Иуды будут в раю?

Алексей Шорохов о Егоре Летове и честности в русском роке.
Егор Летов
(Фото: Григорий Сысоев/ ТАСС)


А небо осталось точно таким же,
Как если бы ты и не продался.
(Е. Летов)


Есть две встречи, которые не состоялись в моей жизни, и о которых я буду жалеть всегда. С Вадимом Кожиновым и с Егором Летовым. Каюсь, когда Вадим Валерьянович читал лекции в Литинституте, я преспокойно прогуливал их с юными девами в тени дерев Тверского бульвара, со стаканчиком крымского, тогда ещё доступного студентам, портвейна — и непреходящая радость любви мира сего безоговорочно заслоняла собою горечь мудрости и многую печаль его. Любовь представлялась вечной (как оно и оказалось, к удивлению автора, впоследствии), а вот мудрость… мудрость оказалась очень недолговечной. Точнее, живой человек, который нёс её нам. Вадим Валерьянович Кожинов.

А ведь мог бы спросить о чём-нибудь важном. И услышать ответ. От наших наставников мы нередко такое слышали. Благодаря чему, хочется верить, до сих пор не записались в подлецы. Хотя бы поголовно…

С Егором — ещё забавнее. Когда сталкивались на одних тусовках типа флэтовников (ну, это когда одни приходят, другие уходят, поют, курят, пьют, под утро всегда кто-то остаётся), выяснялось, что, допустим, в прошлый раз — я заночевал в ванной, а он — на кухне, а в этот — я на кухне, а он — в ванной. То есть кто-то проснулся раньше, подорвался, ушёл… другой позже… Короче тоже были совсем рядом и — хоть бы словом переброситься…

Не знаю, многие вроде бы и часто общались — и ничего не услышали, а мне почему-то верится, что вот вдруг — и что-нибудь важное для себя разобрал…

Здесь мне, разумеется, возразят, скажут: какая глупость сравнивать интеллектуала и энциклопедиста Кожинова и маргинала и панка Летова! Что ответить? Как в середине 90-х, так и сейчас — «маргиналы» они оба. Невозможно представить себе Кожинова в «Вестях недели», точно также как Летова — на «Нашем радио». Матерщинника Шнура — да, содомитов всех мастей — пожалуйста, Летова — нет. Это такой неформат. Он слишком русский. Для детенышей революции.

Также и Кожинов… Кожинов и Соловьёв? Кожинов и Познер? Кожинов и внучатые политологи в тридесятом колене?

Ну не Ирод же он был, в самом деле, да и они — не младенцы, чтобы добровольно плестись на интеллектуальное избиение, если не сказать побоище…

Поэтому, если позволительно назвать Вадима Валерьяновича Кожинова — носителем сокрушительно-новой русской мысли конца ХХ века, то Егора (Игоря Фёдоровича) Летова — необходимо признать пророком новой русской образности того же летоопознования.

Новой по-хорошему, то есть изрядно подзабытой старой — выросшей из «Слова о Законе и Благодати» митрополита Иллариона, славянофилов и гулаговского сидельца Лосева у одного, и из народных заговоров, нарочитых детских нескладух и балалаек с ударниками у другого. Со всей мощью модернухи ХХ века, разумеется, у обоих.

Но сейчас о Летове…

Он родом из детства. Именно поэтому он так оглушителен. Не потому что он прочитал Хармса, Хлебникова или Платонова (возможно и не читал, не важно), а потому что: «по реке плывёт топор из села Кукуева, ну и пусть себе плывёт — деревяшка… хренова». Только у него — без эвфемизмов. Это в детских считалках: «по стене ползёт кирпич, прямо к Васе на балкон, ну и пусть себе ползёт, может быть, разведчик он». У Егора кирпич обязательно доползёт, и звезданёт по голове.

Мы повзрослели, жизнь наша в одночасье — повзрослела, считалочки стали другими. Но всё равно — минуя логическое восприятие — Егоровы считалки бьют туда, в неповзрослевшее, в «неоскорбляемую часть души» (это уже Пришвин). Грубо говоря — под дых.

И это вот — родом из детства — вовсе не означает нашего общего, условно говоря, «советского» детства. Это — из детства русского народа вообще, досоветского, возможно даже допетровского. И нескладухи такие, и загадки известны с тех самых времён.

Самое забавное, что Егор очень остро чувствовал это своё родословие, своё происхождение: в позднем творчестве он уже вполне сознательно вторгается туда, в родовую тьму заговоров-считалок, даже рассказывает об этом в интервью. К примеру, об одной из последних песен:

… Идёт смерть по улице,

Несёт блины на блюдце,

Кому вынется,

Тому и сбудется…

(«Про дурачка»)

* * *

Он пришёл к нам в разливанные 80-е (в конце), в 90-е… Для русского рока и русского уха это было пасхальное половодье. Каждой твари по паре, а то и по две. Почему именно Егор? Были же и Цой, и Кинчев, и Бутусов? Шевчук? Даже «Коррозия металла» была…

Почему же именно Летов? Я думаю, помимо своего неискоренимо, неудобно русского родословия сибирского, ещё и потому, что было ясно — он всерьёз, он по-настоящему.

После расстрела Белого дома в Октябре 1993-го, как и полагается русскому поэту — он «был со своим народом», там «где его народ, к несчастью, был». Но ещё и задолго до появленья концепта «Рок Русского Сопротивленья», было очевидно, что этот — не усядется у номенклатурного либерального корыта, и не возглавит «белофартучную оппозицию». В отличие от перечисленных.*

* * *

Рок демократичен по самой своей сути, это как бы общеизвестно. Тем не менее, вряд ли учащийся ПТУ будет слушать «Пинк Флойд», а слушатель Высших литературных курсов — «Сектор Газа». Егора слушали все. Его, на первый взгляд, авангардистские, «сложные» тексты пробивали своей тысячелетней русской изнанкой и закопченные порохом ватники в окопах Первой Чеченской войны, и импортные косухи читателей Сартра в непросыхающей первопрестольной. Пробивали, добираясь до сердца.

«Всё идёт по плану…» — неслось над страной…

А дальше — итоговое. Не потому что последнее (после будет написано и прожито ещё довольно). Но действительно — итоговое, без чего жить нельзя. Без чего нельзя было преодолеть «время колокольчиков» самого близкого в русском роке Летову человека — СашБаша, Александра Башлачёва.

Это «Русское поле экспериментов». Записанное давно, десять лет назад — вдруг добрало смысла, напиталось историей (после Москвы 93-го и Хасавюрта 96-го!) дошло до всех именно тогда, в 1998-м — уже в акустике. Всё, «колокольчики» кончились — «вечность пахнет нефтью». «Русское поле источает снег». Не наоборот, не снег идёт-сыплется на русское поле. Оно — источает снег.

Русский мир закрылся в себе, столько лет (с конца 80-х) стояли растрёпами на посмешище всему миру, глазами хлопали, всем внимали. И вот — закрылись. Летов констатирует это. Русофобам-советологам тогда бы впору ой как задуматься, ой как насторожиться — но они Летова, слава Богу, никогда и не слушали. Они укатывались под Жванецкого, икали под Петросяна, «сжигали корабли» с Шевчуком, жарили мурен с Макаревичем…

Случилось то, о чём писал Ницше: русский солдат, когда смертельно устаёт — ложится в снег. И поле, источающее снег, закрывает его от внешнего мира.

Да, ещё «валится» (и долго, если не всегда будет валиться) на нас «не сердобольный смех» внешнего мира; но русский мир закрылся именно тогда. И стал готовиться к своей весне.

Летов не доживёт до Русской весны. Но вряд ли кто усомнится, что он — её певец. В окопах Донбасса, также как в окопах Первой Чеченской поют «Всё идёт по плану», и «Про Мишутку», и «Про дурачка»…

И слово его также понятно: и недавним шахтёрам, и стреляным добровольцам из России. Потому что оно, покорёженное, как арматура их родных шахт, как выпотрошенные наружу, развороченные снарядами внутренности их жилищ — оно до озноба родное. И честное.

Потому что «небо — осталось точно таким же, как если бы ты и не продался»!


* К чести Кинчева и музыкантов «Коррозии» они достаточно быстро отбились от космополитично-аполитичной либеральной рок-тусовки.
Автор
Алексей Шорохов
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе