"Так дальше жить невыгодно"

Беседа Андрея Архангельского с режиссером самого популярного в нынешнем году фильма «Шапито-шоу» Сергеем Лобаном


"Огонек" прогулялся с режиссером самого успешного российского фильма нынешнего года "Шапито-шоу" Сергеем Лобаном и узнал, почему успех закрыл картине путь в прокат


Режиссер Сергей Лобан снял всего пять фильмов, два из которых, однако, прогремели сильно: "Пыль", которая, в частности, вернула зрителям Петра Николаевича Мамонова, и недавний триумфатор ММКФ "Шапито-шоу", получивший уже кучу призов на других кинофестивалях. По поводу "Шапито" среди критиков установилось редкое восторженное единодушие.

 

Этот фильм словно прорвал плотину чувств: заговорили о продолжении традиций Сергея Соловьева, о возвращении на экраны жанра эксцентрической комедии, проводили параллели даже с абсурдными экспериментами Сергея Курехина. В любом случае открытие "Шапито" в том, что это умно, смешно и про сейчас. Несмотря на то что Лобан все время якобы "шутит", все происходящее воспринимается трагически правдиво: и толстый лузер Кибер-странник, которого сыграл Алексей Подольский, и новый пионер-герой в исполнении Сергея Волжина-Ястребова, который салютует Фассбиндеру и Триеру, и слабослышащие актеры — любимцы Лобана. И конечно же Петр Мамонов, который сыграл в новом фильме пародию на современного творца, и на себя в том числе. Способному повлиять на целое поколение, этому фильму, однако, еще предстоит до него, поколения, добраться. С этим у нас большие проблемы, как выяснилось.

"Москва-Сити". В торговом павильоне рядом со станцией метро "Выставочная". Кафе, фонтаны.


— Вы как себе представляли будущее в детстве? Я потому спрашиваю, что здесь все стерильное и слегка безжизненное, как в советских фильмах про будущее.


— Нет, я не так представлял будущее. То есть я совсем не в этом направлении представлял. Мне все время казалось, что должно будет произойти нечто очень странное. То, что нельзя представить. И никакие фильмы не могли этого предугадать. Я, когда смотрел "Гостью из будущего" (детский пятисерийный телефильм 1983-1984 годов по мотивам фантастической повести Кира Булычева.— "О") уже это понимал.


— Вы как-то сказали, что фильм "Приключения Петрова и Васечкина" (1983 год, режиссер Владимир Алеников.— "О") оказал на вас большое влияние. Я, например, в детстве вообще этого фильма не видел, а позднее воспринимал как советскую заказуху про детскую дружбу народов, где все поют от счастья.


— В детстве не умом же оцениваешь. "Айболит-66" (советский музыкальный фильм по мотивам произведений Корнея Чуковского, снятый в 1966 году Роланом Быковым.— "О"), например,— вообще величайшее произведение. Новая волна. Никто же в упрек ему не ставит, что таких врачей не бывает. А насчет Петрова и Васечкина... Идеальные же два героя. Типичные лузеры, совершенно отделены от коллектива, как-то развиваются самостоятельно. Очень так творчески. Они прекрасны. И очень смешные. Они осваивают мир с нуля. Там все хорошо. Это же как Бивис и Батхед. По сути, они тестируют своей глупостью окружающий мир. И, главное, все время побеждают. Хотя все время проигрывают. Вдвоем они непобедимы.


— Первая часть "Шапито-шоу", про Кибер-странника в исполнении Алексея Подольского, — трагический гимн поколению 35-летних. Мы же, в принципе, и есть такие социальные странники — ни то ни се. Аутисты, как ваш герой. Кстати, кто он, этот удивительный мастер Подольский? Вы можете о нем рассказать?


— Он не актер. Врач, гастроэнтеролог. Окончил медицинский институт, аспирантуру. Ну, как обычно у них там. Мы с ним знакомы давно. У него была группа, они пели страшные песни про аборты. Еще он сочиняет сценарии. Один нам всем понравился — такой трэш-фильм небольшой, "Лыжные прогулки". Очень смешное кино. И он сам его стал снимать. А когда снимал, было смешнее еще в десять раз. Потому что его друзья не могут всерьез воспринимать его замечания во время съемок. Просто человек он такой. Не может командовать. Очень мягкий человек, и все это чувствуют. Поэтому на съемках фильма руководили все, кроме самого Леши. Каждый гнул свою линию, любой актер. В результате получилось очень смешное видео, которое невозможно смонтировать. Может, когда-нибудь это еще превратится в продукт.


— Я вот смотрел ваш фильм и думал: на чьей вы стороне — Кибер-странника или его подруги, девушки, любящей жизнь?


— На стороне Кибер-странника все-таки.


— Но при этом его всегда бьют.


— Ну, он несчастный, но при этом все равно побеждает. Выходит сухим из воды.


— Где познакомились с Подольским?


— На съемках "Соси банан". Он на нас произвел мощнейшее впечатление.


— Он же там полминуты в кадре.


— Чуть побольше, он там танцует. И на него можно было смотреть бесконечно. Мы не могли не любоваться им, и все думали, как это использовать.


— Вы знаете, что прекрасно в ваших фильмах? В них присутствует элемент бессознательного. То есть видно, что вы, когда снимаете, не знаете, чем закончится кадр.


— Я не знаю, хорошо это или плохо.


— Это очень хорошо. Российское кино в основном невозможно смотреть именно потому, что там еще по пресс-релизу понятно, чем все закончится. А "Соси банан" — именно о том, что офисный начальник полагает, а Бог располагает!


— История была такая. Мы хотели себя попробовать в видеоклипах. В тот момент это был актуальный формат, на пике, все экспериментировали. Мы дружили с группой "Корабль". Мне нравилась песня "Соси банан". Саму же историю придумала Марина Потапова (постоянный соавтор, сценарист всех фильмов Сергея Лобана.— "О"), когда мы с ней познакомились. Мы с ней стояли, разговаривали и смотрели на сцену, на которой происходит какая-то ерунда. Марина придумывала разные видеоклипы. Один за другим. Один был такой: в детском саду пьяный Дед Мороз ведет себя отвратительно, его забирают в отделение, а там Снегурочка... Поржали и забыли. Прошло года два. И мы вдруг вспомнили его и оживили.


— Хорошо, а Мамонов: как вам его опять удалось затащить? Он же звезда-звезда. Да еще и на такую роль. Или если он кого полюбит, то уже до смерти не бросит?


— Если он полюбит, это тоже ничего не значит. Потому что у него очень сложная натура. Вся жизнь Петра Николаевича — это борьба с самим собой. И эта борьба идет с переменным успехом. Он все время хочет стать лучше. И сам себе проигрывает в этой борьбе. Он зависит от того, как он внутренне оценивает ситуацию, пришлась ли она ему по душе. Иногда с ним крайне тяжело, потому что ему все не нравится, все бесит, он не может выйти из этого, раздражается и доходит до крайностей. А потом в какой-то момент, наоборот, все поймет, и ему все ужасно нравится. И тоже до крайности.


Гуляем рядом со стройплощадкой башни "Федерация".


— Вы относитесь к тому типу режиссеров, которые снимают одно и то же. Мы видим характеры героев в развитии: какие-то идеи, ситуации повторяются из фильма в фильм. Заметно, например, что вы с иронией относитесь к оппозиции. Это было в "Случае с пацаном" и в "Пыли".


— В 2005 году, когда вышла "Пыль", не было еще никакой оппозиции толком. Там была еще ситуация недооформившаяся. Все находились в каком-то таком забытьи.


— Сегодня смеяться над оппозицией считается моветоном. Они страдают, их бьют. Тем более что вся артхаусная тусовка настроена либерально. А вы против мнения тусовки, значит, идете?


— Задача режиссера, как мне кажется,— находиться в адекватном состоянии, в состоянии полного сознания. Ситуация, когда ты находишься либо в структурах власти, либо в структурах оппозиции, подразумевает в любом случае то, что ты не мыслишь себя вне государства. А у нас какая власть, такая и оппозиция. В точности. Люди, которые воспринимают окружающую действительность адекватно, иронически смотрят и на то, и на другое. Они мыслят себя вне структуры. Потому что и власть, и оппозиция, особенно сейчас, в современном мире, уже выглядят неактуально. Эти понятия уже не имеют ценности. Никакого веса. Уже мало на что влияют.


— "А Навальный?" — как говорят в таких случаях.


— Мне во всем этом нравится только система финансирования. Система низовой демократии. Очень приятно, что это работает. Собирать деньги на народный проект — это меня радует. Это первая ласточка того, что скоро станет основным механизмом мировой экономики. И будет работать повсеместно, везде и всюду. Люди сами будут производить и продавать свои продукты, свою экономику, свою политику. Не вставая с кресла, выбирать тех, кто им нужен, просто у себя в голове, и голосовать за это... Меня только смущают его правые взгляды.


— Как и всех. А каким вы видите наше ближайшее будущее? Выборы?


— Понимаете, нас не интересует государство как форма организации. Она устарела, и в ней, в принципе, нет никаких перспектив. В любом случае даже если вдруг победит оппозиция, например, и у нас будет гражданское общество, то оно будет малоинтересным и, наверное, нежизнеспособным. В выборах можно принимать участие, только если воспринимать это как постмодернистский эксперимент. С выборами ведь бесперспективная ситуация, это всем ясно. Если мы будем в это играть, то испытаем, безусловно, какие-то эмоции, но при этом все равно не можем в это верить. Это в целом глупая конструкция, в которой нет никакого развития, никакой перспективы. Жуткие отношения, построенные на коррупции, и виноват в этом совок, по всей видимости, тот потенциал отношений, накопленный за 70 лет. Но все-таки что-то новое выработалось в течение 20 лет: поколения меняются, молодые люди совсем уже свежие...


— ...которые пополняют ряды "Наших". И воспроизводят тот же комсомол.


— Но есть и другие: смена людей, которые находятся в коммуникации со всем миром. И которые все понимают. Потому что — если говорить в широком смысле — так дальше жить невыгодно. Здешняя ситуация, например, для творчества давно неприемлема. И поэтому неестественное состояние быстро закончится. Советский Союз не может продолжаться вечно. Эта структура саму себя разрушит в конце концов. Будущее, как мне кажется, за какими-то новыми формами коммуникации, организации людей. Мы об этом постоянно размышляем. Мы пытаемся даже какие-то свои проекты организовывать, которые, с нашей точки зрения, смотрят в будущее. Вот то, как мы себе представляем, как люди могли бы... жить. Если вообще начать с нуля. С чистого поля. Как бы мы хотели организовать себя или своих друзей, в каком бы пространстве мы хотели бы оказаться.


— Вы знаете, я недавно беседовал с Олегом Воротниковым, лидером группы "Война". Он говорил то же самое. Вы предлагаете анархизм, только у "Войны" он выражен более радикально. У них еще вдобавок отказ от денег и возвращение к коммунам.


— Мы тоже думаем о коммунах, конечно. Но в каком-то своем понимании. У нас есть такое движение — за добровольную сегрегацию. Такой культурный проект. Наше представление об идеальном жилье для нас, для наших друзей, таком городе, где можно было бы жить. Отделенном от цивилизации.


— Утопия.


— Ну да, утопический проект, но мне кажется, что, в принципе, мы когда-нибудь его осуществим. Непременно.


— Ваша команда, с которой вы делаете все фильмы, она разделяет ваши взгляды?


— Да. Мы все примерно одинаково представляем будущее идеальное устройство. Мы представляем пока только интуитивно — куда двигаться, в каких направлениях. Наше экспериментальное творческое объединение, "Свои 2000",— это такая абстрактная формация. У нас нет ни членства, ни устава, ничего. Просто люди, которые приблизительно похожим образом смотрят на состояние вещей. И мыслят похожим образом. Стремятся к какому-то освобождению.


— Освобождению от государства?


— Ну, не только от государства. Освобождение, может быть, не совсем правильное слово. Мы хотим какой-то новой ситуации, в которой могли бы реализоваться наиболее полным образом. За этот отпущенный жизнью короткий срок.


— Мы, дети позднего совка, должны, по идее, испытывать кайф от того, как нам повезло в результате случайного стечения обстоятельств: что у нас, в отличие от родителей, есть возможность куда-то летать, все читать, все видеть... Или вы уже не чувствуете кайфа от этого?


— Ну почему же, отчасти и я чувствую. Просто это слишком слабая компенсация за глобальную утрату своего временного периода. Множество часов тратится ради того, чтобы получить один-два часа кайфа в день. Проблема в том, что, работая, ты себе не принадлежишь. Работа — отвратительное состояние. И от нее тебе остается всего каких-то несколько часов социального бытия, которые включают в себя посещение магазинов, поездки, возможно, даже в Париж. Но ради этого ты тратишь 70-80 процентов своего времени, которое уходит непонятно на что. И в результате ты в адеквате находишься только 10 процентов своей жизни.


— Вы вдохновение где находите? В каких, например, районах Москвы отдыхаете душой?


— В ванной, пожалуй. Только там и испытываю вдохновение.


Бредем по "Москва-Сити". Кругом строительные леса и гастарбайтеры в касках.


— Успех "Шапито-шоу" как-то подействовал на прокатчиков?


— На них это не действует. Я, конечно, не ожидал каких-то больших перемен. Но с другой стороны, ну как же так, у нас ведь пресса после фильма колоссальная, про нас написали, кажется, совершенно все СМИ. С утра до вечера нас показывают по телевизору. У нас грандиозный "сарафан", немыслимый. И все отклики восторженные.


— Я присоединяюсь к ним.


— Спасибо. И вот мы идем к прокатчикам, и они говорят: "А-а, ну это понятно. Это просто пресса. Это просто критики". Я говорю: "Не только критики, вот блогеры, сарафанное радио..." — "Ну да, это тоже понятно". Для них самое главное, что фильм попадает в совершенно четкую нишу, арт-мейнстрим. Это означает, что они не могут прокатывать вас больше чем в количестве 20 копий. Потому что на мой фильм, как считается, никто не пойдет. "Ну почему никто?!" — спрашиваю я. "Ну потому что у нас был опыт",— говорят мне. Я говорю: "Надо же посмотреть фильм". Прокатчик отвечает: "Я посмотрел его на перемотке, я все понял. Для меня все ясно". Причем, я уверен, что фильм мог бы стать хитом. Наверняка.


— И успех на кинофестивале ничего не меняет?


— Успех на фестивале — это самое страшное для фильма. Если бы наш фильм не прошел с помпой на фестивале — прокатчики еще могли бы увидеть в нем что-то похожее на "О чем говорят мужчины". И слово "арт-мейнстрим", вероятно, не пришло бы им в голову. Лучше, чтобы слово "арт" вообще не звучало. Это самое страшное слово. Не дай бог, если прокатчики узнают, что фильм был на фестивале.


— Проблема наших прокатчиков в том, что они все не хотят рисковать. Они паразитируют на том развлекательном формате, который создает телевизор. И при этом считают себя воротилами. Они думают, что в этом бизнесе можно чего-то добиться, не нарушая правил. Неужели ни одного нет, который бы рискнул?


— Там сидят люди очень осторожные, потому что им нельзя проигрывать. Поэтому все их тактики построены на беспроигрышных вариантах. Они же как в казино или на бирже, но у них есть уже технология, которая дает им возможность жить беспроигрышно. Бывают, конечно, проигрыши. Вот они поставили в прошлом и в этом году на Михалкова. Ничто не предвещало, в принципе, беды, а беда вышла огромная; они, кажется, много потеряли денег в прокате. Поэтому они, видимо, больше вообще ни с чем не хотят рисковать. Они совершенно запутались: потому что им все сложнее просчитывать реакцию зрителей. С другой стороны, есть пример фильма "О чем говорят мужчины", который собрал в прокате 12 млн долларов. Это очень большая сумма, какая-то несусветная. Никто столько не собирает.


— Еще бы. Разговоры про баб под пиво.


— Да, но никто не мог предположить, что это так хорошо сработает. Они просто "нашли" зрителя. Попали в нерв. 40-летние мужчины увидели себя в этом фильме. И они на это отреагировали. То, что делает "Квартет И",— это на самом деле типичный киносериал. Там, по сути, одни и те же герои просто в разных ситуациях оказываются от фильма к фильму. И люди, полюбив однажды, с удовольствием следят за их приключениями. Но мне кажется, что прокатчики не отдают себе четкого отчета в механизме этого успеха.


— Что делать вам в таком случае?


— В смысле проката — совершенно непонятно. Вот у нас появилась одна прокатная компания, которой нравятся наши фильмы, они готовы рискнуть. Но рискнут ли, не знаю.


— Сергей, извините, а зачем вам в таком случае прокат вообще? Есть интернет, можно там выложить фильм. Его посмотрят миллион человек, я уверен. Зачем тогда прокат?


— Прокат нужен. Даже в том случае, если мы решим выкладывать фильмы в Сеть, а скоро это будет происходить со всеми фильмами вообще.


— Это почти всегда и случается, помимо воли создателей фильмов.


— Ну, пока это пиратством считается. Но скоро это будет не пиратство, а легальная система. Но прокат все равно нужен людям, как... социальный опыт. Как приключение. Человек пошел в кинотеатр, ему же нужно куда-то ходить. У него нет места для общения, нет места для того, чтобы побыть с друзьями, пережить что-то вместе. Это очень важно. И за это готовы по-прежнему платить. Просто для этого нужен хороший повод. Нормальный фильм, потому что нельзя же смотреть плохое кино бесконечно. В принципе, наилучшим вариантом было бы ходить в кинотеатр на хороший сериал. Эта ситуация устроила бы и прокатчиков, и зрителей.


— Может быть, все совсем просто. Прокату мешает то, что ваш фильм немыслимо длинен — четыре часа с антрактом?


— Как раз нет. Это кинотеатрам все равно. По большому счету. Они могут показывать, например, по одной части. Или только первую. И даже не показывать вторую. Можно представить, что одна часть идет где-то один час сорок минут. Главное, что их смущает,— это арт-мейнстрим. Они считают, что у этого фильма очень ограниченная аудитория зрителей. Которых они себе как-то там представляют. Их ничему не научила история с "Древом жизни" Теренса Малика. Его профессионалам-то сложно смотреть, а простому зрителю и подавно. Но тем не менее он в России собрал 3 млн долларов. А, говорят они, это потому, что там Брэд Питт, и из-за того, что фильм победил в Канне. Ну и что? Как это могло заставить людей высидеть на Малике? Но что-то же их заставило?!


— Говорят, вы снимали фильм без государственной поддержки. Это уже становится тенденцией.


— Мы снимали абсолютно без государства. Но, может быть, государство нам даст деньги на прокат, около 50 тысяч долларов, на копии. Это важные деньги, если они у нас будут. Но, в общем, без государства — это круто. Но зато мы несем большую ответственность перед инвесторами, которые дали нам большую сумму денег, 2 млн долларов. Ладно бы я взял эти деньги у бездушного дельца. Но я взял их у своих друзей. И эта ситуация гораздо сложнее и ответственнее. Не хочется их подвести.


Беседовал Андрей Архангельский


Kоммерсантъ

 

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе