3 мая 2010 ● Юрий ДАНИЛИН
Родной город он традиционно навещает по весне. Связано ли это с днём его рождения, как утверждают многие, не знаю. Не спрашивал. Да это и не важно. Важно, с чем приехал. Программу не объявляет до последнего. Выбор произведений никогда не объясняется и не комментируется. «Так сложилось», – говорит он. Исчерпывающее заявление. Я приезжаю за несколько дней до концерта и с удовольствием наблюдаю уже привычную картину: на сцене полуразобранные «Стенвеи» и задумчиво изучающий их достоинства и недостатки Евгений Георгиевич Адамов. Никто в России не может соперничать с ним в этом деле. Его вполне можно называть Стенвей Георгиевич, так как никаких секретов сложнейший механизм для него не представляет. Он знает всё. Потому кротко и терпеливо переносит все претензии исполнителя. Всегда соглашается. Делать-то всё равно ему. А он и без претензий знает, на что можно рассчитывать с тем или иным инструментом. Рояли и мастер в ожидании маэстро. «Скорее бы расстреляли», – вполне добродушно говорит мне Евгений Георгиевич. Не произношу вслух, но думаю, что как раз за этим дело не станет. Всё обретает скорость и смысл, когда в зал врывается Соколов. Именно врывается – сказывается нетерпение ситуаций без инструмента. Будь его воля – он возил бы его и в метро. Замечу, кстати, что выдающийся пианист современности не гнушается этим видом транспорта, как некоторые «гордые» соотечественники.
На сцене тем временем раскидываются личные вещи. И это тоже традиция: всегда используются три стула. Не больше и не меньше. Первый занимают свитер и часы. Второй – куртка. Третий – портфель. Пиджак доверяется роялю. Порядок этот никогда не нарушается. Далее – рояль. Смысл его долгих репетиций – выбор инструмента. Сейчас их на сцене два. Подолгу играет на каждом одни и те же отрывки. Иногда общается с присутствующими. Мы с Евгением Георгиевичем нахваливаем новый «Стенвей», нам кажется, что он просто предназначен для исполнения Баха. «Да, – говорит Соколов, – очень хороший, такой ровный, гладкий, сам играет…» То ли похвала, то ли осуждение? Чувствую, скорее, осуждение. Отвлекать его в эти ответственнейшие минуты никто не рискует. Евгений Георгиевич отпущен обедать. Завершения предконцертной прелюдии не видно…