Каста живых

Русский рэп между гопотой и экзистенциальной философией

Группа «Каста» для русского рэпа — то же, что Пушкин для русской поэзии: они дали нашему хип-хопу естественный, искренний язык. Фактически именно они стояли у истоков того направления, которое сегодня является одним из самых популярных и жизнеспособных в нашей музыке. Этот путь — от ростовских подъездов на федеральные каналы, от андеграундной сцены до премий МузТВ и MTV — «Каста» прошла за десять лет вместе с тем поколением, которое взрослело и менялось на протяжении 2000-х. Этому поколению песни «Касты» сейчас говорят о жизни больше, чем что-либо другое: альбом «Ясно!» одного из участников группы, Влади, вошел в число самых продаваемых релизов года, а клип на его песню «Сочиняй мечты» набрал в интернете больше 8 миллионов просмотров.

Для меня «Каста» началась в 2003 году с песни «Ревность», клип на которую крутили по музыкальным каналам. Тогда стало понятно, что хип-хоп может быть не только про крутую тусу, наркотики и драки. Универсальная история о любви и ревности была рассказана пареньком с южнороссийским говором и гнусавым тембром гопника. А получилось что-то настоящее — и по языку, и по манере исполнения, и по ритму, и по неожиданно внимательному отношению к слову:

Второй — это вообще! Прозрачный свитерок с вырезом.

Полупидорок такой, гелем вылизан,

Кремом вымазан. Откуда вылез он?

Из книги редких видов выписан.

«Каста» всегда легко рифмовала живую речь — узнаваемую и индивидуальную. В ее песнях не только не было прямого копирования американских образцов черного рэпа, всех этих «йе, камон», но еще и присутствовал свой, как и положено хип-хопу, уличный язык — язык лихого Ростова-на-Дону.

В самом первом клипе под названием «Мы берем это на улицах» ребята из «Касты», тогда еще 18–20-летние пацаны, были больше похожи на выпускников детских домов, чем на звезд: в темных куртках, коротко стриженные, руки в карманах, шеи торчат из застегнутых воротников, изо рта пар. Тогда еще никто не знал, что именно так и будет выглядеть настоящий восточноевропейский рэп. До этого все видели только разноцветные клипы Децла.

Мы берем это на улицах

Мы встречаемся с «Кастой» в Музее советских игровых автоматов в Москве. До закрытия еще пятнадцать минут, автоматы трещат, в зале играет Light My Fire. Группа приходит почти в полном составе — Влади, Хамиль и Змей. Змей — двухметровый великан. Влади — лысый и подтянутый, словно борец. Хамиль с плотно заплетенными косичками по черепу выглядит самым опасным из троих. Они ничего не делают, но от них все равно исходит какая-то угроза. Одно неловкое слово — и тебя жестко обстебут.

— Перестаньте смущать корреспондента. Садимся как дома, — говорит огромный Змей, представившийся Антоном.

— Почему вы все время бандой ходите? — спрашиваю я. — А нельзя, к примеру, взять интервью отдельно у Влада?

Накануне директор группы сказала мне, что давать интервью поодиночке противоречит идеологии «Касты».

— Можно, — говорит Влади.

— Просто у нас много свободного времени сегодня, — добавляет Змей-Антон.

— Мне кажется, в хип-хопе самый большой успех имеют личные темы, — говорю я. — Когда Влади читает рэп о себе, это срабатывает сильнее, чем когда каждый вставляет по куплету в общую песню. Успех альбома «Ясно!» только подтверждает это. Может, вам давно уже пора разбрестись по сольным проектам?

— Может, так и надо сделать, — соглашается Влади. — Просто нам очень дорого само слово «Каста», очень много с этим связано. Это как вторая фамилия — Змей Мишенин Каста.

— У меня даже почта — «хамиль-собака-каста-точка-ру», — вставляет Хамиль.

В конце 90-х «Каста» в Ростове была чем-то вроде профсоюза рэперов: в нее входили все, кто в городе читал рэп. Само объединение возникло в 1997-м, а в 1999-м вышел первый альбом «Трехмерные рифмы», где было собрано лучшее из того, что с подросткового возраста насочиняли участники «Объединенной Касты», — так стала называться тусовка по мере разрастания: в какой-то момент в нее входили 23 человека.

«Трехмерные рифмы» в 1999-м распространялись на кассетах — рэперы сами раздавали их всем, кто мог быть полезен для дальнейшего продвижения ростовского хип-хопа. Сегодня многие из той «банды» стали популярными рэперами. Дальше всех пошел Баста — один из самых успешных хип-хоп-артистов в России. По легенде, именно он предложил слово «Каста», когда придумывали название.

В том же 1999 году Влади, Шым и Хамиль исполнили на рэп-фестивале в Москве «Мы берем это на улицах» и взяли первое место. Через год у «Касты» уже был свой рекорд-лейбл Respect Production в Москве, созданный специально, чтобы продвигать других ростовских рэперов. Несколько лет спустя владельцем лейбла станет Влади — такой вот путь от собственной субкультуры до собственного бизнеса.

— Мы в то время не знали, что такое проф­союз, — говорит Влади. — Просто смотрим: тип в широких штанах. Это был повод подойти и спросить: «Ты читаешь рэп — не хочешь читать рэп вместе с нами?» Ну, и так мы собрали большую тусу. Записывались у меня дома чаще всего. От обычных компаний мы отличались тем, что нас пускали в пару ДК, где мы все вместе устраивали дискотечные вечеринки.

— Рэп же совсем не был популярен в то время, в 90-х.

— Не был, — кивает Хамиль. — Рэп-культуры не было. Отовсюду звучал только рок, поэтому был некий азарт: показать старшему поколению, которое слушало рок, что рэп — это круто. Поэтому надо было объединиться, создать тусовку.

— Вы молодежная субкультура, вы же должны были с кем-то конфликтовать в то время.

— Мы были не дружны с панками, — припоминает Влади. — Иногда дрались с ними.

— И с лесбиянками не дружили, — добавляет Змей. — Но лесбиянки себя сами уничтожили.

— У нас очень воинственные лесбиянки были в Ростове двадцать лет назад, — подтверждает Влади. — Их можно было в принципе воспринимать как полноправных соперников.

Все улыбаются так, как будто говорят неправду.

— Да нет, правда! — поспешно вставляет Змей.

— Они друг друга мочили все время из-за телок, — поясняет Влади.

Смех.

— А с панками почему вы не дружили? Сейчас они как раз про то же, про что альбом «Ясно!», — про добро, альтруизм, нестяжательство, — интересуюсь я.

— Сейчас мы это поняли. Сейчас бы мы дружили, — серьезно отвечает Влади.

— А какие ценности у вас тогда были помимо хип-хопа?

— Водка была в цене, — веско говорит Влади. — Водка и ганж. И телки. Это было очень ценно.

— Где вы все это брали?

— В одном месте практически — на улице! — хором говорят Змей и Хамиль. Я понимаю, что они цитируют собственную песню:

Мы берем это на улицах и несем сюда,

Ожидая, что скажут города.

Это родилось в борьбе за воплощение мечты

И навсегда сохранит в себе ее черты.

Когда слушаешь этот припев со взмывающими вверх трубами и словами «Я удивляюсь, как близко от записи на дисках до голоса в подъезде», понимаешь, насколько романтичными могут быть для рэперов ценности юности — даже если это водка, ганж и телки.

— Целенаправленно себе выкруживали все это каждый день, — вспоминает Влади с улыбкой. — Это было заботой номер один. Плюс деньги: где-то пытались промучивать деньги…

— Все пацаны в те годы мечтали о настоящих «найках», — подключается Змей. — Не «Нуки», не «Ники», а «Найк»!

Я вспоминаю одежду, в которой ребята снимались в первых клипах, и улыбаюсь.

— Чувак зазевался — можно у него пейджер отмутить, продать, купить «найки», — рассказывает Хамиль. Непонятно, шутит или нет.

— Нет, когда пейджеры пошли, мы уже были чуть-чуть постарше, — уточняет Влади.

— 1998 год, — говорит Хамиль.


Пермокультура, таксидермия, музыка

— Мне кажется, ты немножко разочарована, — Хамиль громко хохочет. И все ему вторят.

— Да нет, я объясню, — пытаюсь я перекричать общий смех. — Просто я ненавижу сборища мужчин. Когда их много, и все против меня, да еще и начинают смеяться, как вы сейчас.

Все трое сразу затихают и подбираются.

— Давай я буду за тебя. Я буду за тебя против них, — предлагает Влади и отсаживается поближе ко мне.

Ребята из «Касты» легко переключаются с одного регистра общения на другой. Они могут быть «четкими пацанами», которые объясняются на сленге и от которых исходит невнятная опасность, а могут быть вежливыми взрослыми мужчинами, которые произносят длинные речи о стилистических особенностях хип-хопа. Эта способность существовать сразу в двух пластах, видеть себя со стороны — фишка «Касты»: она транслирует уличную культуру, но не понаслышке знакома и с другой.

— А почему сегодня нет Шыма?

— Шым сейчас увлечен пермокультурой (особой системой ведения сельского хозяйства. — «РР»), — говорит Влад. — Это такой новый способ хозяйствования на земле. Это увлечение поглощает его. Он развивает эту культуру с другими заинтересованными лицами.

— Секта, — бросает Хамиль.

— Что ты говоришь, Хамиль! — одергивает его Влади. — Это серьезное экологическое направление, и Шым хочет, чтобы в России оно было лучше развито.

— А чем вы вообще занимаетесь помимо музыки?

— Мало времени на личную жизнь, — отвечает Змей. Он глава семьи — у него сын. Недавно на совместном с Хамилем альбоме «ХЗ» вышла его трогательная песня про отцовство под названием «Самый счастливый человек».

— А я увлекался таксидермией одно время, — сообщает Хамиль. — Делал чучела из собак, кошек и голубей. Но это длилось недолго, полгода. Я понял, что музыка меня прет больше, чем чучела.

Влади мотает головой — мол, не верь, он гонит.

— Это интересная вещь, — серьезно продолжает Хамиль. — Многие пожилые люди нуждаются в этом, потому что их домашние животные проживают свои жизни рядом, и они хотят оставить их после смерти такими же жизнерадостными, хотя бы на полке. Но на самом деле музыка — это все мое существование, все мое время, все мое удовольствие.

— Даже, скорее, стихи, — уточняет Влади.

— Это все музыка, — упирается Хамиль.

На самом деле за музыкальную часть «Касты» целиком отвечает Влади. Он придумывает мелодии, он же сводит треки как саундпродюсер.

— Я сочиняю несколько тем, потом ставлю всем, все говорят: все дерьмо, кроме этой. Ну, и на эту, которая не дерьмо, мы начинаем сочинять какие-то тексты.

— Вы правда говорите на таком языке: «не кипишуй», «ништяк»?

— Это песня 2007 года, — объясняет Влади. — Тогда мы так говорили. Но это же было пять лет назад! Уже не говорим.

— Только на сцене, — подтверждает Змей.

— Я могу ляпнуть что-нибудь, — говорит Хамиль. — Ништяк!

— А что, ништяк — это нормально, — задумывается Змей.

— Смотря с кем говоришь. По ситуации, — соглашается Влади.

— Когда какой-то кипиш, то можно сказать «не кипишуй», — продолжает рассуждать Змей. — А потом ты перестал кипишить — и все, ништяк.

— Чтобы чувак не парился, надо ему сказать: «Не кипишуй», — вставляет Хамиль. — А то он спалит всю контору.

Бизнес-рэп

Если посмотреть на биографии участников «Касты», выяснится, что все они интеллигенты как минимум во втором поколении. Влади, он же Владислав Лешкевич — кандидат экономических наук. Хамиль — сын вузовских преподавателей, по образованию психолог. Змей — инженер-геолог. Шым — сын преподавателей высшей математики и информатики.

Я спрашиваю Влади, зачем ему понадобилось защищать кандидатскую в 2006 году, когда он был уже довольно известным музыкантом.

— У меня мама — профессор философии, она мне сказала: «Владик, тебе надо поступить в аспирантуру и защитить кандидатскую», — объясняет Влади. — Я поступил и защитил. Это в нашей семье вещь обычная. Я и не думал, что по-другому должно быть.

— О чем была твоя работа?

— Институциональная экономика, — говорит Влади. — Под институтами имеются в виду общественные привычки. Это когда было непонятно еще, становится Россия на рыночные рельсы или не становится; вот этим я занимался. В итоге у нас получилась государственная и не очень-то рыночная экономика, такой замаскированный тоталитаризм. В крупном бизнесе рыночной экономики нет, а в малом и среднем предпринимательстве — да, наблюдается.

— А я инженер-геолог, бурил скважины, хотя я не нефтяник, — рассказывает Змей. — У меня специальность, без которой не начать ни одно строительство. Когда не было концертов и надо было зарабатывать деньги, я подумал: буду работать по специальности. Но когда я попал в компанию и начал работать со взрослыми людьми, которые говорят только о деньгах, которые за спиной о своем друге что-то такое могут сказать… я понял, что не хочу находиться в кругу этих людей.

— Поэтому мы всегда стараемся говорить об Антоше только хорошее, даже если он не слышит! — улыбается Влади.

— А давно вас кормит исключительно му­зыка?

— Лет десять — то лучше, то хуже, но кормит, — отвечает Змей. — Тогда просто были нелучшие времена: 2004 год, я закончил университет, было лето — негастрольный сезон для нас.

— И еще: мы же Змея взяли четвертым чуваком, — поясняет Влади. — «Каста» ведь несколько лет была трио. Так что у Змея был маленький процент поначалу.

— Процент? — удивляюсь я.

— Ну да, мы ж деньги делим, — говорит Влади. — У нас очень справедливая система. Наши дорожные усилия — свое тело взять и доставить на концерт — оцениваются одинаково, независимо от стажа. А оплату за репертуар мы уже делим по участию.

— Влад написал, например, сольный альбом, — объясняет Змей. — А Шым не написал. Это учитывается в дележке.

Среди музыкантов вопрос дележа денег с такой легкостью готова обсуждать, кажется, только «Каста», которая фактически устроена как акционерное общество: участники получают дивиденды в зависимости от вложенных долей. Каждый гонорар делится пополам: «концертная» половина делится поровну между всеми, а «репертуарная» — в зависимости от того, кто сколько строчек зарифмовал. В результате, хотя участники «Касты», как и другие рэперы, частенько эксплуатируют образ расслабленных пацанов с района, мне про них довольно быстро становится ясно одно: они очень много работают.

Работа над собой

— В группе есть такая тема: глагол лучше зарифмовать с существительным, — говорит Хамиль. — Потому что глагол с глаголом зарифмовать — это для лентяев.

«Каста» очень внимательно относится к текстам. Из поздних альбомов почти исчезли простые отглагольные рифмы типа «проститься — влюбиться». Иногда в двух строчках неочевидным образом зарифмовано сразу несколько слов.

В чем обида? Где причина? Может, в стране,

Где унижает госмашина и дает пример?

Но у народа и режима единый нерв. Дело в ином.

Может, религия всему виной?

(Влади «Прощание», 2012)

— В хип-хопе не обязательно иметь образование, связанное со словом, — объясняет Влади. — Но очень важно разобраться с речитативной ритмикой. И потом, это же не академический жанр, здесь можно придумать что-то новое, а это получится лучше, если ты ни на чем не учился.

Последний альбом Влади «Ясно!» — очень плотный еще и по содержанию. Он там все рассказал: от фактов своей биографии до убеждений и чувств. Такого стремления поделиться мыслями о жизни давно не наблюдалось ни у кого из российских музыкантов.

Радость людей, узнающих меня везде,

Признание в престижной среде,

Внимание, которым я завладел, взгляды кокетливой особы,

Растаявшие снобы — хвалят, спрашивают про новый.

Вокруг мир, триумфальные арки.

Новые девайсы, иномарки. Стильно одевайся.

Образ жизни, статус и социальные сети —

Здесь это важно. Я прощаюсь с этим.

<…>

Мне обижаться нечего, но вся цивилизация

Ведь утверждает выгоду, вражду между нациями,

Страх, эксплуатацию. Из-за чего такое?

И вот я понял. Виной я всему.

Это согласно моим чувствам и разуму.

Я — корысть и насилие с инстинктами властными.

Толпой обласканный, я прощаюсь с этим.

Я уберу это в себе и на всем свете.

— Я, помню, взбесился прошлым летом — не выходил из студии, пока не заканчивал куплет, — рассказывает Влади. — Возвращался домой в утренней пробке — такая у меня была неделя. И за эту неделю я сочинил «Сочиняй мечты» и «Прощание». Брал волей.

— Он может так, — кивает Хамиль.

— Я очень давно хотел написать сольный альбом, — продолжает Влади. — Я, помню, года два назад хотел его уже так сильно, что каждый раз, когда я об этом думал, у меня портилось настроение. В какой-то момент я понял, что больше ждать нельзя, и стал писать. Начал со «Слова о полку Игореве».

«Самое нудное школьное произведение» когда-то поразило Влади своей драматур­гией: по сути, это хвалебная песнь о поражении. В итоге получилось шестиминутное переложение «Слова» на рэп, которое вошло в альбом бонус-треком. Но на нем удалось отработать многие текстовые и музыкальные приемы.

— А в какой момент сформировался главный посыл альбома — про доброту, альтруизм и самосовершенствование?

— Я иду в эту сторону, — отвечает Влади. — Ведь все, что нам в мире не нравится, связано с тем, что люди эгоистичны и агрессивны. И вот очень простой вывод: если перестать быть эгоистичными и агрессив­ными, то все всем начнет нравиться. У нас северная страна, в которой так сложилось, что если кто-то имеет силы и желание жить лучше других, то получить это можно только насилием, унижением и стремле­нием к власти. Но суть в том, чтобы не констатировать этот факт, а попытаться измениться самому. Ведь общество состоит из отдельных людей, если каждый из них изменится — изменится и общество. В этом и есть выход.


Мы вечные

За десять лет ценности «Касты», как и той среды, из которой она вышла, кардинально изменились: водка и ганж проиграли вегетарианству. Телки тоже почти не актуальны — трое из участников группы счастливо женаты. Стремление отжать у лоха пейджер сменилось осуждением государственной коррупции. Рэп — один из самых агрессивных музыкальных жанров — пришел к отрицанию всякой агрессии.

— Мы были такими… опасными людьми, — говорит Влади.

— Ростов был покрыт… такой приблатью, — добавляет Хамиль. — Чтобы в том возрасте чувствовать себя уверенно, приходилось прибегать к мимикрии.

— У вас было оружие?

— Нет. Когда мы приезжали в Москву и у кого-то здесь были пистолеты с лицензиями, для нас это было странно, — отвечает Влади. — Неужели прямо стрелять надо? Можно же просто драться. Зачем стрелять?

— В Москве легко было подраться в любой момент, потому что в то время держали Москву скинхеды, а мы приезжали в широких штанах, — вспоминает Хамиль. — Можно было каждый приезд отметить хорошим таким «тж-тж-тж».

— То есть вы, получается, антифашисты, — уточняю я.

— А че это такое? — интересуется Влади. — Я просто слышу… Недавно заходил на один такой сайт, мне было интересно, — движение называется, сейчас вспомню: АД.

— «Автономное действие», — вспоминаю я. — Анархисты.

— Наверное. Но все так агрессивно выглядит — красные, черные цвета… Вводное слово гуманистическое, а читаешь их новости, посты — и понимаешь, что не очень-то они собираются соответствовать своим установкам, — говорит Влади. — Мне кажется, на поле, где есть агрессия, ни к чему хорошему не прийти.

— То есть даже если твоих близких обидят, ты не попытаешься дать сдачи?

— У Влада такая позиция, — вставляет Хамиль. — А я не считаю, что это так.

http://rusrep.ru/images/photo/1340199463208655_big_photo.jpeg

Он на год моложе 33-летнего Влади.

— Этого не произойдет по другой причине, — говорит тот. — Мы оказываемся в той реальности, которая нам соответст­вует. Если мы агрессивны, мы и будем оказываться в агрессивных реальностях. Если мы не агрессивны, то и вокруг нас агрессия будет убывать. Реальность не одна, их много.

— Вот этого я не могу понять, — говорит Змей. — Мы много летаем, и Влади говорит: «Я не могу разбиться».

— При этом ты можешь увидеть, как разобьюсь я, — отвечает Влади. — А я сам перемещусь в тот сценарий, где я не разбился.

— Вот так, да? — недовольно бурчит Змей.

— Ты что, веришь в загробную жизнь? — спрашиваю я у Влади.

— Это до-гробная жизнь. Все, что сейчас с нами происходит, — это мизер того, что мы из себя представляем. Мы вечные. Начались бесконечное количество времени назад, и непонятно, когда закончимся. Ты никогда не осознавала себя неживой — и никогда не осознаешь. Не потому, что мозг физически умрет и не сможет этого осознать, а по какой-то другой причине, экзистенциальной. Ощущение, что ты живешь, никогда не исчезнет. А чтобы об этом говорить более понятным языком… К этому лексикон еще не готов.

Наталья Зайцева

Русский репортер

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе