Старик Сантьяго обещал пойти на богомолье

«Другое кино» аниматора Петрова мы в Ярославле открыли первыми, еще до «Оскара-2000»

Заметки внимательного зрителя

В фильме «Старик и море» есть короткий, секунд на десять, эпизод. Снят он с движения, летящей, пикирующей и взлетающей, камерой.

Старик смотрит в небо и видит там птицу, неутомимого и стремительного рыболова - странствующего альбатроса. Тот делает разворот, заходит в пике. На мгновение зависает над водой. Море, кренясь, летит навстречу нам. Птица, через вспышку света, длинным своим хищным клювом пробивает воду. Неподвижные в сумрачной глубине рыбешки бросаются врассыпную. Альбатрос от воды с рыбиной в клюве взмывает ввысь. На мгновенье выпускает свою добычу и тут же ловит ее на лету…

Больше двадцати лет прошло со дня двух, одна за другой, ярославских премьер «Старика и море» - на широком экране в кинотеатре «Волга», и под запал на видеопоказе в большом зале мэрии. Не забудем: давно ставшую классикой мировой анимации картину своего земляка мы в Ярославле увидели и оценили первыми. Еще за полгода до того, как ее автор Александр Петров стал лауреатом премии Американской киноакадемии «Оскар-2000». 


Той «Волги» давно уже нет, на ее месте стоят теперь типовые многоэтажки. А «нырок альбатроса» в моей зрительской памяти так и остался неповторимым изобразительным шедевром, чем-то вроде фирменного знака таланта и авторского стиля Петрова. Не думал о том раньше, пытаюсь понять сейчас, почему такой чести заслужил именно этот, как будто бы и не связанный напрямую с интригой действия эпизод. Да потому, что отвечает он заданной автором всему фильму щедрой мере – и прежде всего его экранного пространства, от потаенных морских глубин до небесных высот Господних. Одушевленное на крупных планах дыханием старого рыбака, гортанными криками чаек, плеском воды у бортов лодки, светоносными мелодиями композитора Нормана Роджера, оно нарастающим от кадра к кадру эффектом нашего присутствия там, в море, захватывает зрителей с первых же эпизодов, когда Сантьяго оказывается с ним один на один. Мы вместе со стариком зорко смотрим вокруг, вместе с ним дышим во все легкие.

Не правда ли, знакомое чувство? Кому повезло, испытали его и за чтением этой повести Хемингуэя. Притом, что ведь предположить нам совсем не просто, как бы отреагировал на такую новость хорошо просоленный на жизненных ветрах сам автор нобелевской прозы, узнав, что по ней поставлен мультфильм. Будучи соотечественником великого Уолта Диснея и хорошо представляя себе, на что способна мультипликация, он все же, наверное, воспринял бы новость как чью-то неумную шутку. Косо смотрел Хемингуэй и на привычную манеру критиков с разгадыванием некоего «скрытого смысла» в этой повести, задуманной им еще в молодости, а законченной в свои более чем зрелые годы - в начале 50-х. Годами и десятилетиями упрямо добивался он в своей прозе того, что выстрадал на газетном репортерском поприще - по его собственным словам, «сильной, голой, кремнистой прямоты утверждения». Дружески наставлял любителей символических толкований замысла своей звездной повести: хотел написать «настоящего старика, настоящего мальчика, настоящую рыбу и настоящих акул. И если мне это удалось, то они, понятно, могут быть истолкованы по-разному».

Наверняка и Александр Петров знает эти слова одного из своих любимых писателей. Так что и для его дерзновенной анимационной версии «Старика», если уж нам и дальше обходиться без ученого искусствоведения, критерием опорной оценки у нас тоже будет слово «настоящее». В чем лауреат «Оскара-2000», как минимум, ни пяди не уступил литературному первоисточнику, так это в ошеломляющей зрелищности реального действия. В искусстве передачи средствами живописи его драматической напряженности, и прежде всего в эпизодах с большой рыбой и акулами, с виртуозной прорисовкой фаз движения - кто-то дал себе труд подсчитать, что таких прорисовок в «Старике и море» не меньше 29 тысяч! При этом ничего сусально героического нет в отсвечивающих глубокой, словно клубящейся светотенью лобастой голове, крутом загривке, во всей крепкой, так и хочется сказать, крестьянской стати рыбака. В его тугой, как натянутая леса, пластике, когда он, обвязанный бечевой, укрощает исполинского марлина и затем бьет акул гарпуном и ножом, привязанным к веслу – точно по Хемингуэю.


На экране противостоит старику одушевленная рукой аниматора – да, полная жизни могучая стихия. Сумеречные морские глубины, где отрешенно меркнет око попавшей на крючок рыбы – око, «огромное, как стекло перископа». Не глаз убитой рыбы – око. Как перископ! Так у Хемингуэя. Так и у Петрова. И есть над головой старика это высокое небо. С пикирующим альбатросом. Со стаей уток, резко очерченной на фоне облаков. Они, утки, и напомнят старику, что под господними небесами, человек в море, оставшись с ним один на один, никогда не бывает одинок.

И во времени мир старика на экране распахнут, как и у Хемингуэя, на целую человеческую судьбу. Потому и успеваем мы всего за двадцать минут экранного времени вжиться в эти, как мы понимаем, возможно, трагически запоздалые счеты старика с собственной совестью. Начиная со вступительного кадра картины, где Сантьяго-юнга, опершись подбородком о борт парусника, смотрит на львов, выходящих на берег. Откуда шествуют эти красавцы львы, горделиво ступающие по краю берегового откоса? Не ломайте голову, они из охотничьих странствий самого Хемингуэя, из его писем о браконьерском разбое в африканской саванне, когда на львов охотятся из машины или из ночной засады, ослепив их фонарем. Когда вы приближаетесь ко льву на машине, читаем в одном из его писем из Танганьики в американский журнал «Эсквайр» (июнь, 1934 год), глаза льва различают только контуры и общий вид предметов, и машина просто ничего для него не значит.

Хемингуэй приравнивал такую охоту к глушению форели или меч-рыбы динамитом. Называет ее «не только незаконным, но и трусливым способом уничтожения одного из прекраснейших и замечательнейших животных». У Петрова эти эпизоды со львами озарены потаенным светом снов Сантьяго из тех невозвратных времен, когда он даже еще и не задумывался, что библейский завет «не убий» обращен и к нему самому. В одном из тех счастливых снов по вольным подводным просторам, мы видим, наперегонки плывут бок о бок два друга - мальчик и гигантский красавец марлин. Жизнь идет к концу, и она устроила, может быть, последнее испытание не только деловой хватке, но и всему человеческому естеству потерявшего фарт бывалого рыбака Сантьяго. И теперь на ее закате пообещает он самому себе, что если поймает большую рыбу, то наконец-то в первый раз отправится на богомолье, облегчить свою грешную душу.  


На ярославской премьере «Старика и море» двадцать лет назад, этой и двух других картин Петрова, к тому времени награжденных Государственными премиями России - «Коровы» по рассказу Андрея Платонова и «Русалки» по его собственному сценарию мы услышали, как сам он называет то, чем занимается.

Другое кино!

Он только что тогда вернулся из Канады, где снимал «Старика», он два с половиной года не был дома. Отрастивший пышную бороду мистер Икс оказался человеком компанейским, дружелюбно настроенным и весьма учтивым. Не забыл первым делом поблагодарить тех, кто пришел на воскресную утреннюю творческую встречу, «в то время как нормальные люди по выходным отдыхают». Рассказал, что родом из Пречистого, учился в ярославской школе №15, потом в художественном училище. Его дипломной работой во ВГИКе были карандашные рисунки к неосуществленному проекту фильма по мотивам «Божественной комедии» Данте, а его выпускной работой на Высших режиссерских курсах, где он учился у Федора Хитрука и Юрий Норштейна - картина по рассказу Андрея Платонова «Корова». Работал на киностудиях в Свердловске и Ереване, а в родные края вернулся в 1990 году – с планами открыть собственную студию. Поприветствовал родителей и свою супругу Наталью, первого помощника во всех делах. Познакомил с сыном Дмитрием, выпускником того же училища и своим соавтором в «Старике и море».

Опережать события Александр Константинович не стал, и перед показом фильмов сказал только, что они совсем не те веселые картинки, какие его соотечественники привыкли видеть по телевизору. Что хеппи-энд не его интерес. И что уже в этом его кино – да, другое. И без всяких кавычек.

«Старика и море» увидели мы тогда в уменьшенной фестивальной копии на 35-миллиметровой пленке с англоязычной фонограммой (с автором в роли переводчика). Но и тех, примерно девяноста процентов впечатлений от просмотра на большом, с пятиэтажый дом, экране проекционной системы «Имакс», на которую был рассчитан российско – канадско - японский проект «Старик и море», вполне хватило нам, чтобы понять без всяких подсказок, в чем только что увиденное нами кино – другое.


После сеанса по праву инициатора встречи Александр Константинович постарался закрепить наши первые впечатления от премьеры. Отвечая на вопросы из зала, подробно растолковал, что именно понимает он под словом «другое». Про счастливый конец сказал, что старается создать на экране драматическое напряжение, рассчитывая на зрительское сострадание своим героям и – строго по законам жанра трагедии – на очищение душ через это. Помню, удивил многих из нас тем, что и для Платонова, и для Хемингуэя типажи находит он в окружающей жизни. Портрет старого рыбака, как оказалось, писал… с тестя Николая Сергеевича.

С особым пристрастием, конечно, расспрашивали мы автора про «Старика», уже награжденного к тому времени главными призами нескольких международных фестивалей. Из своего метода – живописи маслом на прозрачном стекле с нижней подсветкой секрета тоже не делал. Даже из того, почему пишет не кистью, а просто…пальцем. Считая, что к нервным окончаниям руки от сердца – «самый короткий путь». В «Старике и море» всё это счастливо сошлось. Помноженное на одну из главных тем хемингуэевской прозы. Преодоления человеком разрушительной стихии в собственной душе.


 

 

Автор
Юлиан Надеждин, член Союза журналистов России.
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе