Разговор с совестью на языке музыки
3 марта 2024 ● ClassicalMusicNews.Ru
Молодежный оркестр Prometheus исполнил Четырнадцатую симфонию Шостаковича и полузабытую музыку Таривердиева и Эшпая.
Оркестр Prometheus.
Фото – Элси Варандо
Состоявшийся 24 февраля 2024 года в Рахманиновском зале Московской консерватории концерт оркестра Prometheus — событие незаурядное и достойное осмысления. Он, несомненно, запомнится слушателям и станет важной вехой в творческой судьбе его участников.
В те времена, когда спрос на услуги профессиональных исполнителей достаточно велик, а в московских концертных залах звучит музыка на любой, казалось бы, вкус, консерваторская молодежь в силу неких причин решила объединиться в новый коллектив с особой репертуарной политикой. И название выбрала обязывающее.
Герой-богоборец Прометей был «музой» сразу двух величайших композиторов — Людвига ван Бетховена и Луиджи Ноно. Последнему, к слову сказать, на днях исполнилось сто лет.
В программе мы находим, однако, совсем иную музыку, хотя руководитель и душа оркестра Михаил Калицкий, ученик Игоря Дронова, вероятно, мог презентовать что-нибудь из сочинений юбиляра. Сегодня внимание неравнодушных молодых людей привлекают произведения мастеров поздней советской эпохи, многие из которых известны публике в лучшем случае по своим названиям.
Калицкий — «пионер» в возрождении и продвижении творчества Микаэла Таривердиева. Из-под рук дирижера уже обрели новую жизнь опера «Ожидание», Концерт для альта с оркестром. Традиция открывать публике серьезные опусы мэтра советской песни продолжилась и в этот вечер. Но его концептуальным центром была симфония Шостаковича, прозвучавшая уже во второй его части. Два других произведениях составили ей ансамбль.
Второй скрипичный концерт Таривердиева написан буквально на закате советской эпохи. С первых тактов ощущается влияние Пендерецкого и его последователей – соноры ужаса, фаготовый рокот, дребезжание струнных. Музыка концерта буквально душит крайними проявлениями экспрессии, являя слушателям бестематийное царство — «пустоту космоса» (так определяет общий настрой произведения супруга композитора Вера Таривердиева).
Если в иных своих сочинениях (в том же «Ожидании») композитор несколько облегчает стилистику европейской новой музыки, адаптируя ее к восприятию советской публики, то прозвучавший концерт показался бескомпромиссным. По-видимому, автор хотел выразить в нем что-то очень важное для себя и болезненное – а что именно, до сих пор остается тайной.
Но каким бы ни был опус, у концертной эстрады есть свои законы. Солистка Зоя Пенькова выглядела роскошно в своем бархатном бордовом платье. В трактовке виртуозного произведения Зоя была предельно темпераментной – живой и убедительной в каждом своем движении. Играла увлеченно и с большой отдачей, порой в ущерб качеству скрипичного звука: завибрированные флажолеты снимались неаккуратно, а скрежет придавленных смычком струн не добавлял музыке особого шарма.
Чувственная интерпретация компенсировала однообразие музыкального материала, расцвечивала восприятие довольно продолжительного сочинения. Порой исполнительница перебарщивала, злоупотребляла частой и мелкой вибрацией, играя уже на наших нервах.
Зоя Пенькова.
Фото - Элси Варандо
Удачной находкой композитора кажется инструментальная диспозиция: в первой половине концерта постоянным партнером солирующей скрипки является фагот. Въедающийся, нуарно-дымный тембр этого инструмента довлел над всеми, подобно злому року. Угрожающие реплики фаготиста, перебивающие истерику солирующего инструмента, магнитили внимание. Дирижер удачно приподнял группу деревянных духовых, разнообразив кластерное звучание струнных.
Заметно подуставшую публику в первом отделении ожидал еще и Концерт для контрабаса Андрея Эшпая. Музыка этого тонального в своей основе сочинения энергична и яростна. Изломанные мелодии Шостаковича и свирепые ритмы Бартока хорошо отпечатались в партитуре, начинающейся монологом героя – несколько тактов кислого антимелодичного контрабасового соло переходят в приглушенный лиризм, согретый утешением.
Казалось, что солист Андрей Мартыненко не проникся симпатией к диссонантным эпизодам данного сочинения. Его игра в отдельные моменты напоминала простое воспроизведение нотного текста. Однако, как только появлялся нежный тональный островок, Мартыненко расцветал. Исполнитель буквально обнял каждого из слушателей в своем «больном» вальсе, который исполнил тепло и трепетно, с чувством сладостной ностальгии.
Драйвовый, но, признаемся честно, не всегда идеальный по интонации, чёс струнных прекрасно сочетался с мягким, бархатным тембром солиста. Драматическая, на разрыв аорты, кульминация свалилась как снег на голову. Концовка концерта оказалась внезапной, и трудно сказать, до какой степени виной тому была преподнесенная исполнителями интерпретация.
Михаил Калицкий, Андрей Мартыненко.
Фото - Элси Варандо
На «десерт» Михаил Калицкий припас раскаленную добела Четырнадцатую симфонию Шостаковича с торжествующей смертью-злодейкой в главной роли. Первое отделение до того насытило восприятие публики, что еще одно, да еще и такое, сочинение стало серьезным испытанием для ее стойкости.
Выдержали не все: немалая часть зала предпочла «сыграть в Гайдна».
Смелость и дерзновенность в выборе данного произведения озадачивают. Что сможет продемонстрировать студенческий коллектив, когда в ушах живо впечатление от эмоциональной версии Вишневской и Ростроповича? Стоило ли вступать в состязание с таким монстром, как musicAeterna?.. Интерпретация «прометеусов» получилась юношеской, но не поверхностной. За искренностью и даже некоторой безбашенностью ощущалось усилие по-новому, как бы впервые осмыслить классический шедевр.
Высокое напряжение сохранялось от первой до последней ноты. Яркими, буквально кинематографическими эффектами поражали бешеная скачка «Малагеньи» или жестокая рубка в «Ответе запорожских казаков». Особенно отмечу группу перкуссии – удары трубчатых колоколов всякий раз внушали ужас, а грубая пронзительность деревянного блока усиливала этот пугающий эффект.
Глубокие и возвышенные чувства не всегда проступали достаточно рельефно, но главный промах был в вокальной сфере. Как ни удивительно, хотелось дополнительной трансляции словесного текста, проекции его на стену зала. Особенно страдала дикция Дарьи Щуцкой. Вокалистка так отдавалась пению, что порой переигрывала. Неуместный оттенок вульгарности обнаружился в песне «Мадам, посмотрите» («хохотать» нужно уметь). В «Самоубийце» обидно было за солирующую виолончель, ей не хватило объемного звучания, да и некоторые переходы получились грубоваты. Интонация Дарьи была, к тому же, не безупречной, отчего приходилось, увы, делать скидку на «молодежное» исполнение…
На этом фоне бас Константин Федотов звучал богаче и выигрышнее. Певец удачно распоряжается своим сильным голосом с насыщенным тембром. В интерпретации чувствовалась зрелость: Константин порой завораживал публику замогильными тонами. А в иные моменты хотелось пожелать певцу толику актерского напора. Так, в «Ответе запорожских казаков» ему не хватило жгучей экспрессии.
Чего нельзя сказать о вечере в целом. Маленький Prometheus зажег, напугал, удивил, влюбил в себя. Да и невозможно после такого концерта воспринимать этих музыкантов как студенческий коллектив. Совершенно по-взрослому они совершили приношение советской интеллигенции, приоткрыли те страницы истории, которые для молодой части публики уже недосягаемы.
Трагическое уклонение вечера явно не исчерпывает потенциал артистов. Сегодня их привлекает мучительный пафос смерти, а завтра источником вдохновения станет что-нибудь иное. Очевидно, однако, что этих ребят не привлекает – легковесное и формальное искусство. И это тоже наша русская традиция – там, где нельзя положиться на слово, музыка остается гласом совести.
Фото – Элси Варандо
Состоявшийся 24 февраля 2024 года в Рахманиновском зале Московской консерватории концерт оркестра Prometheus — событие незаурядное и достойное осмысления. Он, несомненно, запомнится слушателям и станет важной вехой в творческой судьбе его участников.
В те времена, когда спрос на услуги профессиональных исполнителей достаточно велик, а в московских концертных залах звучит музыка на любой, казалось бы, вкус, консерваторская молодежь в силу неких причин решила объединиться в новый коллектив с особой репертуарной политикой. И название выбрала обязывающее.
Герой-богоборец Прометей был «музой» сразу двух величайших композиторов — Людвига ван Бетховена и Луиджи Ноно. Последнему, к слову сказать, на днях исполнилось сто лет.
В программе мы находим, однако, совсем иную музыку, хотя руководитель и душа оркестра Михаил Калицкий, ученик Игоря Дронова, вероятно, мог презентовать что-нибудь из сочинений юбиляра. Сегодня внимание неравнодушных молодых людей привлекают произведения мастеров поздней советской эпохи, многие из которых известны публике в лучшем случае по своим названиям.
Калицкий — «пионер» в возрождении и продвижении творчества Микаэла Таривердиева. Из-под рук дирижера уже обрели новую жизнь опера «Ожидание», Концерт для альта с оркестром. Традиция открывать публике серьезные опусы мэтра советской песни продолжилась и в этот вечер. Но его концептуальным центром была симфония Шостаковича, прозвучавшая уже во второй его части. Два других произведениях составили ей ансамбль.
Второй скрипичный концерт Таривердиева написан буквально на закате советской эпохи. С первых тактов ощущается влияние Пендерецкого и его последователей – соноры ужаса, фаготовый рокот, дребезжание струнных. Музыка концерта буквально душит крайними проявлениями экспрессии, являя слушателям бестематийное царство — «пустоту космоса» (так определяет общий настрой произведения супруга композитора Вера Таривердиева).
Если в иных своих сочинениях (в том же «Ожидании») композитор несколько облегчает стилистику европейской новой музыки, адаптируя ее к восприятию советской публики, то прозвучавший концерт показался бескомпромиссным. По-видимому, автор хотел выразить в нем что-то очень важное для себя и болезненное – а что именно, до сих пор остается тайной.
Но каким бы ни был опус, у концертной эстрады есть свои законы. Солистка Зоя Пенькова выглядела роскошно в своем бархатном бордовом платье. В трактовке виртуозного произведения Зоя была предельно темпераментной – живой и убедительной в каждом своем движении. Играла увлеченно и с большой отдачей, порой в ущерб качеству скрипичного звука: завибрированные флажолеты снимались неаккуратно, а скрежет придавленных смычком струн не добавлял музыке особого шарма.
Чувственная интерпретация компенсировала однообразие музыкального материала, расцвечивала восприятие довольно продолжительного сочинения. Порой исполнительница перебарщивала, злоупотребляла частой и мелкой вибрацией, играя уже на наших нервах.
Зоя Пенькова.
Фото - Элси Варандо
Удачной находкой композитора кажется инструментальная диспозиция: в первой половине концерта постоянным партнером солирующей скрипки является фагот. Въедающийся, нуарно-дымный тембр этого инструмента довлел над всеми, подобно злому року. Угрожающие реплики фаготиста, перебивающие истерику солирующего инструмента, магнитили внимание. Дирижер удачно приподнял группу деревянных духовых, разнообразив кластерное звучание струнных.
Заметно подуставшую публику в первом отделении ожидал еще и Концерт для контрабаса Андрея Эшпая. Музыка этого тонального в своей основе сочинения энергична и яростна. Изломанные мелодии Шостаковича и свирепые ритмы Бартока хорошо отпечатались в партитуре, начинающейся монологом героя – несколько тактов кислого антимелодичного контрабасового соло переходят в приглушенный лиризм, согретый утешением.
Казалось, что солист Андрей Мартыненко не проникся симпатией к диссонантным эпизодам данного сочинения. Его игра в отдельные моменты напоминала простое воспроизведение нотного текста. Однако, как только появлялся нежный тональный островок, Мартыненко расцветал. Исполнитель буквально обнял каждого из слушателей в своем «больном» вальсе, который исполнил тепло и трепетно, с чувством сладостной ностальгии.
Драйвовый, но, признаемся честно, не всегда идеальный по интонации, чёс струнных прекрасно сочетался с мягким, бархатным тембром солиста. Драматическая, на разрыв аорты, кульминация свалилась как снег на голову. Концовка концерта оказалась внезапной, и трудно сказать, до какой степени виной тому была преподнесенная исполнителями интерпретация.
Михаил Калицкий, Андрей Мартыненко.
Фото - Элси Варандо
На «десерт» Михаил Калицкий припас раскаленную добела Четырнадцатую симфонию Шостаковича с торжествующей смертью-злодейкой в главной роли. Первое отделение до того насытило восприятие публики, что еще одно, да еще и такое, сочинение стало серьезным испытанием для ее стойкости.
Выдержали не все: немалая часть зала предпочла «сыграть в Гайдна».
Смелость и дерзновенность в выборе данного произведения озадачивают. Что сможет продемонстрировать студенческий коллектив, когда в ушах живо впечатление от эмоциональной версии Вишневской и Ростроповича? Стоило ли вступать в состязание с таким монстром, как musicAeterna?.. Интерпретация «прометеусов» получилась юношеской, но не поверхностной. За искренностью и даже некоторой безбашенностью ощущалось усилие по-новому, как бы впервые осмыслить классический шедевр.
Высокое напряжение сохранялось от первой до последней ноты. Яркими, буквально кинематографическими эффектами поражали бешеная скачка «Малагеньи» или жестокая рубка в «Ответе запорожских казаков». Особенно отмечу группу перкуссии – удары трубчатых колоколов всякий раз внушали ужас, а грубая пронзительность деревянного блока усиливала этот пугающий эффект.
Глубокие и возвышенные чувства не всегда проступали достаточно рельефно, но главный промах был в вокальной сфере. Как ни удивительно, хотелось дополнительной трансляции словесного текста, проекции его на стену зала. Особенно страдала дикция Дарьи Щуцкой. Вокалистка так отдавалась пению, что порой переигрывала. Неуместный оттенок вульгарности обнаружился в песне «Мадам, посмотрите» («хохотать» нужно уметь). В «Самоубийце» обидно было за солирующую виолончель, ей не хватило объемного звучания, да и некоторые переходы получились грубоваты. Интонация Дарьи была, к тому же, не безупречной, отчего приходилось, увы, делать скидку на «молодежное» исполнение…
На этом фоне бас Константин Федотов звучал богаче и выигрышнее. Певец удачно распоряжается своим сильным голосом с насыщенным тембром. В интерпретации чувствовалась зрелость: Константин порой завораживал публику замогильными тонами. А в иные моменты хотелось пожелать певцу толику актерского напора. Так, в «Ответе запорожских казаков» ему не хватило жгучей экспрессии.
Чего нельзя сказать о вечере в целом. Маленький Prometheus зажег, напугал, удивил, влюбил в себя. Да и невозможно после такого концерта воспринимать этих музыкантов как студенческий коллектив. Совершенно по-взрослому они совершили приношение советской интеллигенции, приоткрыли те страницы истории, которые для молодой части публики уже недосягаемы.
Трагическое уклонение вечера явно не исчерпывает потенциал артистов. Сегодня их привлекает мучительный пафос смерти, а завтра источником вдохновения станет что-нибудь иное. Очевидно, однако, что этих ребят не привлекает – легковесное и формальное искусство. И это тоже наша русская традиция – там, где нельзя положиться на слово, музыка остается гласом совести.