Екатерина Антоновна, работа по составлению Свода памятников архитектуры и монументального искусства - один из самых масштабных и долговременных культурных проектов в истории нашей страны. Расскажите, пожалуйста, о нем.
Программа Свода памятников была основана в конце 60-х гг. Ее задачей стало выявление всех сохранившихся памятников археологии, истории, архитектуры и монументального искусства на территории СССР. Такая работа велась отдельно в каждой союзной республике на основании постановлений их Советов министров. Деньги из республиканских министерств культуры направлялись в области, где территориальные органы охраны памятников занимались выявлением и паспортизацией памятников, а общим научным центром для этой работы являлся наш отдел в Институте искусствознания.
Таким образом, при активном участии местных органов охраны памятников и специалистов ежегодно удавалось паспортизировать сотни памятников.
В сущности, задачи Свода тогда противоречили основным идеологическим установкам государства. Скажем, памятники архитектуры и монументального искусства больше чем на половину представляли собой храмы, комплексы церковных росписей и т.п. Понятно, что труднее всего было добиться соответствующего постановления Совета министров РСФСР, поэтому программа Свода памятников в России была утверждена последней - после всех четырнадцати республик. Республики же наоборот шли на это с радостью, для них это означало, прежде всего, изучение их национального искусства и культурного наследия.
Следствием составления паспорта на памятник становится постановка его на государственную охрану?
Нет, далеко не всегда. Принятие официальных списков памятников, стоящих на охране, всегда было очень тяжелым процессом, а сейчас оно вообще практически остановилось. Напротив, мы часто наблюдаем, как пытаются снять те или иные объекты с охраны или понизить их статус. Процесс паспортизации также практически сошел на нет. Если где-то и делается паспорт на памятник, там это обычно бывает связано с тем, что кто-то хочет купить то или иное здание, и органы охраны памятников готовят соответствующую документацию. При этом мы каждый год десятками (!) находим первоклассные памятники, но они так и остаются непаспортизированными. Мы подробно обследуем их, датируем, очень детально фотографируем, фиксируем не только общий вид, но и отдельные детали и декор, но на составление паспортов у нас нет ни сил не времени.
Сколько человек сейчас трудится в вашем отделе?
Восемнадцать. Десять-двенадцать наших сотрудников (кому здоровье позволяет) постоянно работают "в поле". Летом это экспедиции, в ходе которых на УАЗике прочесывается сельская местность, а зимой - командировки в города. Каждый курирует несколько регионов. Скажем, я - Калужскую и Липецкую области в европейской части России, и в Сибири Тюменскую, Омскую, Томскую и Новосибирскую области.
Очевидно, что с советских времен произошло изменение содержания понятия "памятник". Как это отразилось на вашей работе?
У нас всегда были достаточно широкие представления о памятниках. Собственно, идеологическое давление на нас выражалось преимущественно в обязанности включать в число памятников многочисленные советские монументы. Хотя типовые памятники Ленину, не обладавшие никакими художественными достоинствами, мы трактовали все-таки не как памятники монументального искусства, а как памятники истории и таким образом избавляли себя от необходимости ими заниматься. Но критерии, безусловно, меняются. В частности, все чаще в число памятников архитектуры включаются постройки XX века, в том числе сталинская архитектура, которая, в отличие от конструктивизма, до сих пор практически не рассматривалась как часть культурного наследия. В широких масштабах архитектуру 30 - 50-х годов мы начали обследовать только в 90-е годы. Что касается типологии памятников, то она расширилась главным образом за счет промышленной архитектуры.
Одним из первых регионов, которую мы очень подробно изучали в конце 80 - начале 90-х годов, была Ивановская область. Это текстильный край, и промышленная архитектура является его важнейшей спецификой. Вместе с куратором этой области Еленой Геннадьевной Щёболевой нам пришлось обследовать около тридцати огромных комплексов преимущественно второй половины XIX - начала XX века. Это была очень интересная работа, практически открылась особая страница истории нашей архитектуры.
В чем же выражаются результаты ваших изысканий?
Учитывая ограниченность наших сил, мы определили круг первоочередных областей, по которым мы совершаем тотальное обследование, для подготовки публикации региональных Сводов памятников. Уже вышли тома по Брянской, Ивановской (в трех книгах), Смоленской области и первые тома по Тверской и Владимирской областям. По Тверской области всего будет минимум девять томов, по Владимирской - минимум три. Очень большая работа уже проделана по Рязанской области, начато обследование Калужской. В последние годы были экспедиции в Архангельскую и Ярославскую области, намечается подробная работа по Вологодской.
Уникальный случай в Костромской области - там администрация и органы охраны памятников поняли, что пока они будут дожидаться, когда до них дойдут руки при подготовке большого Свода, у них просто все разрушится. Поэтому они по своей инициативе обратились к нам, и обследование там проводится силами сотрудников нашего отдела на деньги областной администрации. Уже вышло шесть выпусков Каталога памятников архитектуры Костромской области, подготовленных нами, которые по содержанию и методу составления практически аналогичны Своду памятников.
Расскажите, пожалуйста, о самых интересных находках последнего времени.
Я расскажу о том, где я была. В Калужской области мы в течение ряда лет обследовали центральные и северные районы. Преимущества тотального обследования в том, что при этом как на фотографии проявляется реальная, очень богатая картина развития архитектуры на этой территории, которая очень отличается от привычной схемы. За последние два года мы обнаружили целую группу храмов нарышкинского типа в Мещовском и Мосальском районах. В селе Никольском мы нашли буквально обломок храма, очень сильно разрушенный, со следами характерных "нарышкинских" наличников. Никаких данных о нем в литературе не было. После этого недалеко от Мещовска в Подкопаево мы обследовали комплекс монастыря, построенный на рубеже XVII - XVIII вв. для первой жены Петра I Евдокии Лопухиной, в селе Серебряном - тоже имении Лопухиных - церковь 1705 года, а в самом Мещовске - сильно перестроенный Богоявленский собор 90-х годов XVII века. Все это памятники нарышкинского стиля, однако храм в Серебряном передан общине верующих и, к сожалению, работы там ведутся без участия профессиональных реставраторов. Белокаменные детали наличников буквально выдираются из стен, стены покрываются цементной штукатуркой, и храм постепенно утрачивает свои стилистические элементы. И, наконец, приблизительно в 15 км от Мещовска в уже не существующем селе Мезенцево мы обнаружили храм Знамения 1696 года, тоже пострадавший от времени, но сохранивший первоначальный белокаменный декор. Помимо даты об этом храме было известно только, что его заказчиками были уже не Лопухины, а Щербачевы. Как и церковь в Никольском, он не был описан в литературе, хотя, я считаю, что он может по праву считаться одним из шедевров архитектуры своего времени. По многим признакам он очень близок к церкви в Серебряном, то есть нам удалось выявить один из ключевых памятников, по которому мы можем восстановить первоначальные декоративные формы, утраченные другими храмами и восстановить процесс работы, видимо, единой артели строителей, работавшей в Мещовской округе в конце XVII - начале XVIII века.
Прошел год, и недавно я обратила внимание на памятник из соседнего Бабынинского района. Там в селе Гришово (в древности это был маленький городок-крепость Людимеск) есть сильно перестроенная церковь нарышкинского типа, относительно которой в источниках приводились разные, но явно неточные даты. При сравнении ее с храмом в Мезенцеве обнаружилось, что они практически идентичны и заказчик у них один - Щербачевы. Таким образом, церковь в Мезенцеве опять-таки оказалась ключевой для правильной датировки другого важного памятника.
Другой пример - изучение уникальных инженерных сооружений в Тверской области. Там в последние годы куратор этого региона заведующий нашим отделом Георгий Константинович Смирнов подробно обследовал Вышний Волочек. Помимо памятников зодчества, там находятся интересные гидротехнические сооружения - водохранилища, шлюзы, система каналов, построенная по приказу Петра I, которая соединила бассейн Волги с бассейном Балтийского моря. Многие из этих сооружений действуют до сих пор, и это, безусловно, очень своеобразная и интересная часть нашего наследия.
А сельская жилая застройка? В Тверской и Ярославской областях до сих пор сохранились огромные села, похожие на города, где во время наших экспедиций сотнями обследуются крестьянские и купеческие жилые дома, как деревянные, так и каменные, XVIII и XIX века. Это тоже абсолютно неизвестная страница истории нашей архитектуры.
Еще одна особая часть нашей работы - изучение внутреннего убранства памятников и, в частности, настенных росписей в храмах. Это самая хрупкая, подверженная быстрому исчезновению часть нашей художественной культуры. В ходе экспедиций последних лет в ту же Тверскую область наша сотрудница Анна Леонидовна Павлова исследовала уникальные по художественному уровню ансамбли настенных росписей. В частности, ею была выявлена целая неизвестная даже среди специалистов школа клеевой росписи, пережившая расцвет в 1830-1850-е годы на территории Бежецкого, Краснохолмского, Весьегонского и прилегающих районов. Это своего рода "академизм вне академии", а отчасти эта живопись родственна творчеству Венецианова, работавшего, кстати, вблизи этих мест в те же годы. Всего выявлено свыше 20 храмов, росписи в которых относятся к этой школе. Особенно замечательны росписи храма Богоявления села Еськи Бежецкого района, где поражает громадная композиция "Изгнание торгующих из храма", занимающая всю западную стену. Библейский сюжет там изображен на фоне грандиозной колоннады. Сейчас этот огромный по размерам храм стоит в запустении - тем более приходится удивляться сравнительно хорошей сохранности клеевых росписей. Между тем, эта живопись имеет значение не только для России, но и в контексте европейского искусства того времени. И такие находки в нашей практике не единичны.
Как выглядят подобные изыскания на фоне международной практики?
Я бы сказала, что несмотря на то, что мы сильно отстаем в области практической охраны памятников, методологические подходы, применяемые в нашей стране, вполне соответствуют принятым в развитых странах. Наш подход к тотальному обследованию, когда выявляется абсолютно все интересное, все сохранившееся историческое наследие, аналогичен тому, что практикуется в Европе. Точно так же работает, скажем, известная организация English Heritage. Вторая половина XX века там стала временем понимания того, что такое наследие, и временем изучения наследия, в результате чего в Европе также перешли от изучения отдельных штучных памятников к сплошному обследованию городов и сельской местности.
Недавно у меня состоялся примечательный разговор с находившимся в России британским ученым-литературоведом - ведущим специалистом по творчеству Диккенса. Я показала ему один из томов Свода памятников Ивановской области, касающийся собственно города Иваново. При советской власти этот город лишился большей части своего архитектурного наследия, поэтому мы постарались включить в Свод все, что мало-мальски сохранилось от дореволюцинного периода. Когда мой собеседник открыл книгу там, где описывались скромненькие, совершенно ничем не примечательные деревянные домики, мне даже стало досадно, я подумала: "Эх, не на той странице он открыл! Нет чтобы открыть на какой-нибудь эффектной фабрике или на храме..." И вдруг этот человек говорит мне: "Как хорошо, что именно это вы включаете в ваши тома! Ведь такого нет больше нигде в мире".
Это лишний раз подтверждает, что мы обязаны собирать всю возможную информацию о всем наследии, в том числе и о рядовой застройке.
Конечно, выявление памятника, его описание и публикация это хорошо, а что дальше? Ведь памятники гибнут у нас на глазах...
Да, к сожалению, выявление памятника отнюдь не является гарантией его дальнейшего сохранения. Но это уже не зависит от нас. Наша задача - как можно быстрее и как можно подробнее обследовать максимальное число этих руин и полуруин, которые на самом деле являются памятниками очень высокого уровня. Я и мои коллеги не раз читали лекции за границей - в Италии, во Франции, в Великобритании, в Бельгии, в США, иллюстрируя их слайдами с изображением этих памятников. Реакция слушателей - специалистов, и студентов, была однозначная - первое, что они говорили: "Мы потрясены художественным уровнем вашей архитектуры в провинции", и второе: "Мы потрясены уровнем разрушений".
К сожалению, тем темпом, которым сейчас идет работа по выявлению и описанию памятников и изданию Свода, для полного обследования территории России потребуется двести лет, и за это время очень многие памятники могут просто погибнуть, так и не дождавшись даже элементарной фотофиксации.
Конечно, нам нелегко справляться даже с тем объемом работы, который мы определили как первоочередной. Все-таки, среди наших сотрудников немало пожилых людей. Однако надо заметить, что в последние годы у нас появились и молодые коллеги. О привлекательности нашей работы с точки зрения заработка, говорить не приходится, так что для них это определенный жизненный выбор. Вначале у них были сомнения, но как только человек втягивается нашу работу, особенно в эти фантастические экспедиции, которые всегда наполнены интереснейшими открытиями, он уже не может от этого отказаться. И нам очень хочется заинтересовать и привлечь к нашей работе специалистов непосредственно из областей. Это позволит отчасти возродить систему, существовавшую 20-30 лет назад, когда основной объем работы по выявлению и описанию памятников выполнялся на местах, а Москва оказывала местным специалистам методическую научную помощь и окончательно оформляла результаты работы.
Определенный отклик от коллег в регионах мы получаем. Скажем, в Рязанской области нас сейчас сопровождают в поездках местные архитекторы-реставраторы. Они не только оказывают нам помощь, но и для них самих это очень хорошая школа - их квалификация растет, их повышают по службе. Рязанский архивист Дмитрий Филиппов стал практически сотрудником нашего отдела, он не только консультирует нас по истории рязанского края, но и сам пишет прекрасные тексты по истории архитектуры.
Что касается региональных органов охраны памятников, то надо сказать, что сейчас их работники обременены текущей работой, которая в основном сводится к согласованию каких-либо новых проектов и сделок с недвижимостью, которая является памятниками архитектуры. На обследование новых объектов у них нет ни времени, ни денег. Но в Калужской области нашим постоянным помощником стал самый молодой сотрудник этой службы (когда мы познакомились, ему было 22 года) Константин Гавриленко.
А краеведческие музеи, оказывают ли они вам помощь?
Да, безусловно, их сотрудники консультируют нас, иногда подсказывают куда надо поехать, на что обратить внимание. Но провинциальные музеи это совершенно нищие организации, и сами вести такую работу они не в состоянии. У их сотрудников просто нет возможности куда-либо выехать, поэтому они с большим интересом относятся к тому, что нам удается обнаружить.
Очевидно, что спасение памятников возможно только через их возвращение к жизни. В домах должны жить люди, в церкви происходить богослужение, по каналам плавать хотя бы прогулочные лодки... Какую роль в спасении наследия может сыграть местное население?
Во многих районах, которые мы обследуем, местного сельского населения практически не осталось. Кто и как может в такой ситуации спасти находящиеся там памятники?.. С другой стороны, я наблюдала, как в некоторых местах появляется новое население, например, возле нефтепроводов возникают новые поселки (не дачные, а постоянные), состоящие из красивых особняков, жители которых даже в местный магазин пешком не ходят, а ездят на машинах. Однажды мы остановились в таком поселке, чтобы спросить, как добраться до села с церковью, которую мы ищем, но те люди, к которым мы обратились, отвечали: "Не знаем, мы не местные". Это очень характерно. Новое население не считает себя местным, чувство хозяина, у него, может быть, и есть, но любви к этой земле, интереса и уважения к ее прошлому, к ее наследию нет. Эта трагедия началась еще в советские времена, когда в процессе борьбы с частной собственностью у людей отбивался местный патриотизм.
Однако сейчас во многих местах, причем особенно в малых городах, заметно активизировалось краеведение, образовываются научно-просветительные общества, устраиваются конференции, выпускаются сборники статей. Очень тесные отношения у нас сложились, например, с музеем и краеведческим обществом Вышнего Волочка, которое возглавляет Евгений Иванович Ступкин - историк, краевед, коллекционер и замечательный организатор, издатель местной газеты и альманах, посвященного наследию вышневолоцкого региона. Удивительный случай был в одном из сел Рязанской области, где мы познакомились с тремя пожилыми местными жительницами, которые всю жизнь проработали на стройках в Москве, а сейчас своими силами, забросив собственное хозяйство, восстанавливают церковь. Нам просто хотелось встать перед ними на колени... Вот, что значит чувствовать себя на своей земле хозяином!
А как вы относитесь к случаям, когда богатые люди выкупают в собственность усадебные комплексы, в том числе и очень известные, вошедшие в золотой фонд русской архитектуры?
Тут все зависит от уровня культуры покупателя. Мы сталкивались с тем, что новые владельцы не всегда понимают, что такое памятник, и что его надо реставрировать. Как правило, они заинтересованы в том, чтобы получить хороший кусок земли с парком, разрушить дом и построить его заново, даже несмотря на подписанное охранное соглашение. А на вопрос, например, зачем новый владелец сделал в принадлежащем ему усадебном доме подвесные потолки и закрыл живописный плафон, следует ответ: "Да что вы! Так же лучше".
Но ведь проблема не только в варварстве, а и в том, что новые владельцы просто не имеют таких огромных средств, которые требуются, чтобы провести профессиональную реставрацию.
Безусловно, нужны финансовые механизмы, которые заинтересовывали бы собственника в том, чтоб вкладывать средства в реставрацию принадлежащих ему исторических объектов. На этот счет существует вполне успешный мировой опыт. Пока же наше законодательство только налагает на собственника или арендатора определенные ограничения, но их исполнение зачастую очень слабо контролируется. На Западе существует мощная сеть охранных учреждений, которые занимаются надзором за состоянием памятников, а у нас местные органы охраны памятников напротив численно сокращаются, потому что во главу угла становятся интересы бизнеса, нового строительства, которому охрана памятников мешает.
Я знаю случаи, когда этому дикому процессу разрушения пытаются потивостоять представители общественности - студенчество, историки, краеведы. Но они очень сильно рискуют. Местные власти берут таких активистов на заметку, и у них, в конце концов, могут возникнуть очень большие проблемы. Ситуация ничуть не мягче, чем та, которая существовала в поздние советские годы, когда отдельные энтузиасты-краеведы были просто героями своего времени. Оно осознанно шли на то, чтобы оказаться у власти под подозрением, они теряли работу, их судьба и судьба и их семей бывала искорежена только потому, что они хотели сохранять исторические здания.
Один из моих любимых примеров - существующая в Москве общественная организация "Сельская церковь", которая уже больше 10 лет занимается не реставрацией, а просто консервацией храмов. Элементарное действие - покрыть крышу, но оно останавливает дальнейшее разрушение и позволяет храму дожить до того момента, когда станет возможно его восстановление. Члены этой организации обычно выбирают такие храмы, которые расположены в не совсем обезлюдевшей местности, чтобы привлечь к своим работам местное население в надежде, что оно и потом не оставит храм, и он в конце концов станет действующим.
Я тоже считаю очень важным воздействовать на общественное мнение, способствовать тому, чтобы возникал интерес к наследию, особенно среди молодежи. Для этого мы устраиваем наши выставки, причем не только в Москве, но и в областных центрах. Десятки людей подходят к нам еще во время развески материалов, расспрашивают с огромным интересом, очень хотят в натуре увидеть эти памятники, спрашивают, как до них добраться. Для многих это потом превращается в образ жизни, близкий к тому, который сформировался сейчас в европейских странах. Последние 20 лет там не принято по уикендам смотреть дома телевизор; для среднестатистического европейца (отнюдь не обязательно гуманитария) самое распространенное времяпрепровождение в выходные это поездка к памятникам архитектуры и истории.
Я хочу, пользуясь случаем, обратиться к вашим читателям: несмотря на то, что мало надежды на добрую волю властей и государства, но многое можно сделать своими силами. Я мечтаю о том, чтобы появлялись группы людей, дружеские компании, которые были бы готовы заняться обследованием того, до чего у нас пока не доходят руки. Скажем, Тульская, Тамбовская, Воронежская области не менее интересны, чем те регионы, в которых мы сейчас работаем, но мы просто физически не можем сейчас обследовать их. Все желающие могли бы организовывать бригады и в свободное время ездить и проводить обследования. Методически мы готовы помочь, натаскать эти группы, показать что и как нужно делать. И кроме всего прочего это замечательный активный отдых.