Мой Цой

21 июня Виктору Цою исполнилось бы 60 лет.


Через два года после «той самой» аварии на латвийском шоссе мы с другом поехали в Питер. Одним днем в сидячем вагоне, без денег, без плана... Нам, охренеть каким взрослым первокурсникам, казалось важным и на кладбище к Цою заехать. По центральной аллее, прямо навстречу шли родители Виктора. Очень медленно, не поднимая глаз, усталые, подавленные. У могилы, самой обычной, такой же как у всех, дежурили ребята в кожанках. Вместе с цветами лежали сигареты, фотографии, стихи, написанные от руки и набитые на машинке, но все мокрые от дождя. Суровое горе поколения, мрачная демонстрация потери у Стены Цоя на Арбате, происходившая на глазах канонизация человека вот только-только жившего рядом с нами - все это показалось таким глупым по сравнению с бредущими по аллее родителями Вити Цоя...


Он остался в своем, как тогда казалось, ужасном 1990-м году, еще в СССР
Фото: фотохроника ТАСС.


  Да, мы были глупыми и понятия не имели, что делать с этой смертью. Кем был тогда Цой? Точно не монументом. Он скорее бесил. Тем, что попал в руки бандитского вида продюсера Айзеншписа. Тем, что из нахального и свободного Вити на глазах превращался в героя попсы с нелепой белой гитарой «для имиджа». Мы ругали его последний тогда альбом. Нам казалось, он слишком для всех. Слишком много компромиссов. Ну мы считали себя умными, да. И понятия не имели, какого масштаба компромиссы нас всех ждут в ближайшие годы.

Мы с годами глупели и толстели, а Цой рос. Сначала стал символом поколения, потом времени, потом его стихи включили в школьные учебники. Они там довольно беспомощно смотрелись, в учебниках. Как будто оторвали крыло от какой-нибудь горной птицы, пытаясь объяснить принцип ее полета.

Но даже учебники, верный знак для молодежи, что это что-то стариковское и скучное, даже документальные фильмы и исполнение его песен всеми, кому не лень, так и не добили Цоя за минувшие 30 лет. Черт знает почему, но его и сегодняшние тинейджеры слушают. Что он там слышат? Точно что-то свое.

Все говорят, что его главные вещи «Перемен» «Группа крови» и «Кукушка». В августе 1990-го главной считали «Пачку сигарет». И они прекрасны, да. Но сам Цой, на мой взгляд, где-то вот тут. Между первым «Бездельником» (а их, что важно, было два):

Гуляю. Я один гуляю.

Что дальше делать - я не знаю.

Нет дома, никого нет дома.

У, я - бездельник!

О, мама, мама, я - бездельник!

И «Электричкой»:

Почему я молчу,

Почему не кричу? Молчу.

Электричка везет меня

Туда, куда я не хочу.

Безделье, бессмысленность всего вокруг и неожиданный кайф в голове от всего этого. А уже после этого (или вместо - в мечтах) героизм и подвиг.

Смерть уберегла Цоя от неминуемого взросления, от политически заявлений, от слабых альбомов, от семейных дрязг, от «Пусть говорят» и вступления в какую-нибудь партию. От соцсетей, от огромных денег, от битвы за место под солнцем, от взросления аудитории и собственного старения... Он остался в своем, как тогда казалось, ужасном 1990-м году, еще в СССР.

Иногда думается, а ведь они могли встретиться прямо сейчас. Люди, чьи лица стали почти иконами - Юрий Алексеевич (он 1934 года, сейчас ему было бы 88, много, но не невозможно), Владимир Семенович (1938 года, 84, по нынешним временам не возраст), Виктор Робертович (уже 60 ему!). Сказали бы они нам что-то про сегодня? Или те самые, непрожитые ими годы стесали бы и легендарность и романтизм? И был бы их уход в зрелом возрасте такой же трагедией для общества как тогда, когда это произошло?

Знаете, они точно что-нибудь нам сказали. Но мы бы не услышали.

Автор
Павел САДКОВ Заместитель главного редактора "Комсомольской Правды"
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе