Шедевр как пошлость

Философ Александр Павлов — о том, почему так трудно смотреть фильм «Трудно быть богом»

Сложно сказать, имеет ли вообще хоть какой-то смысл выпускать в широкий прокат последний фильм Алексея Германа «Трудно быть богом». Его уже столько раз показали разной аудитории, что, кажется, все, кто хотел это увидеть, увидели, а кто хотел про него прочитать — прочитали.  

Благо, те, кто посмотрел кино, о нем еще непременно писали. И писали о нем немало. Но написано про него одно и то же.

В ворохе рецензий мы наблюдаем одинаковые унылые штампы, от которых уже становится неимоверно тошно. Едва ли не более тошно, чем от просмотра самого фильма. Да, многие рецензенты жалуются, что смотреть кино физически тяжело — внимание рассеивается, начинает болеть голова и т.д. И даже продюсер, автор сценария и вдова Алексея Германа Светлана Кармалита вынуждена перед началом фильма объяснять, что в первой части картины ничего не происходит, потому что так задумано. Вслед за едва расслышанной репликой в фильме по прошествии половины ленты зрители уже повторяют как мантру: «Господи, если ты есть, преврати нас в пыль».

Да, в надежде найти что-то интересное я пытаю себя чтением этих бессмысленных рецензий, которые все на один мотив. Впрочем, мотив этот фальшивый. Лейтмотив текстов — перед нами шедевр. Слово в отношении картины так сильно затертое от постоянных повторений и восклицаний, что начинаешь его уже читать в кавычках. «Шедевр», не иначе. Так, как один, считают рецензенты. Некоторые не утруждают себя аргументацией, что само по себе похвально. Нуждается ли вообще шедевр в том, чтобы кому-то зачем-то объяснять, почему это шедевр? Сказали: шедевр. Значит так и есть. Но более честные всё же аргументируют.

Некоторые предлагают следующий аргумент: это шедевр, потому что Герман снимал его в течение 10 лет. И как-то по умолчанию все должны думать, что длительность съемки фильма напрямую влияет на его качество. С одной стороны, это, конечно, говорит о перфекционизме автора. С другой — где гарантии, что данный перфекционизм непременно окажется оправданным? В конце концов, все мы хорошо помним итог работы Джека Торренса из кубриковского «Сияния», тоже что-то старательно печатавшего на своей машинке...

Я всего лишь предлагаю как следует вглядеться — одет ли король.

Потому что если король все же обнажен, тогда мне неловко за наших критиков и зрителей, которые находятся в плену идолов рынка и театра. Ведь если король обнажен, то в дураках, как известно, оказывается отнюдь не он. Если же платье короля действительно прекрасно, тогда его нужно хвалить, не скупясь на достойные комплименты. То есть такие комплименты, которые бы не представляли собой унылых и пошлых штампов.

Сколько еще я буду слышать про Бахтина, когда речь будет заходить о народной культуре и Средних веках? Сколько еще я должен прочитать рецензий, чтобы мое отвращение от слова «шедевр» наконец обрело телесность и вылилось бы в виде изрыгания тошнот, по консистенции близких к ключевой субстанции картины «Трудно быть богом»? Всерьез опасаюсь, что основной поток славословия еще впереди, в день премьеры.

Еще один штамп всех рецензий — голословное утверждение, будто фильм с первого раза не понять, а европейцам так не понять и вообще. В пандан этим рецензентам Умберто Эко, один из наиболее уважаемых европейцев, признался, что фильм не понял. Конечно, именно так он не написал. Но проговорил, что смотрел кино как зритель. Эко сослужил добрую службу отечественным любителям высокой культуры и по совместительству поклонникам авторитетов. Если авторитет снял кино, значит этим кино нужно наслаждаться и восхищаться, даже если это невыносимо. Но если другой авторитет признал, что это невыносимо, да еще и сообщил, что с первого раза фильм постичь тяжело, то можно прикрываться им.

Умберто Эко как автора очень легко понять. Надо что-то написать, а что про увиденное писать, непонятно. Пришлось выкручиваться, нагонять объем. И Эко поступил как честный человек. Собственно, это стало идеей его статьи. Дальше первого просмотра он не пошел. А первый просмотр — это, как известно, почти всегда впечатления, восприятие произведения с художественной точки зрения, а не въедливый анализ. Только скучные филологи, ворчит Эко, грешат тем, что вместо того, чтобы наслаждаться «текстом», въедливо анализируют свой предмет изучения. Конечно, европейцы не поймут кино, потому что им и не нужно его понимать. Умберто Эко четко дал понять, что фильм не для него, что ему вообще хватило одного, «зрительского» просмотра и что смысл он искать не будет.

А кто будет искать смысл? Те, кто читал Стругацких? Но ведь фильм не про Стругацких. Герман хотел высказаться о сталинском времени — и высказался о сталинском времени в «Хрусталев, машину!». Зачем ему еще 10 лет готовить высказывание на ту же тему? Это едкий комментарий на современную ситуацию в России? Некоторые наши западники так и считают. Мол, у русского человека Возрождение невозможно, потому что он всё похерит. И в этом наша национальная идея.

Но я думаю, что наша проблема как зрителей и рецензентов в том, что мы как-то по умолчанию допускаем, что альтернативное европейское Средневековье — это почему-то непременно про нас. В этом сказывается откуда-то взявшийся в нас имманентный европеизм. Даже ужасное Средневековье (или, может быть, в силу того, что оно именно ужасное) непременно должно быть про нас. Про сталинские репрессии, про наши 1990-е, про русских, которые всё могут похерить, если их оставить одних.

Но позвольте, в фильме кто именно из «землян» не хочет вмешиваться и в чью именно историю? И почему — главное — жители этой несчастной планеты непременно должны пройти по пути европейской истории? То, что это прототип Европы Средних веков, свидетельствует не раз произносимое имя да Винчи. То есть вопрос не в том, почему там не наступает Возрождение, а в том, с чего бы ему там наступить. Средние века без христианства, без монастырей, без наследия Аристотеля. Откуда взяться Реформации, если нечего реформировать? Как обращаться к идеалам античности, если их не было?

Простите, то, что видим в фильме, мы не обязаны воспринимать как социальный комментарий. Но мы стремимся увидеть то, что по определению ограничено, и потому никакой анализ в такой ситуации невозможен. Мы не смотрим на вещи не то что глубже, а даже шире. Не может ли быть такого, что в «Трудно быть богом» где-то за кадром располагается другая цивилизация, до которой еще или уже не добрел благородный Румата? Где умников, если они там вообще существуют, ценят или хотя бы не убивают, где не делают грязь основной субстанцией быта, а к гигиене относятся если не с уважением, то хотя бы без пренебрежения? В конце фильма на мелодию главного героя откликается звук рожка. Не нашел он случаем место, где уже давно совершилась революция, в результате которой люди организовали новое государство, свободное от тяжкого груза былого, где каждый может достичь счастья?

Но постановка вопроса таким образом отнюдь не означает, что в фильме нет зацепок для глубокого политического прочтения. Я лишь поставлю здесь вопрос, на который бы мне хотелось получить ответ от внимательных зрителей фильма.

Дело в том, что главное в кино мы видим в самом конце, когда на титрах появляется благодарность Алексею Кудрину и Михаилу Прохорову, близким соратником которого, кстати, является Леонид Ярмольник, сыгравший роль благородного дона Руматы...

Александр Павлов

Известия

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе