Вместо настоящих самолетов в итоге использовались полноразмерные модели и ракеты — они особенно красиво смотрятся даже не во время сцен воздушных боев, а на земле, стоящими в закатном/рассветном/прозрачно-дневном свете на берегу Ладожского озера, где стартует действие, или в степи под Сталинградом, куда оно переносится во второй трети фильма. Эти кадры с притихшими под прозрачными маскировочными сетками «Яками» повторяются постоянным визуальным рефреном, подчеркивая то, что на протяжении всей картины режиссер патриотического военного эпика борется в Германе-мл. с режиссером того направления, которое принято называть арт-мейнстримом (хотя от собственно мейнстрима тут разве что участие популярных артистов — Сергея Безрукова, Елены Лядовой, Анастасии Талызиной), и последний побеждает с разгромным счетом.

Фильм начинается со страшной сцены: немецкие истребители расстреливают колонну грузовиков с беженцами, следующую из блокадного Ленинграда (на дворе холодная, стылая весна 1942 года). Грязь, кровь, стоны раненых, мертвые детские тела — понятно, что ориентиром для «Воздуха» служат такие картины о войне, которые снимали отец режиссера Алексей Герман или, например, Элем Климов. Однако все происходящее окрашено фирменной для Германа-сына пыльной серо-бежевой цветокоррекцией и погружено в туман, который будет разливаться по экрану независимо от времени года и той географической точки, в которую война заносит героев — на Балтику ли, в волжские степи или белорусские леса. И то и другое создает, намеренно или нет, эффект холодноватого отстранения, как будто вместо судеб живых людей перед нами мелькают старые выцветшие фотокарточки.

На них — совсем еще молодые девушки, только что окончившие летное училище, еще ни разу не побывавшие в настоящем бою. Катя (Аглая Тарасова) — из деревни, Маша (Кристина Лапшина) — из благополучной московской семьи, Марика (Юлия Шишова) — грузинка, об остальных мы узнаем и того меньше. Все внимание сценаристов (самого режиссера и Елены Киселевой) уделено Жене (Анастасия Талызина), чья предыстория раскрывается постепенно. Сначала это просто испуганная девочка, неспособная выстрелить в живого человека, даже если это враг, но потом у нее появляется биография, в которой есть родители — расстрелянные «враги народа», ее от них отречение и смена фамилии, изнасилование воспитателем детдома, добровольная запись на фронт, чтобы искупить их вину, но в то же время и почтить память отца, летчика-героя предыдущих войн.

Все это — болезненные, дискомфортные вещи, о которых чем дальше, тем реже слышно с экрана, особенно в фильмах с государственным финансированием. Но как ужасы войны оказываются смазаны тусклой туманной картинкой, так и эмоции персонажей растворяются в каких-то нарочито придуманных сценах (а что если в кабине истребителя вдруг окажется младенец? а что если героиня пристрелит попытавшегося ее изнасиловать сослуживца, но вместо того, чтобы замять это дело, ее вину на себя самоотверженно возьмет кто-то другой? а что если все будут поминутно грозить друг другу трибуналом?) и неестественных диалогах, которые актеры проговаривают одинаковыми механистическими, почти лишенными интонаций голосами. Возможно, этот прием должен обозначать психологические защиты, которые выстраивают для себя люди, каждый день имеющие дело со смертью, но вызывает ассоциации скорее с плохим театром или искусственным интеллектом, растущим засильем которого в кино так обеспокоены зарубежные коллеги Германа-мл. И, несмотря даже на свой гуманистический посыл, фильм «Воздух» получается на удивление душным.