У Ардовых, поутру

Однажды и навсегда

Когда лет тридцать назад впервые записал все это, запретил себе считать рассказанное воспоминаниями. Потому что как можно вспоминать то, чего никогда не забывал?

…Анна Ахматова, «Мартовская элегия», год 1960–й.

Прошлогодних сокровищ моих
Мне надолго, к несчастию, хватит.
Знаешь сам, половины из них
Злая память никак не истратит:
Набок сбившийся куполок,
Грай вороний и вопль паровоза,
И как будто отбывшая срок,
Ковылявшая в поле береза,
И огромных библейских дубов
Полуночная тайная сходка,
И из чьих - то приплывшая снов
И почти затонувшая лодка …

Всё стихает там, в гулкой, как дедов деревенский колодец, расщелине времен, и я слышу только похрустывание вечерней наледи на тротуаре. Это дотаивает и всё никак не может дотаять наша последняя журфаковская зима, вольная московская зимушка шестидесятого года. Возвращаемся гурьбой со свадебной пирушки у Лейбзона, и вдруг однокашник мой Миша Ардов ни с того ни с сего предлагает:

- Зачем тебе, старик, переться в общежитие на Ленгоры, если все равно с утра на опохмел собираться. Пойдем ко мне, у меня интересный дом.

http://f15.ifotki.info/org/f53035033f955884d5ceb45c26a83ffbbc5f6c167040992.jpg
Алексей Баталов, Михаил и Борис Ардовы

В «интересном доме» на Большой Ордынке мы допоздна в компании мишиного братца Бориса и двух веселых девиц, его гостий, валяем дурака в детской с огромным стационарным, как в радиостудиях, магнитофоном, со следами чьих - то подошв от дверного косяка до самого окна через весь потолок. Магнитофон, как я догадываюсь, верно служит Боре и Мише не только, конечно, для танцулек. А следы на потолке – что-то вроде ориентировки на местности для новоиспеченных гостей вроде меня. Чтобы не забывали, что находятся они не где - нибудь, а в квартире писателя сатирика, чей фирменный авторский стиль всегда и есть такая ходьба по потолку вниз головой.

https://ussr22.su/wp-content/uploads/2019/10/Viktor-Ardov.jpg
Виктор Ардов

Сам папа Ардов, вальяжный, в отличие от нас совершенно трезвый, в своем шикарном домашнем халате похожий на скучающего барина, заглянул к нам перед сном разве что на минуточку. Придирчиво осмотрел комнату, словно выискивая, нет ли здесь кого лишнего, и вполне дружелюбно поинтересовался, кто же это так вольготно улегся с его сыном на тахте валетом.

- Четвертый комсомольский поэт Москвы, - находчиво выпалил Миша, имея в виду обнародованные «Московским комсомольцем» как раз в тот самый день, с публикацией наших физиономий, итоги конкурса, в котором я неожиданно для себя попал в пятерку призеров (из победителей помню сейчас только Татьяну Бек).

Наутро мы с Мишей пьем кофе в гостиной за столом с еще одной пустой чашкой. Быстро разъяснилось, кто третий. Кофейник берет в руки, нет, не Виктор Ефимович и не Боря, а дама, как сейчас сказали бы, серебряного возраста, в накинутой на плечи белой шали. Держится она совсем по - свойски, балагурит, смотрит на Мишу такими глазами, что я спросонья, грешен, подумал: какая же милая у Миши мама. Но когда речь заходит о наших с Михаилом выпускных делах, и выясняется, что у меня диплом – статьи о последних книгах поэта Владимира Луговского, я настораживаюсь. 

- Володя? – будто ожидая подтверждения, что речь идет именно об этом человеке, ей хорошо знакомом, запросто подхватывает тему разговора нечаянная утренняя собеседница. Так вот, приходил к ней Володя Луговской, припоминает, в сорок втором году в эвакуации, с известием, что пишет современную «Илиаду» и «Одиссею» - так и сказал, и с просьбой послушать из нового. Озвученные его шаляпинским басом строфы, написанные белым пятистопным ямбом, действительно, как ей показалось, были гомеровской силы.


Виктор Ардов и Анна Ахматова

Ну да, мысленно поддакиваю я в полной готовности щегольнуть эрудицией. Замысел остался незавершенным, но два десятка поэм вошли потом в книгу «Середина века». В ту самую, о какой Павел Антокольский напишет в «Комсомолке» - дескать, в таких случаях лучше ошибиться, чем промолчать, но в «Середине века» Луговского, он убежден, «есть проблески гениальности».

В общем, в оба уха слушал, прикидывая, что из услышанного можно взять для дипломной работы. И тут в моих бедных мозгах просветлело: это же Ахматова! Так и передернуло всего, хоть и не подал виду.

А на чем, понимаю теперь, попался? Поздних фотографий Анны Андреевны тогда еще мы просто не знали. В шестидесятом она оставалась для нас той, с ранних портретов, неприступной красавицей с гордым патрицианским профилем. Да и видеть живого классика я здесь ну никак не ожидал – Михаил, чудак человек, мог бы и предупредить. А то интересный дом, интересный дом. За каким столом мы пили кофе, я впервые узнал гораздо позже, далеко от Москвы.

Весной в 1956 году у Ардовых на Большой Ордынке было застолье, отмечали возвращение из зоны сына Ахматовой Льва Николаевича Гумилева. В годы опалы, когда не выходили ее книги, когда имя ее десятилетиями не появлялось в авторских рубриках журналов, здесь, в доме своей подруги актрисы Нины Антоновны Ольшевской, последней жены Виктора Ефимовича и мишиной мамы, она читала «Реквием», отрывки из «Поэмы без героя», не раз читала свою великую, с библейских высот сошедшую к нам лирику.

Фотография. Анна Андреевна Ахматова и Михаил Викторович Ардов Сидят за обеденным столом на диване. Ахматова слева, изображение погрудное, держит в руке прямоугольное зеркальце. М.Ардов справа, погрудное изображение, повернулся в сторону Ахматовой.
Анна Ахматова и Михаил Ардов

За этим столом в холодный мартовский день шестьдесят шестого года пили горькую на поминках по Ахматовой близкие Анны Андреевны, приехав с полулегальной гражданской панихиды в морге института Склифосовского. Оттепель кончилась, об уходе Ахматовой Москва узнала по Би - Би - Си, ни одна газета не сообщила, где москвичи могут с ней проститься.

Побелив эти пашни чуть - чуть, 
Там предзимье уже побродило, 
Дали все в непроглядную муть
Ненароком оно превратило.
И казалось, что после конца
Никогда ничего не бывает…

Ох, бывает, бывает, Анна Андреевна. Вы же вот остаетесь с нами. 

Дочитываю элегию, снова и снова слышу, как не стихая, похрустывает тот вещий московский ледок. И высоко в небеса летит ваше вдохновенное контральто: 

Кто же бродит опять у крыльца
И по имени нас окликает?
Кто приник к ледяному стеклу
И рукою, как веткою, машет?..
А в ответ в паутинном углу
Зайчик солнечный в зеркале пляшет.

Когда лет тридцать назад впервые записал все это, запретил себе считать рассказанное воспоминаниями. Потому что как можно вспоминать то, чего никогда не забывал?  


Юлиан Надеждин

Автор
Юлиан Надеждин
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе