Что являлось к нам в недавнюю пору явно не ко времени? Остановлюсь на самой неизбежной и потому банальной теме — короткая, как молния, дискуссия о необходимости и одновременно невозможности ленинского захоронения. Может быть, я упорствую с этой темой, но она принадлежит не мне одному.
Один из самых авторитетных людей в нашей Госдуме, писатель, историк и политик Владимир Мединский высказался недавно относительно человеческого захоронения того, что осталось от трупа Ленина. В. Мединский не просто сидит в Госдуме, читая газеты, неизвестно о чем думая или торопливо голосуя за отсутствующих товарищей; В. Мединский — профессор МГИМО, доктор политических наук, тонкий знаток отечественной истории, автор очень любопытных работ по истории России, смело и своеобразно исследует наше государственное формирование, опираясь на собственную научную методологию. Его книга «Особенности национального пиара», по моему мнению, может стать одним из учебных пособий для нового поколения российских историков. И свою телевизионную реплику о Ленине он произнес очень просто, внятно, без какого-либо истерического экстаза. Сказал убедительно, но не ко времени. Так ему и объяснили товарищи, обладающие более развитым интеллектом.
Конечно, вопрос о перезахоронении вождя, превратившего главную площадь Москвы в языческий погост, всегда поддерживали и поддерживают почти все образованные люди, и вопрос этот витает над нами еще со времен перестройки. Именно в те далекие «лихие девяностые» мне удалось в прямом эфире программы «Взгляд» впервые публично высказать эту нехитрую мысль. Теперь мы, периодически ужасаясь, успокаиваем друг друга тем, что сама мысль о захоронении тела по прошествии 87 лет для православия — вещь естественная, хотя и преждевременная, есть другие неотложные народно-хозяйственные цели, а мы не можем думать сразу в нескольких направлениях. Не Спинозы.
И вообще формула «Еще не время!» в целом мне представляется на редкость близкой, традиционной, даже родной. Она во многом определяет посленулевые годы нашего небезопасного столетия. Находясь большую часть жизни под жесточайшим прессом советской цензуры и изумляясь аномалиям психического изуверства, мне кажется, я в какой-то мере воспринял иезуитский стиль мышления идеологов ЦК КПСС. Мудрый драматург Евгений Шварц давно предупреждал, что гражданское сожительство с Драконом небезопасно для человеческого разума. Знаменитый писательский съезд 1934 года покалечил многие выдающиеся мозги. Имею ли я историческое право целиком считать себя здоровым человеком? Нет, никак не имею. Прошу воспринимать последующее именно в этом ракурсе.
Ощущая себя среди российской топонимики, я не впадаю в опасную для окружающих паранойю, а стараюсь мужественно полюбить станцию метро «Войковская», как и прилегающие улицы, прославляющие одного из главных палачей, расстрелявших царскую семью. Трудно? Да! Как трудно вообще радоваться городам, улицам и площадям бесчисленных Урицких, Кировых, Ворошиловых, Кагановичей, Лениных, Либкнехтов, Свердловых… Не получается только отнести имена преступников к памятникам истории. Я писал об этом неоднократно и, вероятно, с излишним упрямством. Трудно радоваться мракобесию и злобному искажению истинных и первозданных русских наименований.
Первые шаги демократических преобразований побудили многих россиян поскорее освободить свою собственную совесть и совесть нации. Невзирая на то, есть ли в стране более неотложные дела, или уже давно все сделано. Поэтому находились люди среди нашего руководства, инициирующие перезахоронение выдающихся деятелей Белого движения, находились кинодокументалисты, повествующие о трагических судьбах наших воинов на чужбине, о гордости великорусской армии, вынужденно покинувшей родную землю, об уникальном и беспримерно щедром вкладе лучших людей России в чужие искусство, науку, литературу…
С годами легче не становится. Иногда трудности только нарастают. Легко ли сейчас движению «Возвращение» при Международном фонде славянской письменности и культуры? Хорошо образованные люди, обладающие глубокими познаниями в области отечественной истории, вознамерились совершить абсолютно безнадежное, бессмысленное дело — возвратить исконные старорусские названия нашим городам, улицам, площадям, получившим большевистские клички. Конечно, никто им так прямо, откровенно и грубо, как я, этого не скажет. Очень многие руководящие лица могут даже поддержать их начинание, но с кислой, сочувственной улыбкой — дескать, в целом хорошая у вас, ребята, задумка, но пока еще не время!..
Скажу, как на детекторе лжи, — кое-что из памятников хрущевско-брежневского наследия я бы все-таки сохранил. Конечно, не для ныне живущих (их уже ничем не испугаешь!), а уже для следующих поколений, если им позволит дышать экологическая ситуация и треснувшая демографическая кривая. Скажу почти искренне: хорошо смотрится могила Суслова на Красной площади прямо над Васильевским спуском. Может быть, все это опять-таки от долгой жизни при Драконе, который учил особому обращению с архивными материалами — извлекать документы из засекреченных тайников хорошо только тогда, когда иного выхода не остается. Допускать людей, интересующихся своей историей, к людоедским мыслям и директивам вождей — я бы лично тоже не рекомендовал. Не стоит нам сегодня вдаваться в интимные отношения Ленина с германским генеральным штабом, по-новому оценивать Брестский мир и настойчивые призывы вождя превратить мировую войну в гражданскую, братоубийственную. С тех пор полностью прекратить гражданское противостояние нам так и не удается — как в «лихие девяностые», так и в последующие «тучные» годы, так и в нынешние «спортивно-антикоррупционные».
И все-таки, в последний раз возвращаясь к ленинскому захоронению, убежден: мавзолей был и остается выдающимся архитектурным сооружением. Когда-то Б.Н. Ельцин включил меня в небольшую группу лиц, которым было доверено подготовить идеи о памятнике Гражданской войне в России, — помню, все мы решили тогда, что лучшего памятника, чем мавзолей на Красной площади, придумать невозможно. Сейчас похожие мысли возникли вновь. В частной беседе академик С. Капица предложил, например, назвать мавзолей памятником всех русских революций. Разумеется, уже после освобождения его от покойника.
Возможно ли сегодня, не боясь обвинений в злонамеренном искажении истории, спокойно оценить и исследовать некоторые нюансы коммунистических преступлений в России? Надо ли, например, придавать значение и размышлять над словами председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого: «Как ни умен Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого!» Я вспомнил об этом, чтобы наконец сделать то, что на редкость как своевременно. Открыто и смело поспорить с Троцким. Вусмерть и яростно. Ленин нам дорог прежде всего как практик уличных столкновений. Именно сегодня, когда совсем неподалеку, в ряде городов Ближнего Востока, наблюдается открытое недовольство властью, Ленин провидчески определил патриотические обязанности тех, кто объединяется в революционные отряды. Вот основные директивы: «Отряды должны вооружаться сами, кто чем может (ружье, револьвер, бомба, нож, кастет, палка, тряпка с керосином для поджога…) <…> и немедленное разжигание революционной страсти толпы». (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 1, стр.102)
Поскольку Ленин был вождем сразу для всех, кто недоволен жизнью, — кому-то его рекомендации даже очень могут пригодиться. Впрочем, при сегодняшнем развитии аналитически мыслящих профессионалов и возможности вскрыть почти любые информационные кладовые — в принципе ничто не может ни устареть, ни забыться. Даже такие загадочные, криминальные происшествия, как само покушение на главу большевистского государства. Крайне загадочным обстоятельством кажется почти мгновенное уничтожение Ф. Каплан. Была убита немедленно по приказу Я.М. Свердлова сразу же, в Кремле, без каких-либо анализов и вскрытия. Тело было поспешно сожжено почему-то в металлической бочке в Александровском саду. Исполнители — Я.М. Свердлов и герой-чекист латыш Яков Петерс. К металлической бочке очень быстро проследовал вездесущий Лев Троцкий…
Конечно, однозначно ответить на ряд вопросов, возникающих в нашей новейшей истории, сложно, но можно хотя бы сформировать версии, отдельные предположения о мотивах покушения и возможных заказчиках (или возможном заказчике).
Эти и другие вопросы имеют нечто общее. С виду они кажутся важными прежде всего для познания истории, если она у нас по-прежнему остается наукой, а не мифологией, а недостаток подобных вопросов один: отвечать на них преждевременно. Иногда даже опасно. Почему бороться с коррупцией невозможно? Причины разные, но еще и потому, — как объяснил недавно один осведомленный человек с телеэкрана, — у нас коррупция располагается на трех уровнях. Хорошо может получаться иногда борьба на нижнем этаже — с ГИБДД, мелкими банками, бюджетными конторами, уличными киосками. А вот если версии следствия вместе с доказательствами ведут на второй уровень власти — тут уже надо интересоваться: возможна ли такая наглость, целесообразна ли она, своевременна и не лучше ли с ней не торопиться? Такие люди, как Щекочихин, Холодов, Магнитский, не захотели послушать умных советов. Поэтому про третий уровень говорить вообще бессмысленно: тут никакой бронежилет не спасет.
Недавно в телеинтервью «Познер» Владимир Владимирович, временами напоминая мне матерого льва, явно готовился к сокрушительному броску на заблудшего и малограмотного козлика. В его глазах, по-моему, поблескивал хищный огонек, и он неумолимо приближался к вопросу: «Скажите, Александр Николаевич, честно, за многие годы вашей работы на посту губернатора Краснодарского края вам так и не удалось ничего услышать о криминальной ситуации в станице Кущевской? Вы игнорировали отчаянные вопли жителей, мрачное настроение казачества? Неужели вы на протяжении долгих лет находились в счастливом неведении?»
Однако что-то сдержало бывалого и опытного хищника, какие-то договоренности или иные длинные расчеты погасили дерзкий огонек в львином глазу, он подобрал когти и испугал улыбчивого гостя ласковыми вопросами Марселя Пруста. Впрочем, это был тоже неожиданный, я бы даже сказал, подлый удар, потому что Александр Николаевич вздрогнул от самого имени неизвестного ему функционера с похожей на Познера фамилией. О вопросах Пруста некоторых наших губернаторов, конечно же, надо предупреждать заранее, давая хотя бы понять: продолжает ли Пруст состоять на государственной службе или уже покинул нас по состоянию здоровья.
Может быть, «царь телеэфира» понял, что перед ним «третий» уровень неподконтрольной власти, который почти законодательно неподвластен коррупционным подозрениям, и, переступив опасную черту, можно взорвать и себя самого, и популярную телепрограмму?..
Вопросами такого рода можно замучить и себя, и читателя. Позволительно ли сегодня копаться в архивах, размышлять на философские и иные духовно-нравственные темы и при этом иметь 2 миллиона беспризорных детей? А сколько больных, наркоманов, нищих и бездомных? Почему опять зафиксировано понижение продолжительности жизни в России? Почему правящая элита вознамерилась вдруг резко понизить образовательный уровень молодых граждан? Государство, действительно, заинтересовано в нашей дебилизации? Полуграмотный электорат увереннее голосует?.. Или вопрос у меня опять бестактный и не ко времени?
Совершенно ясно, что у государственной власти есть иные, высокие цели. Власть не в силах размышлять сегодня над вопросами, которые не отвечают прямым хозяйственным нуждам. Великий сатирик М.Е. Салтыков-Щедрин давно призывал нас годить, нельзя сосредотачиваться на социальных язвах — продуктивнее всем вместе обдумать то, что действительно неотложно. В зимнее время, например, правильнее всенародно объединиться и все-таки победить последствия снегопада в Москве и сосульки в Санкт-Петербурге. Некоторые опасные крыши и козырьки неплохо было бы очистить от неожиданно выпавшего снега. Может быть, самое трудное здесь — определить, кто именно должен это сделать? Хотя бы приблизительно, не вдаваясь в детали и в интересах будущего следствия, не называя конкретных фамилий.
Наша нынешняя культурно-криминальная деградация, как ни странно, требует встречного интеллектуального дерзания. В ответ на попытки разрушить науку и просвещение в недрах нашего подраненного социума возникает неодолимое инстинктивное побуждение к отчаянному сопротивлению. И тогда многие идеи, казавшиеся в свое время преждевременными, обретают качество обязательной и даже сиюминутной необходимости. И тогда будет трудно каждый раз выслушивать один и тот же окрик: не время!Марк Захаров
Новая газета