Попали в историю

Обращаясь к историческим темам, музыкальные театры исповедуют то достоверность, то авторский подход. Получается неуклюже 

  Зачем музыкальный театр обращается к отечественной и мировой истории? Очевидно, посредст­вом опер, балетов и мюзиклов художники пытаются определиться со своим отношением к ­историческим сюжетам и транслировать его в зал. Увы, чаще всего это получается неуклюже и с претензией, а исключения крайне редки.


Поводом к теме стал небывалый зрительский успех мюзикла "Екатерина Великая". В Москву на гастроли его привез Екатеринбургский театр музыкальной комедии, находящийся сейчас на подъеме и славный своим прошлым. Практичная дирекция театра сочла единственный показ в рамках фестиваля "Золотая маска" расточительством, и не ошиблась. Все четыре дня на "Екатерине Великой" был полный аншлаг. То есть один "побочный" феномен уже налицо: публика научилась реагировать не только на мюзикл-хит с мировой славой, но и на отечественную продукцию с российской историей.

Либреттист "Екатерины" Александр Анно не искал себе подпорок вроде "по мотивам Карамзина", но период истории охватил громадный - от появления юной нищей принцессы в российских пределах до смерти великой императрицы. Сумма событий тоже громадная - здесь и последние интриги Елизаветы Петровны, и истерики Петра III, и дворцовый переворот, и потемкинские деревни, и сцена казни Пугачева. История превращения образованной девочки во властную правительницу показана с помощью череды эпизодов, причем среди них есть действительно ключевые, а есть добавленные красоты и для колорита ради. Вот тут и встает вопрос: почему отдельные страницы истории в театре непременно кажутся важнее других?

Вопрос снимается только в том случае, если к объективной исторической важности эпизода добавляется его безусловная театральность. В "Екатерине" такой нашелся только один. Идеально театральной оказалась картонная прелесть потемкинских деревень, ставших вдруг тем, чем они были от рождения, - малеванной декорацией. Но это, конечно, счастливое попадание. Среди причудливо собранных других сюжетов таких безусловно сценичных, в яблочко, больше нет. А если нет, эпизоды становятся необязательны. Вот Екатерина обсуждает с правительством введение свобод, и в этой сцене режиссер не просто иронизирует - скоморошничает. Вот народ провожает Емельку на казнь, и возникает не лубок даже, а мультфильм "Капитанская дочка". Можно поспорить, стоило ли делать из графов Орловых самовлюбленных бардов, но они в любом случае не вышли из канона жанра. Вся атрибутика власти в виде парадных лестниц и колонн, выстраивание симметричных мизансцен вокруг главной героини свидетельствуют, что тема вертикали власти заботила и либреттиста, и режиссера, и художника. И рассказать о своем к ней отношении авторам удалось. Но прокол получился сущест­венный. "Екатерину" спасли редкий для мюзикла умный текст и очень пестрая музыкальная партитура Сергея Дрезнина, выдержанная в эклектичных законах жанра. Здесь нашлось места всему и всем: есть ненавязчивая стилизация русской оперы, песенный эстрадный монолог, легкий джаз, бардовский шансон, даже рэп, которым развлекаются гвардейцы в пудреных париках. Кажется, смесь несъедобная, на деле же у нее общие вкус и цвет, и составные друг друга прекрасно дополняют.

Но как только сюжет приближается к личной жизни императрицы, у режиссера Нины Чусовой начинаются проблемы со вкусом. Увядающая Екатерина нарисована секс-монстром в духе самых дешевых бульварных трактовок. Если бы главной героине пришлось писать на сцене письмо Вольтеру, это выглядело бы безвкусно, но канкан фрейлин вообще вышел за рамки. Выбрана, однако, именно эта страница в истории - не иначе как в расчете на испорченный вкус публики.

Поиск клубнички в истории не част­ ность, а симптом. Самым красноречивым примером на этом поле служит балет "Русский Гамлет" Бориса Эйфмана, поставленный в Большом театре (и к счастью, ныне выпавший из афиши). Тут вертикаль власти вычерчивается фигурально вертикальными шпагатами, силовыми поддержками и агрессивными дуэтами героев. "Русский Гамлет" Павел I наделен эдиповым комплексом и озабочен большей частью не судьбой России, а распутством маменьки.

Беззастенчивая поп-нарезка из опусов Бетховена (когда надо про власть) и из Малера (когда надо про душевные муки) прекрасно иллюстрирует утилитарный подход и тонкость мысли. Сочетание авторов вызывает оторопь не только у профессиональных музыкантов, но и у любого зрителя, имеющего вкус и слух. Впрочем, для авторского почерка хореографа прямолинейные отношения с классической музыкой в порядке вещей. Да и не они здесь главные.

Собственные мысли постановщика относительно российской истории возводятся в ранг непреложных истин, ибо почерку Эйфмана-хореографа не свойственны полутона, поиски нюансов, умение тонко воплощать рефлексии героев. Кульминация - совокупление на троне августейшего семейства, несуразное и смысла действу не добавляющее. То есть теоретически у автора была претензия на философию, а практическое воплощение оказалось клубничкой вразвес.

Самое забавное, что, когда авторы спектакля декларируют не оригинальную версию истории, а всего лишь соб­ственную трактовку достоверно переданных событий, получается не лучше. Одно дело - мюзикл "Екатерина Великая", где положение спасает специфика жанра, в эклектике которого можно уместить и то и се, соблюдая пропорции. Другое - если на старте спектакля речь идет об исторической адекватности, как в случае с оперой "Борис Годунов". Обработка истории тут делается, что называется, "третьей парой рук" - драма Пушкина, опера Мусоргского, режиссура Сокурова. Претензии на достоверность большие, несуразностей масса. С одной стороны, копия кремлевских палат, шитые по старинным лекалам кафтаны, натуральные меха и клон шапки Мономаха. С другой - в монашеской келье Пимена без конца ведутся такелажные работы. А царь Борис - статный, державный, явно лучше настоящего - никак не может уединиться в царских хоромах, ибо дворовые девки так и снуют вокруг трона по хозяйст­ву. Да и поляки со своим черно-белым балом отсылают скорее к компьютерной "готской" игре, чем к шляхетскому зам­ку времен "Бориса".

Идеологи "исторически достоверных" спектаклей взывают к мифическим временам, когда "по оперным спектаклям изучали историю" (цитата из уст уважаемого режиссера). Анализ репертуара главных музыкальных театров убеждает, что приверженцев этой идеи много и исторические оперные блокбастеры в три с половиной - четыре часа остаются нормой современного музыкального театра России. Если принять такую задачу, на постановку надо звать толковых консультантов по особенностям эпохи, как это делается, хотя тоже порой коряво, в кино. А если спектакль должен показать взгляд его авторов на отрезок истории, хорошо бы не пользоваться этой самой историей вразнос, для выражения собственных завиральный концепций. И в обоих случаях вопрос, видимо, не так сложен, как хочет казаться. Дело даже не в том, что создателям спектакля хорошо бы с самого начала выбрать, какой канон для них важнее - исторический или театральный. Все дело в таланте или в его отсутствии. В успешности или неуспешности конкретной постановки. В способности жанров ассимилировать условности или их выталкивать. То есть в конечном счете в здравом смысле и безупречном чувстве театральности, способных стать базой для любого исторического спектакля.

Лейла Гучмазова

Итоги.RU
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе