Империя, свались с наших плеч

Изгнать – посадить – закопать

Этой осенью увидел свет почти 1000-страничный сборник статей «Там, внутри. Практики внутренней колонизации в культурной истории России», выпущенный в качестве приложения к журналу «Неприкосновенный запас». В основу книги легли материалы конференции, состоявшейся в марте 2010 года в немецком городе Пассау. 

Она была организована профессором Кембриджского университета Александром Эткиндом и Дирком Уффельманном из Университета Пассау, которые, вместе с литературным критиком Ильей Кукулиным, и выступили в качестве редакторов-составителей сборника.

Казалось бы, речь идет о сугубо академическом событии, не имеющем никакого отношения к текущей политической повестке дня. Однако уже колючая проволока на обложке книги намекает на то, что ее общая концепция выходит за пределы культурологии и исторической науки. Да и по-другому с постколониальными исследованиями быть не может: вспомним хотя бы про отца-основателя postcolonial studies Эдварда Саида, который был не только профессором Колумбийского университета, но и активистом палестинского национального движения. Среди авторов «Там, внутри» (всего их 24 – историки, культурологи, киноведы из разных стран) политиков нет, но даже сама попытка постколониального прочтения русской истории и культуры всё равно является политическим жестом.

У многих постколониальная теория ассоциируется с чем-то экзотичным, с джунглями Индии и песками Аравии. В действительности эта теория имеет все шансы прижиться и на мерзлой российской почве. Во вступительной статье составители сборника упоминают о проекте госкорпорации по освоению Сибири как о самом недавнем проявлении колонизационной политики, практикуемой руководством России. Так это или нет, действуют ли российские власти колониальными методами или же еще какими-то – можно спорить. Но популярность колониальных метафор, в которых в России традиционно описываются отношения народа и власти, несомненна, что и дает возможность развивать postcolonial studies на российском материале.

Когда комментаторы, обсуждая проект госкорпорации, окрестили ее Ост-сибирской компанией, подобный экзотизм никого не покоробил. В России власть уже не первое столетие воспринимается как инородная, чуждая и оккупационная, а все ее начинания расцениваются как колониальные предприятия. Эта традиция была заложена еще славянофилами (вспомним про их отношение к петербургскому периоду русской истории): при Петре I «русская земля стала как бы завоеванною, а государство – завоевателем» (Константин Аксаков). Затем она была подхвачена разнообразными революционерами и народниками. Бакунин писал о немецкой Гольштейн-Готторпской династии Романовых, «удушающей русский народ», а Огарев призывал мужиков крутить «немецкие руки» Александру II и выжигать «дворянскую сволочь», приплывшую «с князьями из-за моря» (намек на призвание варягов).

http://russ.ru/var/russ/storage/images/media/images/tamvnutri_1/1323021-1-rus-RU/TamVnutri_1_onephoto_full.jpg

Мало кто уже помнит об Аксакове или Огареве, но колониальные метафоры и сейчас обладают притягательностью не меньшей, чем 150 лет назад. Об этом свидетельствует, скажем, нашумевшая статья политолога Владимира Пастухова. В ней он пишет, что российское общество «подверглось “самоколонизации" паразитическими элементами, возникшими вследствие развития патологических социальных процессов. Россия сегодня – империя и колония “в одном флаконе”. Конфликт между “оккупантами” и “населением” – основной скрытый социальный конфликт внутри современного российского общества. Непосредственной целью сегодня является не демократизация, а деколонизация, национально-освободительное движение».

Зачем описывать правящий режим в колониальных категориях? Чтобы повысить накал политических страстей. Если мы видим во власти не просто оппонентов, а оккупантов, то арсенал средств борьбы с ними можно резко расширять. Антиколониальная война не знает ограничений, это война на уничтожение. Как писал Франц Фанон, идеолог Фронта национального освобождения Алжира, «разрушение колониальной системы вовсе не предполагает налаживания связи между двумя противостоящими друг другу лагерями, подорвать колониальный режим – значит ни больше ни меньше как ликвидировать один из лагерей, закопать его в могилу или изгнать из страны». Вот почему народники так быстро перешли к бомбометанию. Вот почему Пастухов пишет не о выборах, а о революции, пусть и мирной. Но рефреном этой революции всё равно будут звучать слова Фанона: изгнать – посадить – закопать.

Выстроить концепцию «внутренней колонизации» – значит снабдить колониальные метафоры, стихийно циркулирующие в российском политическом пространстве, необходимым теоретическим базисом. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Если приходит понимание, что мы (мы, кто не власть) были колонизированы, и что колонизация в каком-то смысле продолжается – то сердца наполняются едким рессентиментом. Индусы и в 1947 году не забыли, как подавлялось восстание сипаев, они ничего не простили британцам, они помнили каждое мелкое свое унижение. «Отмена крепостного права в 1861 году была актом деколонизации», - говорится во вступительной строке сборника. И вот кулаки сжимаются в постколониальной злобе: наших прапрадедов баре когда-то продавали, как борзых щенков. А сейчас другие баре ездят с мигалками. И когда оппозиция называет очередную свою акцию Юрьевым днем, в память о крепостном праве, тем самым она хочет сказать – колонизаторы еще не ушли, деколонизация не завершена.

Эткинд, Уффельманн и Кукулин в редакционной статье ясно дают понять, что внутренняя колонизация в России еще идет. Сначала они пишут о том, что «российское государство колонизировало не только Польшу, Сибирь или Кавказ, но осуществляло экспансию колониальных методов в собственных внутренних областях» – «внутренняя политика России имела колониальный характер». И уже через несколько страниц добавляют: «В 2000-е годы усилились неоимперские тенденции, форму собственно внутренней колонизации они приняли преимущественно в отношениях с Северным Кавказом, однако обращение центральной власти с регионами России тоже несет в себе скрытые, но узнаваемые черты привычной административной практики».

Бородатые дети

Впервые концепцию «внутренней колонизации» применительно к российскому материалу стал разрабатывать Александр Эткинд – главный вдохновитель и конференции в Пассау, и сборника «Там, внутри». Практически все авторы сборника обращаются к идеям, которые Эткинд в начале 2000-х высказал в ряде своих статей и затем развил в книге «Internal Colonization: Russia's Imperial Experience», увидевшей свет в прошлом году и пока еще не переведенной на русский язык.

Но сам концепт «внутреннего колониализма» (Эткинд предпочитает говорить о колонизации, желая подчеркнуть, что речь идет о процессе, а не о статичной системе) имеет гораздо более внушительную историю. Одним из первых о внутреннем колониализме заговорил в 1960-е годы американский социолог Роберт Блаунер, который провел параллели между «внутренними» чернокожими гетто в США и «внешними» африканскими колониями западных стран. Уже тогда концепт «внутреннего колониализма» был политически нагружен: отсылки к борьбе за независимость африканских колоний позволяли радикализировать борьбу чернокожих за свои права. На волне этого радикализма «Черные пантеры», как когда-то народовольцы, воспринимая себя в качестве представителей колонизируемого населения, взялись за оружие.

Затем, уже в 1970-х, категории «внутреннего колониализма» стали активно использоваться для описания отношений креолов, потомков белых переселенцев, и коренного населения Южной Америки. Опять же, такой подход выглядел уместным в контексте социально-политических требований, выдвигаемых индейцами. Наконец, наибольшую известность получила трактовка, представленная в книге Майкла Хечтера «Внутренний колониализм. Кельтская окраина Британской империи» (1975). В книге Хечтера, как и у Блаунера, речь шла о группе иного этнического происхождения, которая, проживая в рамках единой страны, подвергается эксплуатации и угнетению.

Российский случай не укладывается в этот ряд – здесь колонизаторы и колонизируемые принадлежат к одной и той же этнической группе: в России русские колонизируются русскими (хотя в годы Российской империи был большой соблазн представить эту колонизацию как немецкую, а в советские годы – как еврейскую). Одна из основных мыслей Эткинда состоит в том, что для ситуации внутреннего колониализма принципиальна не столько этническая, сколько культурная дистанция. «Внутренняя колонизация великорусских областей сопровождалась искусственным производством культурных различий, необходимых для того, чтобы дисциплинировать и эксплуатировать подчиненные группы населения», отмечают составители сборника во вступительной статье.

Из великорусских крестьян (именно они были основным объектом колонизации со стороны царской, а позднее и советской власти) вполне сознательно «выращивали» негров / индейцев / кельтов. Как подчеркивает Эткинд, если «европейские империи эксплуатировали завоеванные территории», то в России «большей эксплуатации подвергались центральные районы страны». Крестьянское население великорусских губерний несло на себе основную тяжесть имперского бремени, наполняло платежами казну и рекрутами – армию. При этом элита смотрела на крестьян как на неправоспособных недочеловеков – и поступала с ними соответствующе. В итоге культурная дистанция между правящим слоем и массой колонизируемого населения начинала напоминать дистанцию этническую. Эткинд в одной из своих статей цитирует Грибоедова: «если бы каким-нибудь случаем сюда <в Россию> занесен был иностранец... он, конечно бы, заключил из резкой противоположности нравов, что у нас господа и крестьяне происходят от двух различных племен».

На это можно возразить, что культурная дистанция между простонародьем и элитами существовала во всех странах, и что в Западной Европе «внутреннего колониализма» было не меньше, чем в России. Забавно, что даже «Ориентализм» Саида открывается цитатой Маркса, посвященной французским крестьянам: «они не могут представлять себя, их должны представлять другие». Получается, что и далекий «Восток», и аграрное население метрополий находились в идентичной ситуации? Получается, что под предлогом отсталости «восточных» / крестьянских людей правящие элиты одинаково ими манипулировали, лишали их права голоса, навязывали им собственные представления? Получается, что модернизация синонимична колонизации?

Да, любая власть, которая приступает к модернизации, берет на себя функцию «представления других», аквитанских крестьян или алжирских туарегов, неважно. Вопрос лишь в том, как она представляет этих «других» и что она им транслирует. От этого и зависит, с чем мы имеем дело: с национальным строительством или с колонизацией. Скажем, в той же Франции власть представляла крестьянина как мелкого земельного собственника, о чем и писал Маркс в цитируемом Саидом «18 брюмера Луи-Бонапарта». Представляла – и действовала соответствующим образом. В результате – продолжает Маркс – «феодализм лишается всяких питательных соков», всюду проникает государственный аппарат, мелкая собственность «создает одинаковый уровень отношений и лиц на всем протяжении страны». Возникает единая нация.

А кем были русские крестьяне в представлениях элиты Российской империи? Особым сословием бородатых детей, которым чуждо понятие о частной собственности. Крестьяне – и этот тезис был основополагающим для имперской администрации вплоть до начала XX столетия – застряли где-то в Средних веках и потому нуждаются в присмотре со стороны общины. В результате именно на общину в Российской империи перекладывались функции (от полицейских до фискальных), которые должно выполнять именно nation state. Ситуация, прямо противоположная той, что описывает Маркс: государство самоустраняется и реанимирует феодальные институты. Это и есть типично колониальная практика: в условиях нехватки квалифицированных чиновников колонизаторы, желая сократить управленческие расходы, вынуждены опираться на племенных вождей и общинных старейшин, что лишь закрепляет культурную отчужденность туземного населения.

«Васьки» под властью «варягов»

Основным недостатком сборника, который, впрочем, не умаляет его достоинств, является то, что в нем практически не затронута именно эта крестьянская тема, ключевая для понимания процессов внутренний колонизации в России. Единственное исключение – статья Лори Манчестер о сельских матушках как «агентах просвещения» в российской деревне. Все остальные авторы если и касаются крестьянского вопроса, то лишь походя. Всё их внимание сосредоточено на казаках (Генрих Киршбаум и Кёхэй Норимацу), евреях (Марина Могильнер), украинцах (Мыкола Рябчук, Виталий Киселев, Татьяна Васильева, Штефан Родевальд). В поле зрения исследователей попадают Казанская губерния (Джейн Бёрбанк), Средняя Азия (Юлия Градскова), Латвия (Кевин М.Ф. Плант). Но где же великорусские губернии, где тот многомиллионный крестьянский «Ориент», колонизация которого и была отличительным признаком Российской «империи наоборот»?

Такое ощущение, что авторы, ссылаясь на Эткинда, в работах которого неизменно подчеркивается существование внутреннего крестьянского «Востока», всё равно продолжают мыслить в парадигме Блаунера и Хечтера. Этническая дистанция является для них непременным условием для того, чтобы начать разговор о колонизации – и поэтому им комфортнее писать о колонизации евреев или узбечек (что вообще в них «внутреннего»?), чем о колонизации воронежских или орловских крестьян. Хотя именно здесь и открывается широкое поле для исследований. Дворяне, чиновники, интеллигенты в Российской империи столетиями изучали, воспитывали, переселяли, пороли «простой народ». Затем этим стали заниматься большевики. Вот она – грандиозная и порой кровавая история колонизации. К сожалению, «Там, внутри» практически ничего нового к пониманию этой истории не добавил.

Несмотря на это, книга представляет большой интерес благодаря новаторскому подходу к анализу русской культуры, нашедшему отражение в целом ряде работ, вошедших в сборник. Русская культура во многом сформировалась во время «всплеска внутреннего колониального насилия, который пришелся на два с половиной столетия, лежащие между концом XVII и серединой XX века» (Д. Уффельманн). Именно этим объясняется целый ряд ее особенностей – например, интерес российских историков и литераторов к «призванию варягов». Чтобы оправдать закрепощение и колонизацию русского большинства, просвещенная элита пыталась нащупать истоки этих процессов в глубине веков. Как пишет одна из авторов сборника, Валерия Соболь, в историографии Карамзина «мы находим типичную ситуацию внешней колонизации, необычную только самим актом добровольного призвания. Рюрик и варяги у Карамзина – не славяне (или полуславяне), а иностранные властители, превосходящие славян в культурном отношении». Придворный историк, глядя на просвещенную немку Екатерину II и ее внука, занятых колонизацией дремучих крестьян, просто спроецировал эту ситуацию в прошлое.

В интересной статье Марии Майофис «Ранняя рецепция индоевропейской теории в России» показано косвенное влияние идей Матвея Гутри, британского медика, находившегося на русской службе, и ориенталиста Франсуа Шармуа, которого в Россию пригласил Уваров, на формирование представлений о самобытности русского народа. В русских деревнях эти ориенталисты призывали искать следы древней культуры единого человечества, поскольку, подобно индусам и другим народам Азии, их население как бы выпало из истории и сохранило в неприкосновенности первобытные обычаи. Отсюда – уже один шаг до вытеснения русского большинства из пространства западной цивилизации в область девственно чистых, чуждых рационализму и индивидуализму колонизируемых народов.

Также стоит отметить замечательную статью Ирины Шевеленко «Репрезентация империи и нации: Россия на Всемирной выставке 1900 года в Париже». В отличие от остальных европейских держав, у Российской империи на этой выставке не было национального павильона. Вместо этого Россию представлял огромный павильон Отдела окраин, который был расположен в колониальной части выставки. Этот павильон, выстроенный в «русском стиле», был наполнен предметами быта жителей Кавказа и Крайнего Севера, туркестанскими коврами и прочей этнографической экзотикой. К Отделу окраин был пристроен Кустарный павильон, в котором экспонировались произведения кустарных промыслов великорусских губерний. Следовательно, на уровне репрезентации номинальная русская метрополия не была отделена от колонизированных территорий. Как писал об этом один из французских журналистов, цитируемый Шевеленко, «правительство империи не посчитало необходимым возвести на улице наций ожидавшийся павильон, посвященный европейской части России». Русские в глазах имперской элиты были лишь еще одним колонизируемым народом, с трудом отличимым от жителей Средней Азии или Кавказа.

Часть статей в сборнике посвящена анализу современной российской культуры. Так, Илья Кукулин находит в русской литературе «культурную традицию, которую можно было бы назвать антиколониальной». К ее первопроходцам он относит Александра Солженицына, призывавшего к «коллективному побегу от государства-колонизатора». «Нет у нас сил на Империю! – и не надо, и свались она с наших плеч: она размозжает нас, и высасывает, и ускоряет нашу гибель», цитирует Кукулин Солженицына и затем обращается к «постимперскому» роману Дмитрия Быкова «ЖД», в котором описывается, как «хазары» и «варяги» сражаются за право колонизировать «васек» и «машек». «Быковские “васьки” и вообще “коренное население” оформляются в романе как идеальный объект колонизации», - пишет про «ЖД» другой автор сборника, Марк Липовецкий.

Дыма без огня не бывает. Не случись после Второй мировой войны арабского пробуждения – Саид никогда бы не написал «Ориентализма». То, что колониальные, ориентальные мотивы русской культуры и политики теперь тоже, наконец, получили концептуальное осмысление, заставляет задуматься – а уж не начинают ли где-то там, в недрах колонизированной страны, вдали от ученых кабинетов, пробуждаться «васьки» и «машки»? Начинают пробуждаться, копить злобу и подсчитывать обиды, вчерашние и вековые. Начинают готовить вилы и лопаты – чтобы изгонять и закапывать. Как там написал Пастухов? «Народ входит в революцию».

Там, внутри. Практики внутренней колонизации в культурной истории России. Под ред. А. Эткинда, Д. Уффельманна, И. Кукулина. М.: НЛО, 2012.

Александр Храмов

Russian Journal

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе