В ту зиму Самойлова больше всего занимал Пушкин. И мы больше говорили о нем, нежели о ком (или чем-то) другом, хотя Москва яростно обсуждала происходившие в литературе и обществе процессы.

ДС был мудр, предпочитал говорить не о преходящем, а о вечном, а вечным для него во все времена оставался Пушкин. 

Впрочем — слово самому Давиду Самойлову. Думаю, и по сей день его мысли о Пушкине, записанные мною, не устарели.

Давид Самойлов: Поэзия — учение о жизни

Об истинной поэзии

Пушкинские стихи надо читать и перечитывать, не пренебрегая ни единым словом, ни единым звуком, сквозь слова и звуки входя в этическую сферу поэзии. Тот, кто думает, что пушкинские стихи просты и читать их просто, — ошибается. В пушкинской поэзии нет случайного, только прожитое и осмысленное в образе и звуке, в каждой детали устройства стиха. Я назвал бы истинной поэзию, которая учит меня жить, формирует мою личность и приобщает к культуре. А что не учит и не приобщает, на мой взгляд, не поэзия, а нечто более или менее на нее похожее.  

Вот и оказывается совсем нелегким занятием чтение Пушкина. И, конечно, чтобы войти в пушкинский мир культурных ценностей, надо иметь представление о ценности культуры. Поэтому чтение стихов связано не только с любовью к стихотворному слову, но и с целым рядом других человеческих качеств, которые должен растить в себе каждый читатель. В противном случае чтение стихов — занятие праздное.

С чего начинается поэзия

Уточняя блоковское замечание о поэзии, можно сказать, что она начинается с концепции жизни. Если мы только перечитаем внимательно небольшое стихотворение «Эхо», в котором есть эта высшая нравственная идея, связанная со всей жизнью Пушкина, со всем его творчеством, то поймем, что оно событие не только эстетическое, но и этическое. На первый взгляд в стихотворении нет ничего нового, но именно в нем Пушкин выступает творцом новой мысли. Не каждому поэту дано оформлять мысль в новое, да и не всякая мысль годится для этого. Лишь тот поэт способен придавать отдельной мысли подлинную глубину, у которого имеется представление о подлинных нравственных основах жизни. Таков Пушкин, умеющий сочетать «тему», «чувство» и «красоту» с высшим содержанием — учением о жизни. Учением, а не поучением… 

Пушкин никогда не спешит с оценками и конечными выводами, не стесняется поделиться с читателями своими сомнениями. И это нисколько не принижает его. Дело ведь не в том, чтобы твердо на все случаи жизни знать, что хорошо и что плохо, и руководствоваться незыблемым сводом правил. Необходимо понимать всю совокупность жизни, все ее сложности и противоречия.

Любым своим стихотворением поэт вводит нас в культурный мир России, своей эпохи, в историю личности и века. Перед вдумчивым читателем пушкинской поэзии открывается огромный пласт культуры, в том числе и культуры чувств, ума.

Пушкин — новый тип русского человека

Пушкин для России не только синоним поэта, чей поэтический гений был рано признан друзьями, литераторами и кругом образованных читателей. Пушкин для России и новый тип человека, впервые им же сформулированного и, по моему мнению, продолжающего существовать и развиваться.

Чувство дружбы, чувство духовного единения, видимо, первое, что мы замечаем при рассмотрении личности Александра Сергеевича. Не менее важная черта его характера — потребность свободы. Эту потребность поэт выражает всегда. Быть свободным — это значит быть человеком чести. Чувство чести — всегдашний ориентир жизни Пушкина. Через честь нельзя переступить — она не зависит от обстоятельств. Ради чести жертвуют всем. Даже жизнью, что и случилось на дуэли с Дантесом. Эта истина поверяется поведением поэта, где бы то ни было: в ссылке или в свете, в Кишиневе или в петербургском салоне. Она поверяется и в отношениях с друзьями и правительством, издателями или цензурой. И везде поведение Пушкина безупречно. Но должно было пройти не одно десятилетие, прежде чем его фигура предстала в истинном значении и величии. Особенность Пушкина в том и состоит, что его необычайная прозорливость, высшая способность ума обнимать времена и пространства, видеть «цели и системы» не исключали проживание данного момента. Мыслитель уживается в нем с человеком и поэтом. Холодные наблюдения ума не отодвигают горестных замет сердца.

Гармоничность пушкинской натуры я понимаю прежде всего как органичное соединение «малого» и «большого», обобщенного и конкретного. Он первый в России понимает миссию писателя как историческую. И существует предназначенность человека для этой миссии. Вспомним: «Поэзия бывает исключительной страстию немногих, родившихся поэтами; она объемлет и поглощает все наблюдения, все усилия, все впечатления жизни…». Поэтому подвиг поэта возможен, если он не страшится обид, не требует венца и равнодушен к хвале и клевете. <...> С естественностью и внутренней свободой гения за те годы, что он жил в литературе и безо всякого насилия над нею, Пушкин утвердил новый язык, ввел новые жанры, воплотил новые идеи, сформировал новый характер героя. Но здесь уже речь идет скорее о масштабе пушкинского дела.

О новом типе читателя

Говоря о Пушкине, хочу заметить, что именно с него в русскую жизнь приходит и новый тип читателя, свободного и непредубежденного, способного мыслить самостоятельно обо всех проблемах человеческого бытия. Кстати, этот новый тип читателя играет немалую роль в формировании целой плеяды русских классиков ХIХ столетия. Я могу назвать в этом ряду и Гоголя, и Тургенева, и Достоевского, и Толстого. Они были не только гениальными писателями, но и гениальными читателями. В самом Пушкине в процессе чтения и размышления рано сложился исторический способ мышления — одна из характерных черт его ума. Историзм — это тот пункт, где смыкаются в единое целое выдающиеся свойства Пушкина-поэта, Пушкина-личности и Пушкина-явления русской культуры. <...>

О современности поэта

Истинная поэзия не устаревает, не устарел и Пушкин, хотя восприятие его в разные эпохи было разным. В пору шестидесятников недооценивалось гражданское содержание пушкинской поэзии, он казался поэтом слишком эстетичным, то есть устаревшим. Таким же он казался и футуристам, которые призывали сбросить его с парохода современности. Чрезвычайно узко трактовался Пушкин и вульгарной социологией. Я вспоминаю учебники своей юности, где поэт рассматривался как представитель среднепоместного дворянства. Но значение Пушкина за сто пятьдесят лет, прошедших после его гибели, неуклонно возрастало, несмотря на разное отношение к нему со стороны некоторых идеологических течений и литературных школ. 

Сами перепады отношения к Пушкину, его признание и непризнание свидетельствуют об актуальности его творчества и о том, что поэт является до сегодняшних дней живым элементом нашей культурной жизни.

Сейчас мало кто осмеливается отрицать Пушкина или говорить, что он устарел, — разве что люди другой, не русской культурной традиции. Но по существу, полемика с Пушкиным продолжается в творчестве некоторых наших поэтов, старающихся истолковать нравственные идеалы Пушкина в том смысле, что приспосабливают их к собственным понятиям. Это приспособление гения к чуждым ему формулам и является скрытым его отрицанием.

Я всегда был связан с пушкинской традицией

Уже много лет я живу в этом городе, некогда называвшемся Перновым, с именем которого связан прадед Пушкина. Так вот, когда я писал поэму о Ганнибале, меня интересовали не только XVIII век или постоянная тяга россиян к северному морю, но и история происхождения Пушкина, вариант его судьбы, просматриваемый через судьбу весьма незаурядного предка. Многие считают, что можно говорить о многообразии мотивов пушкинской темы в моем творчестве. И это действительно так. Мотивы появляются в стихах о природе, о любви и в стихах, непосредственно касающихся его личности, его биографии, — вроде «Пестеля, Поэта и Анны». Наконец, неосознанное влияние Пушкина просвещенный читатель ощущает в некоторых строчках, интонациях, формулах и скрытых цитатах. Все это, видимо, свидетельствует о том, что мой поэтический мир тесно связан с пушкинской традицией.

Культурная атмосфера Пушкина возникла во мне очень рано, но после целого ряда поэтических увлечений — Маяковским, Пастернаком, Хлебниковым. Со временем сильнее и яснее формировалась потребность обращения к первоисточнику, к Пушкину. В последние двадцать лет моей жизни тяга к нему увеличивалась и привела к осознанию моего ощущения связи с Пушкиным как явлением современной поэзии, ощущением себя в русле послепушкинской плеяды. Я стал внимательно читать не только стихи, не только его прозу, но и статьи, письма, заметки, дневниковые записи, воспоминания о поэте и многие работы о нем. Передо мной открылся огромный мир Пушкина как явления нравственного становления русского народа и его духовной культуры.

Геннадий Евграфов

Новая газета