Россия вечная

Лекция Юрия Мамлеева в Московском государственном университете
В данном тексте, который связан с моей лекцией в Московском государственном университете на факультете философской антропологии, я постарался как можно более кратко и яснее выразить то, что я там рассказал. 
Юрий Витальевич Мамлеев 
(Фото: Вконтакте)


Прежде чем приступить к лекции о России Вечной, я начал именно с момента, как это зародилось. Я попал вместе со своей женой Марией в США, эмигрировав из Советского союза в семидесятые годы при общем потоке так называемой диссидентской эмиграции из СССР. После прибытия в Америку, на протяжении двух-трех месяцев и больше, я достаточно ясно представил всю ситуацию и был поражен одним глубоким обстоятельством, глубокой реальностью.

Вот что меня поразило. Когда мы с Машей познакомились с остатками «белой» и другими волнами эмиграции, меня потрясло то глубокое страдание, потрясение, которое испытывали люди, лишенные своей родины, лишенные России. Это чувство было гораздо глубже, чем ностальгия в обычном понимании. Это было, как разлука со своей мистической матерью. Как с некой первоосновой собственного бытия, с собственной душой. Разрыв с тем, что с тобой неразрывно. Страдания при этом принимали исключительно часто характер самоубийств или возвращения на Родину, особенно среди «белой эмиграции», когда человек знал, что он или попадет в тюрьму, или его расстреляют. Так и бывало. Шли на гибель, но возвращались. Вспомним стихи Набокова по этому поводу. А тех, кто не возвращался, посещало это чувство разрыва с неразрывным — это абсолютно не походило на чувство других эмигрантов, даже тех, которым было запрещено возвращение на родину. Политических эмигрантов из разных стран было полно — и китайцев, и японцев. Китайцев, скажем, было очень много. И других народов, особенно из Восточной Европы. Китайцы непознаваемы, в обычном смысле этого слова. Для нас непознаваемы, может быть. Эмигранты из восточной Европы — понятные люди, но они никогда так близко не страдали, как страдали русские. Глубина этого разрыва, этой ностальгии меня настолько поразила, что я стал искать причины этой тоски. Для этого, естественно, я погрузился в исследования, прежде всего, даже не русской истории, а русской культуры, включая религию, конечно. Потому что в культуре, особенно в литературе, может быть полностью выражена «национальная душа». И перечитывая классику, прежде всего, не советских писателей, это смешно, а классику. Потому что в русской классике был, естественно, не отрезан самый высший уровень зеркального отражения души. То есть, я имею в виду уровень метафизический, религиозный, духовный, которым была полна русская классическая поэзия, то есть досоветская поэзия и литература. Классика от Пушкина, Достоевского, Блока и до Булгакова и Платонова — они все-таки были детьми Российской Империи. Пусть революционные, как Маяковский и Платонов, но их менталитет создавался еще в Российской Империи. А советские писатели, при всей их талантливости, были лишены этого уровня. Потому что читать о вечном, о Боге, о смерти, о бессмертии души, о путешествиях души по невидимому Космосу, о высшем Я — это близко было невозможно. А писать об этом — даже и думать было запрещено. Диссидентская литература мало отличалась от советской, она была еще хуже, правда, за исключением. Когда я погрузился в исследование Русской классики, православия, истории и, наконец, просто собственной души, души друзей, передо мной открылась картина, настолько глубокая и в философском смысле значимая, значимая до ужаса, до восторга, что, естественно, сразу зародилось целое учение — учение о России и о русской душе, потому что это — одно и тоже. Макрокосмос — Россия, микрокосмос — человеческая душа, но они идентичны, они — то же самое, в принципе то же самое. Но выразить все в одной статье или лекции — все, что я обнаружил, детально, конкретно, конечно, сложно. Скорее в книге. Возможно, я смог это выразить в книге: «Россия вечная», но это — большая книга со многими дополнениями. В короткой статье или лекции это выразить можно, только опираясь на некоторые фундаментальные моменты. Когда как бы выяснилась вся картина, то я, прежде всего, остановился на тех основных реалиях, в которых выражалась Россия вечная. То есть, Россия вечная — Россия Духа. Каковы же основные концентры выражения вечной России, русского Духа? Этих концентров, основных как бы, несколько.

Прежде всего — православие. Одна из великих идей России заключается в том, чтобы сохранить христианство, православие до конца мира. Это, можно сказать, вселенская задача, поскольку, с приближением конца мира истинные религии будут оттесняться и ситуация человека будет крайне экстремальной в этом отношении. И все же, надежда заключается в России. Только в ней сохранится очаг спасения, очаг православия.

Потом, в широком смысле — Русская культура, в которой конечна выражена Россия вечная с потрясающей силой любви и загадочности, поиска. Это, пожалуй, самый открытый и доступный уровень понимания Вечной России. И следующее — это невидимое мировоззрение. Невидимое мировоззрение — это то мировоззрение, которое возникло в России, в Русском народе в доисторический период, возможно даже, в доязыческий период. Здесь следует сказать, что я рассматриваю историю не только, как историю, которая выражена письменно — она очень короткая. Реальная история человечества, именно нашего цикла, она несоизмеримо уходит в далекие времена. Насколько мы можем судить по санскриту, по индусским источникам, они обнимают пространство, примерно, как кажется, сто тысяч лет до новой эры. То есть, гигантское пространство — это связано так же. Надо знать учения о космических циклах и циклах, которые проходит человечество. Это не темы. Сейчас я просто указываю на ту древность откуда мы знаем из письменных источников — индийских, таких как Махабхарата и другие, и которые подтверждены еще археологическими открытиями, и так далее. Это невидимая проблема заключается в том, что русский язык является необычным языком. По исследованиям, проведенным Гусевой, великий индологом, которая жила в двадцатом веке, и по исследованиям этнографа Жариковой обнаружилось, что в двадцатом веке есть места, где люди говорят на протосанскрите, на чистом протосанскрите. Это на севере, в Архангельске. Потом выяснилось так же, что протосанскрит, фактически, на семьдесят процентов совпадает с русским языком. Когда индусы, знающие санскрит, приезжают и приходят на базар, полный народа где-нибудь в провинции, они потрясены тем, что понимают эту речь. Современные индийские языки, хинди и так далее, более далеки от санскрита, чем русский язык. Все это известно. Открылись так же вещи и археологического порядка, которые полностью изменили представления о происхождении русского народа, стандарты которых связаны с варягами и прочим — все это отпадает. Так же надо обратить внимание на то, почему в Индии так любят Россию. Потому что гуру — те, кто принесли высшую мудрость в Индию, пришли с севера, как они считают, из России, давно, в доисторические времена. Таким образом, я говорю это, чтобы было понятно, что означает концентра «невидимое мировоззрение». Она означает то мировоззрение, которое существовало в русском народе в доисторическое, может быть доязыческое время, когда, видимо, существовала еще Гиперборея, о которой писали греки, и о которой написал книгу Ломоносов — «Об истинном происхождении русского». Но, как известно, власть пришла в ярость, потому что это разрушало сословную теорию, связанную с происхождением князей и так далее, это слишком меняло ситуацию, и книга была запрещена. Екатерина вторая запретила ее, а потом эта книга была уничтожена. Она была связана именно с тем, о чем я говорю. Мы не знаем, какое это было мировоззрение, хотя, можно догадываться о каких-то деталях, которые несомненно видимым образом присутствует в нашем генетическом коде, выражаясь современным языком. В нашем невидимом поле сознания. Я не употребляю фрейдистские термины — подсознание и так далее. Недостойно употреблять современную терминологию падших людей, совершенных профанов, в той статье, где речь идет о чем-то высшем, сакральном. Это невидимое мировоззрение каким-то образом все же проявляет себя в нашем бытии.

Здесь существует так же другая концентра, которая связана с влиянием Востока на Россию. Это влияние не такое уж видимое, но оно, на самом деле, в нашей культуре очень существенно. Достаточно вспомнить Толстого, Бердяева под конец жизни, Бунина и многих других писателей, и сам дух Востока, и, прежде всего, Индоевропейский мир. То есть, это — мир Индии и влияние некоторых других моментов, не самой религии индуизма. Индуизм может быть качеством только индусов, в этой религии можно только родиться, а не перенять ее. Конечно, это не было влиянием религиозным, это было влиянием метафизическим, которое особенно проявилось у Толстого, в его знаменитых записках, в его дневниках. У меня есть специальная статья — Толстой и Бог, в которой я показал, что Толстой, изучая Восток, сам открыл решающие аспекты Адвайты -веданты, в то время, как об этом великом учении в Европе знали в конце девятнадцатого века, но писали абсолютно ерунду. Было внешнее знание, но понимание было равно нулю. И только уже в середине двадцатого века, благодаря работам Рене Генона с переводом индийских текстов, стало понятно, о чем идет речь. Сейчас Адвайта-веданта считается высшим пиком метафизики. А Толстой открыл ее. Возможно, не до конца — там должны быть следующие шаги, но принцип ему открылся. Не сознавая, может быть, этого, но сознавая значимость того, что он пытался открыть. В этом смысле влияние метафизического Востока, не религиозного, я повторяю, а философского для нас стало существенным.

Другая концентра — хаос. Мы знаем, что такое сакральный хаос. Дело в том, что в хаосе заключены все потенции и элементы будущих порядков. Порядок выходит из хаоса. Недаром говорится, что анархия — мать порядка. Это такое смешное выражение анархистов, но это, действительно, так, по большому счету. Когда аспекты хаоса организуются, из него выходит тот или иной мировой порядок. Хаос всегда больше порядка, в нем всегда заложены элементы того, что данный порядок может быть отвергнут. В хаосе заключены все потенции мировых направлений. Поэтому наличие хаоса, не буквального, но хаоса мировоззрений, хаоса даже в организации, хаоса в истории — это весьма опасный, но очень духовно значимый момент. Это признается западными историками, которые пишут, что русские не могут жить только в хаосе, и что хаос побеждает любой порядок. Поэтому, когда в какой-то американской статье, журналист, который писал об этом, возмечтал победить Россию и расселить русский народ по странам. И написал, что в каждой стране должны жить не менее десяти процентов от общего населения страны, иначе русские своим хаосом, своим мировоззрением, непонятным Западу, могут заразить эти народы. Вот такой распоясавшийся мечтатель.

Есть другая важная концентра. Как хаос проявляется в русской истории — это специальное такое исследование, он присутствует в нашей истории, не только в нашей душе. Потому что русская душа, по бердяевским моментам, полна антиномии, то есть противоречивых направлений — это очень существенно. Русская идея Бердяева, как он ее понимал, — это очень существенный шаг. Все эти противоречия в русской душе дают внутреннюю свободу, свободу разной направленности. Вместе с тем, в нашей общественной жизни, истории, хаотической в относительно разной степени, возможности присутствуют везде, поэтому нам нужна крепкая и очень сильная власть, чтобы организовать нашу страну, иначе она может просто распасться. Потому что беспорядок в общественной жизни, даже в государственной организации, присутствует, во всяком случае, по сравнению с Западом. Это действительно какие-то движения хаоса. Недаром один немецкий генерал высказался, что русским не стоит беспокоиться за свою страну, потому что Бог на их стороне. Если бы было иначе, то страна за два-три месяца распалась бы и ушла, как единая страна. То есть, он имел в виду именно это отсутствие железного порядка, настоящего порядка, которым отличается Запад.

Наконец последний концентр — русское бытие. Оно заключается в следующем. Абсолютно признано, даже на уровне телевидения, и американцы так считают, что особенностью русских является, в самом простом выражении, наличие некоего «второго этажа» в сознании. Что это значит? Это значит довольно простую вещь — «первый этаж» связан непосредственно с жизнью людей, с их материальным бытием, с физиологией тела, с бытом, с карьерой, с успехом, неудачами, в общем всем, что составляет такую текущую жизнь человека, чем он живет. На Западе считается, именно в сегодняшней западной цивилизации, что именно этим должен жить человек — потреблением и больше ничем. Так, специалиста по Чехову ни в коем случае не должен интересовать Бальзак или, скажем, Достоевский, поскольку это — не его специальность. Человек должен заниматься только своей специальностью и тем, что дает ему деньги, а все, что выходит за пределы возможности получения денег, не должно для него существовать, и никакими другими знаниями он не должен обладать. То есть, человек, как такой звероробот, имеющий физиологию, и который не должен интересоваться ничем иным, кроме своей работы. Конечно, это вызывает сопротивление, в том числе и в западных странах. Что касается русских, здесь речь идет о «втором этаже» — о том, что, кроме «первого этажа», который свойственен всем людям, существует этот «второй этаж», который заключается в том, что мы должны жить для чего-то. Такой вопрос: ради чего мы живем? То есть, должен быть некий смысл выше уровня быта. Это можно назвать национальной идеей, можно назвать какой-то целью, можно назвать иначе, но этот «этаж» всегда присутствовал в жизни русского народа, в том числе и в жизни периода Советского союза, когда царила коммунистическая утопия, надежда на социализм, как выход из бед, и тотальное господство цивилизации «голого чистогана» социализма. Все время жили надежды, по крайней мере, в Советском союзе в массовом сознании, что все же нужно стремиться к лучшему строю. Всегда существовал этот «второй этаж». В имперское время в царской России это была вера — Бог, Царь и Отечество. Но это был мощный «второй этаж», который все время присутствовал. И также в частных различных других случаях — у каждого была своя надежда, мечта, что-то, что выше быта. Присутствие этого «второго этажа» выше быта, это то, что до известной степени имеет даже массовый характер. Поэтому на Западе считается, что русские — самые мистический народ Европы. Это действительно так, но уже по более глубоким основаниям. Дело в том, что об этом «втором этаже» и этаже, который выше второго этажа, мы будем говорить в дальнейшем. О том, что в сознании русских существует некая вторая реальность. Надо здесь сделать одну оговорку, что под термином «русский» мы имеем в виду не только собственно русских, но и тех, кто живет в русском языке, русской культуре и считают Россию своей родиной. Более того, есть иностранцы, которые обладают русской душой. Что такое русская душа — это состояние души, определенное, совершенно определимое состояние души. Это бывает, у Сьюзан Мэсси, как пример, с ее книгами о России. Она родилась в Швейцарии, но ничего общего с ними не имела. Чтобы закончить этот вопрос, надо сказать, что учение о России Вечной не имеет ничего общего с национализмом. В том смысле, что национализм всегда предполагает негативное отношение к другим народам, что русским совершенно несвойственно и неприемлемо. Патриотизм — другое дело.

Возвратимся к нашей теме. Чтобы яснее представить себе, что такое Россия и что стоит за этими концентрами, во что конкретно они выливаются, в короткой статье можно сделать таким образом, чтобы выделить некоторые основополагающие пункты в русской культуре, в русской истории, по которым становится ясна конкретизация, что такое русская душа и, что такое Россия Вечная. Я выбрал несколько стихотворений, которые стразу придают определенную направленность, которая характеризует Россию Вечную, как Россию Духа и Россию, как страну. Первое, скажем, стихи Есенина и Лермонтова. Такого порядка, у Есенина: «Но люблю тебя, родина кроткая! А за что — разгадать не могу», то же и у Лермонтова: «Не могу понять за что люблю. Но люблю, за что, не знаю сам». То есть, это — первый момент, на который мы обращаем внимание, что любовь к России очень сильная, но загадочная. Она не определяется какими-то качествами или чем-то еще, хорошо или плохо живется в России или чем-то иным определенным. Она неуловимо существует и носит загадочный характер, как выражено в этих стихах. Эта загадочность России, загадочность такой необычной привязанности к ней и проходит вообще через всю Русскую культуру и, как пример, это выражено в этих стихах. Второй момент, на который я хочу обратить внимание — это момент, когда Россия в русской литературе выступает, как тайна. Это сильно выражено у Блока: «И в тайне — ты почиешь Русь». Русь даже во сне — тайна. В любом своем состоянии это — тайна. Это проходит через русскую культуру очень сильно, потому что все время возникает вопрос — что такое Россия? Вопрос этот может возникнуть только тогда, когда ответ неясен, он хранится в какой-то тайне. Дело все в том, что такой вопрос не существует в культуре других стран, потому что нелепо спрашивать, что такое Англия. Каждый англичанин ответит, что это — страна. Вопрос «что такое Россия?» проходит в русской литературе. Такое ощущение, что Россия — это не просто страна, а какая-то метафизическая тайна, и в ней лежит что-то большее, чем просто страна. Это проходит через культуру, и другой момент, который подтверждает все это, — знаменитый стих Есенина: «Если крикнет рать святая: «Кинь ты Русь, живи в раю! Я скажу: «Не надо рая, дайте родину мою». То есть, здесь уже нечто иное, некое добавление к тайне. Это добавление заключается, во-первых, в том, что притяжение России настолько сильное, что оно игнорирует счастье и является выше, чем счастье, потому что рай — описание счастья, тотального счастья, но счастьем нужно пренебречь, потому что в России лежит нечто, что выше, глубже и интереснее счастья. Ради этого отвергается рай, как символическое, скажем, название, и не только рай. И опять не говорится — почему. Здесь выражено, одно — чувство любви к России, такое, с которого мы начинали, говоря о Есенине и Лермонтове, и оно подтверждается даже этим стихотворением. Но, кроме любви, такой мистической любви, есть намек на какое-то особое состояние души, которое дает Россия и которое заключено в русской душе и в России. И вот это состояние, необъяснимое, таинственное, но родное — оно выше рая. Для нас оно выше счастья, выше всего, разумеется, кроме Бога. Но это — уже другой вопрос. И, наконец, завершая все это, приведу одно великое стихотворение Волошина, называется оно: «Россия, 1915 год». Оно кончается таким образом:


«Сильна ты нездешней мерой,
нездешней страстью чиста.
Неутоленною верой
Твои запеклись уста.

Дай слов за тебя молиться,
Понять твое бытие,
Твоей тоске причаститься,
Сгореть во имя твое».


В этих двух четверостишиях выражено много, даже слишком много. Как раз здесь указывается на один из главных принципов русской веры русской души. Это — неутоленность веры, стремление к запредельности: «Сильна ты нездешней мерой». Любая вера не утоляется, надо идти все дальше и глубже — это естественно для нас. То есть, выясняется основной метафизический импульс вечной России — стремление к запредельному. «Сильна ты нездешней мерой, нездешней страстью чиста», это не просто какое-то любопытство, а стремление заглянуть в то, что непознаваемо, что скрыто за пределами человеческого разума. К этому влечет некая нездешняя страсть. Страсть познать Россию, во-первых, и страсть к запредельному. Почему еще необходимо познать Россию? Второе четверостишие как раз об этом говорит: «Твоей тоске причаститься». То есть, здесь очень важный момент выходит, момент так называемой «русской тоски», о которой много говорится в русской литературе, очень много. Известно, что она беспричинная и не связана с какой-либо потерей. Бывает, и с потерей, но тут — другое. Все моменты, которые здесь описываются, когда речь идет о русской тоске и метафизической тоске, здесь как раз о том, что необходимо «твоей тоске причаститься», то есть, понять твою тоску, как тоску о том, что запредельно. И мы видим из этих стихотворений, целый кодекс России Вечной, кодекс русской души. И совершенно понятно поэтому, завершая эти точки, которые необъятны, потому что они распространяются на всю русскую культуру, что «в Россию можно только верить» — знаменитые тютчевские слова. Но, действительно, что это значит — «в Россию можно только верить»? Верить можно таким образом — когда вы видите нечто, что вас привлекает, вы идете к этому, тянетесь к этому, это — нечто сверхценное для вас, но одновременно вы не можете все это познать. Этот объект частично вам открыт, но его основа, его продолжение находится где-то там, оно закрыто, и вы в это верите. Это вера — всегда соединение и знание, потому что надо понимать и знать, во что вы верите. И, в тоже время, это — вера. Потому что, если этот объект, в данном случае Россия, уходит в запредельное, то это, конечно, становится вопросом веры, да еще неутоленной. Если мы с вами отбросим все свои горести и печали, связанные с теперешней ситуацией России и обратимся также к великой русской литературе, то мы увидим, что все это с огромной силой проходит через творчество Достоевского — все, что я описал здесь, у Толстого, в поэзии, особенно у Пушкина, Блока, Есенина, в классике целиком, у великих и даже классиков «второго ряда». Проходит тоска по запредельному и все моменты, о которых мы говорили. Например, хотелось бы обратить внимание на то, что Толстой и Достоевский считаются великими философами. Наша литература — это одно из чудес света в сфере культуры, это признано, как время Перикла и время эпохи возрождения, оно породило гениев высшего плана — таких, как Толстой и Достоевский. Достоевский признан лучшим мировым писателем всех времен. О нем написано книг больше, чем о всех других писателях мира, кроме Шекспира. Шекспир — драматург. «Война и мир» признана лучшим художественным произведением мира. Но дело не в этом. Дело в том, что наша литература философична, и очевидно, что всем известно, что из произведений Достоевского родился современный экзистенциализм. На Западе много написано о Достоевском, как о философе. Что касается Толстого, то здесь еще сложнее. Я уже говорил о том, что он стал открывать Адвайту-веданту, когда об этой великой метафизике еще никто ни в Европе, ни у нас не имел представления. И последние слова Льва Николаевича, когда он уже умирал и лежал на одинокой железнодорожной станции, и, насколько я читал и слышал, он, уже умирал, бредил, но какие-то слова, исходящие из его души, произносились. И эти последние значимые слова были такими: «Я люблю истину». И здесь, в понятии Толстого, имелась в виду абсолютная истина. Абсолютной истины не знает никто. Понятие «абсолютная истина» касается, фактически, тайны Бога, тайны всего Бога. Не только Бога-творца, а всего. Гигантской бесконечной реальности, Бога в самом себе или Ниргуна-Брахмана по-индийски, который бесконечен. Он больше, чем Бог-творец, но связан с этой бесконечностью, как любой элемент Абсолюта. И эта абсолютная истина, как последняя основа Абсолюта, возможно, является тайной для самого Бога. Для самого Бога в полном понимании этого слова — не Бога, который проявлен, а всего, включая великое божественное Ничто. И Толстой стремился к этому — к абсолютной тайне. И кое-чего смог достичь, хоть и путем такого драматического разрушения. Потому что он, как видно из его дневников, был объят сомнениями, мучениями, страданием. Поэтому его русская душа выражается не только в «Войне и мире», в его великом патриотизме, а в этих поисках того, чего нельзя найти. Вот такие великие души бродили по Имперской России. Я говорю о тех душах, которые неизвестны в этом мире, поскольку они не выразили себя произведениями, но я знаю, что таких молчащих для мира странников в России было много. Такие странники были и в Советском союзе. Потому что даже чудовищная сила советской власти, запретившей православие и религию, не смогла победить Россию Вечную и русскую душу.

Продолжение следует
Автор
Юрий Мамлеев
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе