Боровский

Вечером Пушкинская улица оживала... Cвободные от спектаклей актеры киевского Театра русской драмы, оперные певцы, балетные танцовщики выходили потоптать качающиеся тени каштановых листьев и подышать воздухом, который, несмотря на близость к Крещатику, был свеж, пахуч и вязок.

Эту фотографию подарил мне знаменитый хирург Владимир Алекси-Месхишвили. Давид Боровский, Сергей Параджанов и грузинский художник Кока Игнатов. 60-е годы

Киев тогда не был театральной провинцией.

Вот лучший Федя Протасов русской сцены Михаил Федорович Романов, опираясь (разумеется, образа ради) одной рукой на трость, другой на жену, красавицу из немого кино «Праздник святого Йоргена» Марию Павловну Стрелкову, проплывает вниз к бывшей Фундуклеевской. Вот Константин Павлович Хохлов, соратник Станиславского, блистательный Олег Борисов, невероятный Павел Луспекаев...

А на другой, оперной, стороне — Патаржинский, Петрицкий, Гмыря, Литвиненко-Вольгемут...


Пушкинская была не просто улицей, не только остроумным и беспощадным критиком новых спектаклей и актерских работ, она сама была сценой. Там блистали мастерством в живой интриге. И действующим лицом мог стать каждый, кто попадал на покатый ее тротуар, — от суфлера-меломана, которому в будку провели наушники и он, забывшись от счастья, слушал во время спектакля (который вел!) оркестр Бернстайна и дирижировал, насмерть перепугав актеров, ждавших подсказки, до народного артиста или городского сумасшедшего Шаи, торговавшего журналами и переносившего все театральные новости.

Но никто, даже мой любимый учитель в журналистике, несравненный Аркадий Романович Галинский, мудрец, умница и провидец, не мог угадать в совсем молодом человеке по имени Дэвик, помогавшем главному художнику Театра русской драмы Савве, выдающегося сценографа двадцатого века Давида Боровского — мастера, в значительной степени определившего современные направления этого искусства.

Слава знаменитой Таганки, удачи многих драматических и оперных спектаклей на лучших сценах мира обусловлены участием в них Давида Боровского, он понимал и видел в текстах и вокруг себя то, что...

Тихий, мудрый, неспешный, ироничный, очень домашний человек, почитаемый в мире театра непререкаемым авторитетом и безусловным классиком жанра, прижимает меня к груди, чтобы я замолчал:

— Перестань!..

Но я успеваю увернуться и, оглянувшись в зрительный зал, закричать:

— Он вне ряда! Вообще. Во всем мире!


Эдуард Кочергин и Давид Боровский. Два великих сценографа на выставке в Вильнюсе. 70-е годы

Юрий Рост, Обозреватель «Новой»

Новая газета

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе