Южный город: наступление

— Таганрог — южный город, южные ворота России, — начинает официальный разговор Евгения Коноплева, директор Таганрогского государственного литературного и историко-архитектурного музея-заповедника, в который входят семь музеев. — Что-то вы налегке приехали. Давайте я вам дам пуховой платок.

Директор сидит за огромным антикварным столом. За ее спиной планы двух флигелей, похожие на карты наступления небольшой армии. Она говорит по телефону.

— А кроме размеров у тебя есть что? Тут жалюзи пришли. Присаживайтесь, — это уже нам, не отнимая трубки от уха. Мы присаживаемся на исторические стулья. Напротив историческое зеркало с зеленым жидким мылом на полочке.

— Галя, как дела, как бабушка? По жалюзям. Почему ты задаешь мне вопросы, на которые ты должна отвечать?

Снова разрывается телефон.

— Ничего без нашего согласования им делать не давай! А если с той стороны забора, то можно!

Чехов со своим юбилеем надвигается на город, как войска иностранных оккупантов, взрывая привычный уклад, мосты и склады.

На общую реконструкцию Таганрога выделено около 700 миллионов рублей — солидная сумма для городского бюджета. На эти деньги отреставрированы драматический театр с пристройками, памятник Чехову со сквером, домик Чехова и сам город. Обновленному театру его бывшие актеры пророчат деградацию и гибель; в Таганроге появилось несколько новых памятников, но колдобины на дорогах остались — кажется, там же, где были при Антоне Павловиче.

Чехов, которого в Таганроге раздражали остановившееся, как водовороты зимой, время и дух мещанства — теперь надежда его земляков на государственные и частные инвестиции и развитие туризма. 

Коноплева куда-то звонит, чтобы дать нам провожатых.

— Дайте нам фанатиков своего дела! — прошу я ее.

— У нас все фанатики.

— Тогда дайте нам старейшин.

— У нас все старейшины, по 30 лет работают.

— А молодые?

— Молодая была немолода, — директор задумчиво цитирует классика. — Какой молодой пойдет на зарплату в семь тысяч? Служить Чехову, — торжественно добавляет она, — это великая честь. Чем больше его изучаешь, тем больше видишь, какая там глубина, непостижимая для обыкновенных людей — меня и моих сотрудников. У меня сторож великолепный. Я вам его дам. — Звонит куда-то: — Ольга Антоновна, тут к тебе корреспонденты идут из Москвы. Сторож где твой, Андрей? Подготовь.

Оборачивается к нам:

— Но сначала капельку пройдете по музею. Зоя Федоровна, проведи экскурсию! Короткую, без фанатизма.

Риба и рыс

— Таганрог — южный город, — сообщает нам Зоя Высоцкая, заведующая музеем-гимназией. — Когда Чехов приехал в Москву, из него пер этот южный диалект. Тут ведь как говорили? «Риба», но «рыс»!

Короткая экскурсия длится полтора часа. Мы полностью освежаем в памяти биографию Чехова. Залы гимназии огромные, гулкие, посреди них ползают рабочие — идет оверлок ковровых дорожек.

— Тут у нас карцер, но мы его еще не доделали, — за неимением карцера Высоцкая показывает нам, где будут висеть жидкокристаллические панели. Вокруг новенькие витрины, мониторы с цифровой экскурсией, большой групповой портрет — Чехов с родственниками.

— Писал академик живописи Колупаев, — поясняет Зоя Федоровна. — Но мне лично не очень нравится выражение их лиц. Они как бы не рады.

Быстрым шагом мы идем сквозь музейные залы. Мимо нас в витринах проносятся: бокорезка для набивания гильз, «прекрасный рассказ „Счастье“», портрет крестьянского мальчика, подаренный музею краеведом Гаврюшкиным, электронная презентация острова Сахалин, баннер с верандой Мелихово, экземпляр «Крыжовника», портрет Чехова, написанный братом Николаем, — почему-то без уха.

— А вот самый обыкновенный мужчина отлил человека в футляре из бронзы, — удивляется Высоцкая. — Я его знала. Дядька у нас в пивном магазине работал продавцом.

В Таганроге стыдливо замалчивают тот факт, что Чехов сюда так и не вернулся. Бывал, говорят, четыре раза. Очень любил. Но бичевал. А куда было возвращаться? После обмеления залива и усиления роли Ростова порт пришел в упадок, и многонациональный город диаспоры, рыбы и банков окончательно стал захолустьем.

Возле городского парка стоит новая свинья. На ней гусь. На гусе кот, Каштанка рядом. Старичок подходит, трет свинье пятак — на удачу. Он и так уже блестит. Город рассчитывает, что миллионы, выделенные на обновление и реконструкцию, создадут, как здесь пишут, «притягательный инвестиционный климат». Что сюда потянутся туристы. Но чтобы «гулять по тихим и зеленым улочкам», как писал Чехов, им нужны гостиницы. А из семи запланированных Ростовской областью по целевой программе развития туризма объектов инфраструктуры реконструировали лишь два — «Темиринду» и «Таганрог».

— Таганрог — южные ворота страны, — говорит сотрудник отдела «Лавка Чехова» Анна Корж. — Можно было пройти всю набережную и не увидеть ни одного российского судна. Сорок процентов продуктов перевозили через Таганрог! И торговали здесь абсолютно всем.

Все должно быть прекрасно

— Все думают: ну, жил мальчик в южном захолустном Таганроге, — говорит заведующая отделом «Домик Чехова» Ольга Шипулина. — Да, людей здешних он не любил, но город обожал. Ведь у нас город южный, очень солнечный, даже в течение всего года!

В окно видно, как по двору ползет жутковатая поземка. Сугробы подбираются к подоконникам. Неба не видно. С белой тарелочки на меня смотрит Чехов, окруженный каемочкой с надписью: «В человеке все должно быть прекрасно». Это — магазин сувениров при музее, в нем пусто.

— Музей хотели устроить в Таганроге еще до революции, — рассказывает Шипулина. — Городская управа пыталась выкупить домик. Но средств не было, и как частное лицо его выкупил член городской управы Андреев-Туркин. Он и стал первым директором чеховских музеев в Таганроге. Деньги ему не смогли вернуть сразу, поэтому дом сдавали в аренду и покрывали долг. И только в двадцатые годы освободили дом от квартиранта, а в 1926 году открылась экспозиция.

Музей создали благодаря инициативе снизу. В обязанности жителей трех близлежащих домов входили уборка и обслуживание музея. За это они не оплачивали коммунальные услуги, но зарплату стали получать только в 1935 году, то есть девять лет отработав на Чехова бесплатно.

В девяностые таганрожцы любили Чехова не за инвестиции, а просто так. Из любопытства. Сторож Андрей рассказывает, что вечером к нему подошли двое и предложили заплатить в марках, если им с двумя иностранцами позволят провести ночь в музее.

— Двоих как-то снимал с крыши, залезли поприкалываться, обкуренные были или что… — вспоминает он. — А по ростовскому радио страшилки рассказывают: «Опоздала я на автобус и пришлось заночевать в домике Чехова, в полночь пробили часы, пришел дух Антона Павловича… короче, вышла я вся седая утром и все такое».

— А нет привидений? — неожиданно для себя спрашиваю я на полтона ниже. Андрей тоже переходит на шепот:

— Бывает, срабатывает сигнализация на движение. Приходишь, а тут никого нет. Мыши вряд ли — что они, старую мебель будут грызть? Может, пыль?

В пыль мы оба не верим. Ни я, ни Андрей — потомственный сторож домика. Прежние сторожа — его дедушка и бабушка, Андрей Данилович и Анастасия Емельяновна — жили в соседнем доме. Сейчас Андрей строит рядом новый дом для своей семьи: дочери 19 лет, надо думать о будущем.

Жители южного города

— Таганрог — южный город, и в Чехове его происхождение очень чувствуется, — с ходу заявляет Алла Цымбал, сотрудник отдела «Историко-краеведческого музея». — В нем есть южный менталитет — конформизм: он никогда никого не судит, только описывает. Ставит диагноз, и все.

В бывшем дворце Алфераки, где сейчас музей, роскошный зал с ампирными золотыми часами, камином, балконами, огромными окнами. Здесь, в музее, Алла Цымбал и выросла — среди огромных рыб, птиц и других чучел. Ее мать была директором.

— Бедный Чехов, как курочка-гриль, крутится на том свете, — вздыхает она. — Он ненавидел пошлость, а она его постоянно достает. В постановках, в публикациях. Вот у нас есть бар «Чехонте», а было вообще казино, наш музей даже писал куда-то, возмущался. Был ресторан «Дядя Ваня». А сейчас появилась брынза 

«Чехов». Почему брынза?

Чехов писал: «60 000 жителей занимаются только тем, что едят, пьют, плодятся, а других интересов никаких. Куда ни явишься, всюду куличи, яйца, сантуринское, грудные ребята, но нигде ни газет, ни книг…» О себе в Таганроге рассказывать не любят. Как бы считают, не о чем. Приезжему вместо себя выставляют вперед Чехова, который бичевал Таганрог, но любил, и заботился о своих талантливых, но слабовольных братьях. Один, писатель-журналист, всю жизнь связывался со сложными женщинами и жил неряшливо, второй, художник, бросал любое начатое дело — даже ухо брату не дорисовал, — пил и умер рано от той же чахотки.

Непонятно, кто же все эти люди, скрывающиеся за Чеховым, как за каменной стеной не меняющейся истории. Ясно одно: Таганрог — южный город. На набережной возле кафе «Альбатрос» дворник метет снег. На площадке вокруг желтенького яхт-клуба дети играют в хоккей.

Радио-Треплев

— Таганрог — южный город, — начинает работник местного радио Сергей Сериков, и мы с фотографом откидываемся на спинки стульев. — Почему мальчик из семьи, где читали по складам, второгодник, стал духовным лидером чуть ли не всего мира? Среда, среда формировала Чехова. Здесь была вольница: сюда бежали из Италии от австрийской экспансии, богатые греки — от османского насилия, все эти Варваци, Депальдо, которые лестницу сделали, театр построили. Был культ толерантности, почему Таганрог и сдался немцам во время войны. В южном городе люди умели приспособиться: жизнь была переменчива, и социальных катаклизмов хватало. Обывательская жизнь была крепкой. Здесь были крупнейшие банки, склады русской армии…

В радиорубке стоят изразцовая печь и стол советского радиожурналиста, под уютным светом лампы, каких не выпускают уже лет сорок, лежат записи, торчат микрофоны. В студии «Радио Таганрога» стоят усилители МЭЗ, которые можно сдавать в музей. Но почему-то пока не сдают.

Сергей Сериков работал на радио Чукотки, а с 1954 года — на таганрогском. Потом завлитствовал в драматическом театре имени Чехова. И даже писал пьесы. В основном исторические. О таганрогском подполье, о звеньевой кукурузоуборочного звена со сложной судьбой, о пребывании в Таганроге Гарибальди. А какие-то не залитовали, против каких-то восставали секретари горкома комсомола.

— Наверное, чтобы быть известным, надо было попасть в обойму… — растерянно говорит он.

— Коммунякой надо было вам быть, — говорит Сергею его друг, Петр Проценко, бывший замдиректора театра имени Чехова.

-Нет-нет. Уже и время было другое. Может, пьесы были слабые?

Быть драматургом на родине Чехова — это утопия. Он сам, как видно, тоже не смог.

Два мира

— Таганрог — южный город со своим менталитетом, — говорит улыбчивый человек в очках, директор Таганрогского драматического театра имени Чехова Сергей Герт. — Культурная столица Дона. Весной и летом приятно гулять по улочкам: особняки, зеленый городок, такой неспешный…

— Чехов уехал, умер, а все его персонажи остались живы: и толстый, и тонкий, и человек в футляре, и хамелеон Очумелов, все остались, — с яростью восклицает актер Юрий Лаптев. Десять лет он не работает в театре имени Чехова. Считает, что его выжили. — Театр превратился в сплошную развлекуху. Пришли новые реформаторы, которые взяли на вооружение, что если главный режиссер себя исчерпал, надо кого-то там приглашать.

Я возражаю, что приглашать других режиссеров — нормальная, здоровая практика. Это не дает театру законсервироваться.

— А тут другая традиция была, — злится Лаптев. — Но пришло новое руководство, разогнали часть актеров. Вывели из реестра государственных театров — для чего? Муниципальный театр — это же беднее сразу!

Мы идем к реформаторам — смотреть, как именно обеднел театр. Театр блестит, как новая пуговица. Современная мебель, полы. В холле стоит блестящий кофейный аппарат, похожий на инопланетный корабль.

Директор Герт — тоже актер: в новом «Вишневом саде» он играет хозяйственника Лопахина. В его кабинете блестят полированные столы, лампа в стиле хай-тек, плазма на стене. На экране монитора видно, как на сцене возле особняка с колоннами уборщица метет пол: идет видеотрансляция.

— Понимаете, надо хотеть, — втолковывает нам Герт. — Не так это дорого. Каждый театр зарабатывает деньги. Гримерки оснащены всем необходимым: сплит-система, холодильник, связь, телефон, картины, чайники. Если я приезжаю в другой город и вижу в театре мебель 50?х годов, грязь непонятную — значит, худрук не хочет. Мне тоже говорили: мол, они все измажут, разломают. Но когда люди понимают, что это их, они очень этим дорожат. Вредители они, что ли? Мы вот в одном московском театре выступали, так пока дошли от гримерки до сцены, обувь надо было чистить.

«Вокзал строился в пяти верстах от города. Говорили, что инженеры за то, чтобы дорога подходила к самому городу, просили взятку в пятьдесят тысяч, а городское управление соглашалось дать только сорок; разошлись в десяти тысячах, и теперь горожане раскаивались, так как предстояло проводить до вокзала шоссе, которое по смете обходилось дороже» (А. П. Чехов, из письма к Суворину).

— И зарплата у наших актеров для Таганрога вполне достойная, — продолжает Герт. — Меньше 10 тысяч никто не получает. Некоторые — 15?20. Это если учесть, что у нас на металлургическом заводе помощник сталевара получает 12 тысяч, а там работа тяжелейшая.

За кулисами стоит бутафория: натурально серебряный чайный сервиз. На фоне светлого особняка — персонажи «Вишневого сада», все в палевых тонах: в серо-жемчужном платье Варя, Шарлотта в белом экстравагантном пальто, Раневская — роскошная женщина в кофейном платье с газом, Аня в канотье. Все — и декорации, и эти платья фасонов 1904 года — свежее, не обтрепанное, без нафталина. Чистое, что ли? Сада, правда, нет: в сад герои смотрят со сцены. А на доме лежит только тень дерева — как тень Чехова на городе, то ли смирившемся с инвестициями под его имя, то ли нет.

Лакей Яша с набриолиненными усиками в антракте выходит курить в коридор. Болтает с актрисой. Мы сидим и смотрим, как он перемещается из чеховской реальности в нашу — и обратно, когда кончается перекур.

Коридор гимназии затянут пленкой; туда-сюда снуют рабочие. В новом хранилище для 272 тысяч единиц чеховского музея устанавливают аппаратуру. В темном углу стоит в потеках белой краски на пальто небольшой Чехов. Мы уезжаем. Директор на прощание говорит нам:

— Я вот вчера смотрела телевизор, передавали погоду по России — и вдруг среди других городов назвали Таганрог. Вот никогда не называли, а тут назвали. Вероятно, с юбилеем мы попали. Наверное, Чехов попросил. 

Автор: Саша Денисова, автор «Русский репортер»

Эксперт