На экраны вышла «Орда» - хороший фильм про митрополита Алексия, которому предстояло совершить чудо, исцелив от слепоты мать хана Джанибека, властителя Золотой Орды, мира, в котором насилие и жестокость были нормой жизни.

Про то, как больно совершать чудеса и про то, как отрубать людям головы перед камерой, мы поговорили с режиссером Андреем Прошкиным.

«ПРИЕХАЛ КРУПНЫЙ АДМИНИСТРАТОР, ВЕРНУЛСЯ ДРУГИМ ЧЕЛОВЕКОМ»

- Отчего вам, автору «Миннесоты» и «Спартака и Калашникова», вдруг пришла в голову мысль снять масштабную картину про Орду?

- Мне позвонили со студии «Православная энциклопедия». Они хотели снять картину о митрополите Алексии, и я приехал к ним с отказом. Подумал, что замышляется агитационная картина. Но у нас состоялся очень хороший разговор - меня уверили, что никакой пропаганды они не предполагают. И все завертелось. Мы стали думать, кто это может написать. Вышли на Юрия Николаевича Арабова. Его удалось уговорить, и все закрутилось.

Вообще я не снимаю кино по заказам. Но точно так же в свое время мне поступило предложение снять картину «Миннесота», или картину «Солдатский Декамерон». Дальше история очень простая. Либо мы находим некий общий язык, и я это предложение осваиваю и присваиваю, либо отказываюсь. У меня были случаи в моей биографии, когда я уходил с картины.

- Сперва ваш отец снял фильм «Чудо» по книге Арабова, а теперь и ваш черед подошел - еще одна картина по его сценарию, тоже про чудо. Скажите, откуда у Арабова такая фиксация на чудесах?

- Он глубоко религиозный, воцерковленный человек.  Но со своим художественным взглядом на мир. У него есть несколько тем, и одна из них – тема чуда, как проявления Божьего в быту, в нашей жизни. Я сам - не воцерковленный, хотя ощущение, что не одни мы на этой земле, безусловно, во мне присутствует. Я считаю, что наша жизнь – это чудо. Мы ведь нигде больше не видим следов не то что разумной, а даже биологической жизни. Этот факт для меня сам по себе – достаточно серьезное доказательство.

Но… бессмысленно воспринимать искусство в лоб, впрямую. Это всегда метафора в той или иной мере. Я не считаю, что это картина снята исключительно для воцерковленных людей, жаждущих чуда. Она мне кажется вполне человеческой.

- Вы верите, что можете совершить чудо?

- Нет. Так же, как и мой персонаж. Христианин не совершает чудес. Чудеса совершает Бог. Наша картина про то, что Бог не отвечает на просьбы и заказы. Более того, чудо, которое в итоге происходит у нас в картине, на самом деле парадоксально. Алексий не просит о чуде в этот момент. Он просит о совершенно других вещах. Умирающий обгоревший человек, по которому стучит ледяной дождь, мучается, просит о спасении человека, который хотел его убить. А Бог дает такой парадоксальный ответ. Одна из прямых мыслей картины – Бог не отвечает на запрос.

Одна из главных фраз картины – «если в Боге нет толка, зачем он тогда сдался?» Бог – это не магазин чудес. Это скорее некая вертикаль, куда должен стремиться сам человек. И для нас во многом то, что Алексий остается жить - чудо, сам путь его – чудо. Приехал такой крупный администратор, вернулся во многом другой человек. История про это, а не про технологию создания чуда. Картина говорит, что нет этой технологии.

«ВЫБРИТЬ ЖЕНЩИНЕ ПОЛГОЛОВЫ? ЭТО ЛЕГКО!»

- Где вы нашли Розу Хайруллину?

- Сережа Февралев, наш художник, работал в Самаре, а Роза там долго играла. Когда он прочел сценарий, сказал: тебе обязательно надо встретиться с Хайруллиной. Не знаю, что со мной в этот момент произошло. Обычно мы довольно ревностно реагируем на всякие советы, а тут я вдруг сказал: давай попробуем. Когда Роза пришла, сразу стало очень интересно.

- Ей полголовы выбрили для роли ханши.

- И она абсолютно легко на это пошла! Роза – человек, который пойдет вообще на все, если она понимает необходимость и осмысленность этого шага. Для нее не существует преград, она очень личностно выкладывается в процессе работы. Это далеко не частое свойство…

А что касается Максима Суханова, сыгравшего святителя Алексия, было понятно, что здесь не нужен иконный лик, смирение. А нужен какой-то мощный, интеллектуальный, непростой тип. В Максиме это, конечно, есть.  С ним было очень интересно. Не могу сказать, что очень просто. Он вахтанговской школы артист, что для меня не столь привычно… Но он обладает очень своеобразной личностью, которую эксплуатируют и в театре, и в кино, и он выдающийся артист, мастер перевоплощения.

- Я уже не помню, честно говоря, как выглядит Суханов без грима. Он действительно мастер перевоплощения, но при этом мне все чаще кажется, что он в жизни совершенно никакой, как многие большие актеры: пройдешь и не взглянешь. Нет?

- Вот уж не сказал бы, что Максим в жизни никакой. Он как раз в жизни человек невероятно яркий. Просто в работе это его принцип, он уходит от себя. У нас есть личностные вещи, которые, как бы ты ни перевоплощался, ты все равно приносишь с собой. Именно эта личностная уникальность Суханова работает не меньше, чем его умение и стремление перевоплощаться! А что касается грима и прочего, это не способ спрятаться или уйти от ответственности - это способ докопаться до нутра. Кто-то идет абсолютно от себя, а кто-то идет через внешность, пластику, голос. И Максим из таких людей.
Максим Суханов - мастер перевоплощения: в гриме святителя Алексия не всякий его с ходу узнает.
Максим Суханов - мастер перевоплощения: в гриме святителя Алексия не всякий его с ходу узнает.
Фото: Кадр из фильма.

«ПРИВЫЧКА К ЖЕСТОКОСТИ - ЭТО САМОЕ СТРАШНОЕ»

- Мне ваш фильм очень напомнил «Апокалипсис» Мела Гибсона. Там тоже действие разворачивается в страшно жестоком мире - с точки зрения убежденного католика Гибсона, в мире язычников, у которых нет Спасителя. И в Орде, и на Юкатане времен майя нет никакого сочувствия к другим людям.   

- Это мир, который не понимает, что в нем нет любви. Вот что для меня довольно важно. Что касается жестокости, она далеко не всегда проявляется во внешних зверствах – в отрубании голов и прочем. Есть психологическая жестокость. Один из самых жестоких кадров для меня – это когда в начале душат хана Тинибека. Все сидят и на это смотрят. Когда бросается девушка с криками, не выдержав, ее прижимают к полу, чтобы она не прерывала ритуал. Привычка к жестокости – это для меня самое страшное.

- Гибсона обвиняли в том, что его фильм антиисторический. Ваш тоже обходится с историей святителя Алексия довольно вольно.

- Это, безусловно, не исторический фильм - он основан на житийной истории. Мы изначально договаривались о том, что мы будем делать миф ветхозаветного толка. Мы изучали доступные нам исторические материалы, которых не так много. Формировали мы эту жизнь по этическим принципам, а не принципам учебника истории. Единого мнения о том, как, что и когда происходило в Орде, среди историков нет. На все допущения и отклонения, на которые мы пошли, пошли сознательно. Если бы мы снимали исторический фильм, мы бы его назвали «Золотая Орда» или еще точнее – «Улус Джучи». «Орда» - это определенная метафора.

- Город Сарай-Бату, где разворачивается действие, построен или нарисован на компьютере? И еще: у вас там одному персонажу отрубают голову. Как это технически сделать?

- Город был построен. Декорация осталась, в районе села Тамбовка. Он большой, но где-то нам приходилось что-то дорисовывать. Приехали компьютерщики и подробнейшим образом обсняли всю декорацию в разные дни, в разных световых режимах, потом начали конструировать Сарай-Бату из имеющихс материалов… А что касается головы - это довольно сложно: сцену сначала нужно очень продумать, разрисовать с компьютерщиками, предусмотреть подробные движения каждого персонажа, все движения камеры, затем во много слоев снять. Дальше начинаются компьютерные работы. Но ребята очень тщательно подошли и отрубили ее неплохо.

- Еще одна ассоциация, которую вызывает «Орда» - песня «Наутилуса» «Прогулки по воде». Там ваш тезка спрашивает Христа, как научиться ходить по воде - и получает ответ «Видишь, там на горе возвышается крест?» В сущности, святитель Алексий получает точно тот же ответ, когда умоляет Бога помочь ему с чудом.

- Мы говорим о довольно сложных вещах. Если бы я был журналистом или философом, я бы писал тексты, как вы. Но я владею другой профессией, поэтому я снимаю фильмы. И когда мы сводим двухчасовую картину к двум-трем предложениям, получается такая пошлятина, что просто противно становится. Толстого однажды спросили, про что «Анна Каренина». Он сказал: «Чтобы мне вам ответить, нужно написать еще два тома».  Мне значительно интереснее, когда человек смотрит картину, и у него возникают какие-то идеи. Ваше собственное представление о том, что вы увидели, имеет ничуть не меньше прав на существование, чем то, что мы в это вкладывали. С одной стороны - наши проблемы и наши попытки, с другой – ваши и ваша жизнь. Мы для себя это во многом сформулировали как некую встречу, столкновение двух цивилизаций – горизонтальной, где Бог есть толк, смысл, и вертикальной, где Бог есть Путь. В этом столкновении и возникают какие-то смыслы, их каждый считывает по-своему - и вы вольны.
Комсомольская правда