей-богу: налейте рюмочку.

- Что-о-о?

- Как это: что-о-о? Если не нальете, я сейчас встаю и иду к матери и говорю все как есть: что это вы, Петр Валентинович, меня вчера вечером водкой угощали. Вы меня знаете».

В основном же, половина сборника «Петруша и комар» - это сплошной ком чернухи, закатившийся, очевидно, из книжки предыдущего автора серии, минского беспредельщика Анатолия Разумовского. Описывать, в общем-то, особо нечего, привычный для экспериментальной, так сказать, прозы поток бессознанки. Хотя, признаем, профессионально и даже с изыском скатанный из этого самого сорокинского сора. Например, разборки на овощной базе, плавно переходящие в кровавую семейную бытовуху: «Вижу, у него руки ищут тяжелое. Хотел мясорубку схватить, да не оторвал: хорошо привинчена оказалась. Вдруг как заорет: «посмешищем меня сделала?» - и ручкой ее, ручкой от мясорубки». И прыжок героя из неотложки в небытие: «Помню, сестра другую спрашивает: «почему у мертвых стоит?» «когда позвоночник», - ей отвечают».

Или вообще литературное общежитие, где до сих пор продолжается «Пир» всероссийского постмодерниста и идет всенощная игра в карты на съедение. Опять-таки, профессионально, задорно, но вторично описанная. Разве так бывает, спросите? Обязательно бывает. Часто эпигоны доносят первородные тайны своих кумиров намного доходчивее и более, что ли, конспективно. Хотя, свой личный заточенный черенок ложки и разборки на остановке, как у того же Лёвшина, им удаются гораздо лучше.

А все потому, что тема собственной молодости им более близка, чем вечная зрелость упомянутых кумиров. И поэтому - 90-е, воскресающие в рассказах сборника с пугающей частотой. Неужели все это тогда и писалось, будучи только сейчас издано, и поэтому сплошной Сорокин с Пелевиным поджидают за каждым сюжетным углом? Причем не только литературным, но и телевизионным. Так, хороша, скажем, история о проститутке и каком-то хмыре-коммерсанте родом из девяностых, в которой девушка оказывается спортсменкой-разрядницей, открывает, в конце концов, свой бизнес, а хмырь остается хмырем. И купить ему домик на берегу Ривьеры, как в сериале «Зимняя вишня», героине мешает внезапная «оконцовка» рассказа.

А когда «Евгенич не может идти спокойно, поддает ботинком искореженную пластиковую банку из-под кока-колы, гонит ее перед собой», то это тоже 90-е, громокипящие в фильме «Брат» и в книге Лёвшина, в которой рэкетир полюбил кино: «Мои любимые- «Брат-2» и «Странные игры» Ханеке».

Как бы там ни было, но ровно во второй части книжки кинематографические 90-е иссякают, и начинается последующая метафизика. То есть, их нечеткий след в явных заимствованиях из того же литературного времени. Рассказ, написанный программой, напоминающий автора «Русской книги людей» Владимира Тучкова - кажется, такими баловались малограмотные в компьютерном смысле авторы времен перестройки и дальнейшего накопления первичного ума и капитала. Или слабые потуги обнять мир того же Сорокина (рассказ «Учитель и Усатый Пердун»), завершенные благолепным переходом к мистицизму от бессилия длить сюжет. И следом совсем уж сорокинский «Ферзь Цифр». А дальше вообще пародия на его «Сахарный Кремль» с комнатным шутом, когда «Нострадамус разворачивается на четвереньках и отбывает за шкаф, волоча полы сюртука», и где «квартириум принадлежит к категории Суб-весьма и обойдется вам 0,15 года». И начинается уже скучный Ефремов, вновь списанный с Сорокина, но периода «Голубого сала»: «Дональд Дак Младший. Учетный номер ACC890766EE888. Дональд Дак. Персонаж мультфильмов ХХ века Уолта Диснея. Утилизован по лицензии УИиК. Биоимя Артур Чонг. Не является клоном. Не клонирован. Биовозраст 121 год»

Впрочем, опять-таки посередине книжки возникает добрый рассказ «Буся и другие», причем очевидно, что автор еле удержался от дарреловского «и другие звери», поскольку речь не так о домашних животных, как о семье. О которой, кстати, он проявил недюжинные знания, словно о тех же детях, которых, в свою очередь - в связи с пропавшим питомцем - не устраивают «никакие объяснения в духе «он уехал в командировку», вроде тех, которыми маскируют в семьях отсутствие сбежавшего или помещенного на принудлечение в ЛТП папы».

А в общем, издатель прав, набирая автуру из литинститутской братии, возникшей в литературе примерно на рубеже, страшно сказать, веков. То есть, дрейфующих из сплошных девяностых варяг в двухтысячные греки, минуя вечность. Это, наверное, и есть его тайный план. Чтобы и Нарбикова, также вышедшая в «Уроках русского», наконец, сработала, а не осталась в «перестроечной» обойме, как Егор Радов (тоже появившийся в этой серии), и та же Софья Купряшина, и Анатолий Гаврилов, и сам издатель, опубликовавший здесь свой сборник рассказов «Шырь» - все родом они из Литинстиута, словно кисломолочные братья тамошних творческих семинаров.

В чем всегда было отличие набранных в литинститутские ряды таежных кадров и прочих представителей сугубо мужских профессий - от обычных гуманитариев, тем более столичного разлива? Они писали без особой фантазии, опираясь лишь на тот опыт, который был им доступен - на буровой, в литейке, у станка. Нет, они, конечно, иногда пытались вырваться за границы профессиональных знаний, но не всем удавалось. «Мы, физики, замечу в скобках, любим иногда помечтать, но мы не легковерны ни в коей мере, - отмечает автор «Петруши и Комара». - Нет, легковерный физик, это, простите, оксюморон дурного вкуса, этакий «плачущий большевик»». То есть, следует понимать, настоящий «литературный» (а не «производственный») автор, из которых и формировалось сообщество советских писателей. Формируется, стоит заметить, и теперь. Советского уже вроде бы нет, а писатели советские остались. Молодые, и даже ранние, они по старинке заполняют резервные ниши, казалось бы, давно упокоенной литературы.

Таким образом, дальнейшее будущее «Уроков русского», как в плохом детективе, не так уж сложно предугадать, раскрыв страничку сайта с выпускниками тех лет.

Которые тут прозаики? Выходи строиться.

Поэтов не брать.

Расчет верен.

Игорь Лёвшин. Петруша и комар. - М.: Уроки русского, 2015. - 336 с.

Иллюстрация: обложка книги Игоря Лёвшина Петруша и комар

Поделиться