Фестиваль стартовал в конце прошлой недели в кинотеатре "Художественный" и продлится до 10 декабря. "Огонек" поговорил с основателем и президентом "Артдокфеста" и генпродюсером национальной премии "Лавр" в области неигрового кино и телевидения Виталием Манским.
— Фестиваль открылся фильмом о Михаиле Ходорковском, на другой день показали фильм об Анне Политковской. Эти две картины — исключение из правил или появились фильмы политической тематики?
— У нас их как не было, так и нет. Фильм "Ходорковский" снят автором из Германии, у фильма о Политковской продюсеры из Америки и Швеции, а автор Марина Голдовская — классик отечественной документалистики, но уже много лет живущая в Америке и являющаяся членом Американской киноакадемии "Оскар". Не то чтобы на этом надо акцентировать внимание, но и не учитывать этого обстоятельства нельзя. Видимо, люди, живущие в ином культурном, социальном, этическом и эстетическом пространстве, более свободны в своих воззрениях. Меня удивляет, почему никто в России не сделал картину о Ходорковском.
— Ответ лежит на поверхности.
— И этот ответ: страх. При участии западных продюсеров или авторов создается немало картин, которые очень важны для России. Например, фильм российского автора Алены Полуниной, открывавший "Артдокфест" три года назад, "Революция, которой не было" (о политической оппозиции в нашей стране), тоже не российский, его продюсеры финны и эстонцы. Но наш фестиваль все же не политический, я бы даже сказал аполитичный. Мы выбираем фильмы не по звучности темы, а по их художественным качествам. И немало картин на актуальные темы мы не принимали к показу, потому что они были художественно невыдержанными.
— Вы как-то говорили, что в России, в отличие от Белоруссии, не снимается оппозиционное документальное кино. То же из-за страха?
Анну Политковскую снимали для фильма на протяжении многих лет — с начала 90-х
— Все-таки кино — это не что-то эмоциональное. Эмоционально можно сделать жест, заявление. А кино — это процесс. Когда человек что-то делает основательно, у него всегда возникает минута, чтобы задуматься, а для чего он это делает. И как только он задумывается, он понимает, что снимать оппозиционную картину бессмысленно. Такой фильм в России обречен на неизвестность.
— Но в Белоруссии тоже обречен.
— Там все-таки люди верят, что с режимом можно бороться и можно его победить. А в России никто в это не верит. Правда, и режим у нас немножко другой. Хотя сейчас нам объявили, что мы немалую часть жизни будем жить при Путине. Кто-то вышел на улицу? Ну, при Путине, так при Путине. И еще сказали: "Мы так и знали".
— Но все-таки критические настроения в обществе нарастают. Отражает ли их хоть как-то документальное кино — оно же не для телеэкрана делается, тут свободы больше?
— Оно не отражает политическую составляющую нашего бытия, но отражает этическую, нравственную, социальную, что в сумме превращает это кино в том числе и в политическое.
— Вы упомянули Алену Полунину, снявшую фильм "Революция, которой не было". Я читала, что она после этого живет на то, что снимает свадьбы. Она ушла из документального кино?
— Нет, она никуда не ушла, она просто не вошла. Алена сняла замечательную, если не сказать выдающуюся, картину. И не смогла собрать бюджет для следующей. Система, к сожалению, выстроена так, что в нее не может войти профессиональный человек.
— Прежде чем поговорим о системе, скажите, это единичный случай или многие документалисты зарабатывают другим?
Виталий Манский, президент "Артдокфеста"
Фото: Александр Щербак, Коммерсантъ
— Этот случай не единичен в том смысле, что другие и первый-то фильм не смогли снять. Существуют так называемые лабораторные фильмы. Например, документалист Андрей Грязев, обладатель Гран-при "Артдокфеста" 2009 года, снимает в каком-то смысле лабораторное кино: один, без съемочной группы, сам дома монтирует. А зарабатывает тем, что дает уроки фигурного катания — он тренер, бывший участник чемпионата мира. Или обладательница Гран-при 2010 года Юлия Панасенко. Она, условно говоря, на свой мобильный телефон (на камеру, чуть больше мобильного, но по цене мобильного) сняла фильм о своей соседке по лестничной клетке. Снимала в течение года. Сейчас делает приблизительно то же самое. И работает в ВГТРК. Плохо это или хорошо? Хорошо, что они имеют возможность снимать кино. Но настолько ли это хорошо, что нужно всем успокоиться? Нет, потому что оба не получили государственной поддержки на свои новые проекты. При этом государство на поддержку документального кино ежегодно выделяет 10 млн долларов. Но эта форма поддержки уничтожает документальное кино. Эти 10 миллионов делятся на 300 равных частей — по миллиону рублей (30 тысяч долларов) на поддержку одного фильма. За 30 тысяч долларов можно сделать как раз лабораторную картину. В другом случае только сведение звука в самой дешевой студии Москвы обойдется в тот самый миллион. А главное — России не нужно 300 фильмов. В России сегодня нет 300 режиссеров, которые могут снимать достойное кино.
— Ситуация с документальным кино в России не меняется годами...
— Потому что все в стране — против существования авторской документалистики. Но нельзя забывать, что документальное кино общается с вечностью. Это послание в вечность. У нас в этом году во внеконкурсной программе фестиваля есть фильм "Капсула времени" — о том, как закладывали капсулы в будущее. Документальное кино сегодня — это такие же капсулы времени.
— Если через полвека будет сниматься фильм сегодняшней о России, достаточно ли окажется кадров, снятых профессиональными операторами и отражающих жизнь в стране, а не события в Кремле?
— Прежде всего: любая хроника имеет удивительное свойство превращаться в документ, вне зависимости от ее наполнения. Съемки XXV съезда КПСС, где ложь от первого титра и до титра "Конец фильма", кадры хроники 1937 года — инсценировка, на которой встают люди и говорят: "Смерть предателям Родины!" — сегодня уникальные документы, причем абсолютно достоверные. Они становятся документами эпохи, когда уже все про эту эпоху известно, когда время уже предложило иную призму для рассмотрения этих кадров. Поэтому сюжет о Путине, достающем амфоры со дна моря, лет через двадцать тоже станет уникальным документом. Лучшей съемки для понимания нашего времени, чем эта, не будет. Но есть один важный момент: в Советском Союзе хронику могли снимать только люди, находящиеся на службе у государства. Сейчас ее может снимать любой обладатель мобильного телефона. И я вас уверяю: съемка хорошим мобильным телефоном ничем не отличается от съемки личного оператора Медведева. Главное, чтобы не дрожала рука.
Беседовала Юлия Ларина
Огонек