Интервью с Анатолием Смелянским, профессором, ректором Школы-студии МХАТ, президентом фестиваля «Будущее театральной России»-2009В периферийном городе конкурентной серьезной среды нет. Это ограничивает возможности, потому что если нет конкурентной среды, нет развития. Если театр бессмертен и не может закрыться, и у города нет возможности в этом же театре, в этом же здании взять другую труппу, другого директора, художественного руководителя, менять их, когда дело застывает.В очень многих городах России абсолютно тупиковая ситуация. Я это знаю очень хорошо, и по своему городу знаю, как было и как это есть, и по другим городам, когда что-то открытое невозможно закрыть, когда невозможно поменять людей. Это и в Москве так же, когда ждут – вот человек помрет, тогда что-нибудь сделаем.
-В связи с этим вопрос - есть ли будущее у репертуарного театра, русского репертуарного театра, или в интересах театрального дела, чтобы он был заменен другими организационными формами?
-Этот вопрос очень активно у нас обсуждается, одни считают, что никакого будущего у него нет, другие – что это единственный путь русского театра. Мне кажется, что здесь есть некая ошибка в самом термине. Нет в России репертуарных театров. Это слово пришло из западного обихода лет десять назад. Никогда в жизни моей не употребляли по отношению к театру, который был в России, в Советском Союзе понятие «репертуарный». «Репертуарный» - это понятие американского театра. Он предполагает, что несколько артистов половину сезона работают на контракте в одном месте. Чаще всего это университетские театры, некоммерческие. У нас это не репертуарный театр, а как правильно называлось при Советской власти - «театрально-зрелищное предприятие». Вот их судьба – печальна, мне кажется, а репертуарный – это будущее русского театра. Театр свободный, свободно рождающийся, где артисты, режиссеры перетекают из театра в театр и ищут , где им творчески интереснее, - это было бы прекрасно. А вот эти зоопарки, эти «сложившиеся коллективы» - это очень тяжелая вещь, и я сам проработал в разных таких театрах и знаю, что это такое. Если в «Анне Карениной» сказано, что все счастливые семьи похожи друг на друга, а все несчастные семьи несчастны по-своему», то все наши «репертуарные» в кавычках театры несчастны по-своему. Может быть, это интересно с точки зрения историка театра, но зрителю-то какое до этого дело? Люди хотят ходить в интересный, в задевающий жизнь театр. А если ты живешь в каком-то городе и у тебя нет никакого выбора и ты до конца своих дней обязан ходить именно в этот театр, только потому что этого человека назначили пятнадцать лет, и нет никакой возможности его сменить, ни другого артиста увидеть. Зачем? У нас много хороших театров, которые могут приезжать, гастролировать. Почему такое местничество?
Мы сейчас говорим: «Зачем давать деньги, зачем помогать нашему Автопрому, они никогда в жизни хороший автомобиль не произведут.» Здесь то же самое. Почемв вы не хотите помогать своему местному театру, у вас есть здание, возможности, ну пригласите любую труппу, как это делали в периферийной России до революции. Здесь Собольщиков-Самарин, там Синельников в Харькове, там Бородай в Казани, там Соловцов. Это были крупные антрепренеры-продюсеры, которые собирали прекрасных артистов и режиссеров. У нас этого нет, понимаете? У нас это огосударствлено, закреплено крепостнически в конце тридцатых годов, и мы в этой системе продолжаем жить, уверяю вас.
-Студенту театрального вуза – Школы-студии МХАТ, Щукинского училища, Ярославского театрального института, и многих других во время учебы ставят какую-то художественную планку, пытаются учить на образцах, но он выходит за стены училища и сталкивается с возможностями, которые предлагают шоу-бизнес, телевидение с реалити-шоу, кухнями и танцами. Как вы считаете – это зло для молодого актера или быть может – профессиональный тренинг?
-Для тех, кому «сделаны прививки», для тех, кому дано понять, что такое настоящее, может быть, они пройдут эту болезнь без особых потерь, потому что надо зарабатывать, надо кормить семьи. Если не предлагают никакой другой работы, человек соглашается – кто ж бросит камень. Я сужу по судьбам ребят –все выбираются, выбирают путь свой, уже на третьем курсе их начинают соблазнять и туда, и туда, и туда. И у каждого есть свой ум, хитрость актерская. Некоторые уходят, как в фильме Тарковского, в черный треугольник, проваливаются и никто оттуда не возвращается. Ты уже не знаешь ни имени его, ни фамилии, ни дарования его. Он артист сериалов.
Это произошло в Америке, где артисты очень строго поделились на сериальных, и на артистов, которые играют «на другом этаже». То есть «живая рыба в другом отделе». Это зависит от артиста. Если он не боится, если он считает, что выйдет безболезненно и займется другим делом, то дай Бог. Но в Школе он должен быть осведомлен, что есть разные пути. Часто человек думает: «Ну сыграю я в сто серийном сериале», где с тридцать пятой серии режиссер говорит: «А, мне неинтересно, пусть другой ставит», не знает имени героев, ну то е ть совсем уже рассчитано на низкопробную публику. Но если ты сыграл сто таких серий, то все это рано или поздно отразиться на лице артиста, и никакая пластическая хирургия не поможет. Артист вообще, если смышленое животное, лицо свое бережет. И это понятие он должен получить в Школе. Человек безмозглый, так устроен, часто говорит себе: «Ну я вот сделаю халтуру а потом, ну вот потом что-то серьезное начну…»Никогда не начнешь.Но я знаю и другие примеры, когда талантливые люди внутри такой вещи как-то окапываются, пытаются найти смысл в этом пространстве. Мало кому удается, но я вижу по тому, кто идет в это , кто не идет. Женя Миронов мог бы сыграть в ста сериалах, но он выбирает все-таки.
-Но Пореченков, который во МХАТЕ , кстати, сыграл «Крейцерову сонату» и по рецензиям, очень неплохо сыграл, тем не менее продолжает вести кулинарное шоу.
-Сыграть-то сыграл, но теперь во всех рецензиях пишут: «Господи, да он же артист!» Вот это и есть шлейф. А он действительно артист очень хороший, радостный, готовый принять мир таким, каков он есть – и там, и сям, и кулинарное шоу и так далее. Дело не в том, что кулинарное шоу - Макаревич тоже вел его. Но он сначала завоевал себе имя, потому может вести и кулинарное шоу, но он остается Макаревичем. А если ты артист без имени и ведешь кулинарное шоу, а потом играешь Чацкого, то после про тебя говорят: «А это кулинарное шоу!» Привязывается.
Как-то в «Собачьем сердце» ,ко торое Машков должен был ставить, на роль профессора предлагали одного артиста, (но не Пореченкова), Машков услышал фамилию: «Кого? Это кулинарное шоу? Да никогда в жизни!» То есть и у режиссера этот артист вызывает отторжение, потому что уже на его лице написано. Он же не может выйти и сказать: «Забудьте, это я не играл». Это будет Гамлет плюс кулинарное шоу. И куда ж от этого деваться?На Таганке был спектакль по Вознесенскому «Берегите ваши лица» . Но большинство не бережет.
Вопросы Светлана Гиршон / Радио "Маяк Ярославль"
Отрывки из бесед Анатолия Смелянского с журналистами ярославских СМИ
О фестивале и тусовках
- Как вы согласились стать президентом Моложедного фестиваля «Будущее театральной России»?
- Две составляющие. Одна прямая – по делу, другая – кто пригласил. Для меня очень важно, кто приглашает. Я стараюсь свою жизнь ограничить от тусовок, мероприятий. Слишком серьезно дело, которым я занимаюсь, не так много сил, вермени жизненного, чтобы куда-то еще и ездить, но в данном случае поскольку мне позвонил Борис Мездрич (Примеч. - директор Ярославского Театра имени Федора Волкова - С.Г.), которого я знаю со времен Омска, я и туда ездил. Он как-то умеет создавать вокруг себя окружение не местного, не периферийного значения. Есть считанные люди на периферии, которые обладают такой способностью. Как только он это предложил, я сразу понял, что это не туфта, я вижу, сколько школ приехало.
Лет десять назад я стал телевизионным человеком, и каждый год я делаю большую программу, двенадцатисерийную. Десять крупных - от булгаковских до «Тайн портретного фойе», последняя -о Михаиле Чехове. И меня стали зазывать на передачи. Раньше я несколько раз ходил, например, к Архангельскому, потому что мне кажется, там все-таки программа содержательная. И больше никуда, я дал себе слово ни в какие ток-шоу, никуда не ходить, не участвовать в болтовне. Нельзя участвовать в том, где ты не знаешь, как тебя отцензурируют - ты сказал что-то , а в показе тебя оборвали на полуслове. Нельзя давать такой возможности. Десятки программ предлагают, используют медийное лицо. Я понял, что везде болтать - это так же опасно, как для артиста сниматься во всякой ерунде. Чудесные радиостанции предлагают: «Приходи в субботу, час говори о чем хочешь». Ребята, у меня нет ничего, о чем бы я мог просто так болтать. Если есть тема, которая и вас, и меня интересует, другое дело.»
Тоже самое и с фестивалем. У нас огромное фестивальное движение в России, за последние десять лет мы вышли за всякие границы приличия. У нас есть все время какие-то награды, каждый человек, у которого есть деньги, учреждает премию своего имени. Бог знает что творится. Все потеряло значение, ни одна премия не ценится. Если ты скажешь кому-то, что ты лауреат премии Станиславского – что это? Этот фестиваль один из немногих по смыслу, когда свозят не звезд, не гламур, не эстраду, а просто выпускников, молодых актеров, чтобы что-то они показали , посмотрели друг на друга, сверили часы – это замечательная история. И то, что это делается не в Москве, а в Ярославле, это тоже важно, потому что у нас в Москву каждый едет.
-На этом фестивале нет оценок, нет мест. Никто ничего не присуждает. А что вы думаете об отборе дипломных спектаклей на фестиваль? На этот брали все спектакли подряд.
-Думаю, что должен быть какой-то консенсус между тем, что школа предлагает и тем, что отбирает конкурсная комиссия. То есть фильтр на самом фестивале должен быть. Но я не против того, чтобы школа провалилась. Потому что внутри школы все замечательно, такое взаимопоздравление идет, каждый раз праздник. Я это ненавижу, сдадут какой-нибудь спектакль на кафедре, все начинают обсуждение со слов: «Поздравляю!» Я говорю: «Что вы все поздравляете друг друга, что это за Пасха беспрерывная, ты по делу говори».Важно, чтобы и здесь на фестивале было обсуждение работ.
О студентах
К сожалению, в вуз приходят люди «без руля и без ветрил», с мозгами, свернутыми набок, с культурой эсэмэсок , дурного русского языка, дурной школы, абсолютно безграмотные – это реальность современного студента. В сущности современная высшая школа должна в себе соединять сначала среднюю школу, потом высшую. Год-два уходит на то, чтобы приготовить их к тому, чтобы они что-то узнали, потому что они совершенно не готовы. Может быть, актеры всегда были не очень подготовлены, но та степень глухоты, которая сейчас возникла на поверхности культуры, в которой они все плавают, поражает. У меня есть личный опыт, как с этим бороться, я знаю, потому что в школе должен появиться человек, которому они поверят и за которым пойдут, тогда происходит Встреча. Несколько лет назад на первом курсе я начал читать курс для всех студентов Школы - актеров, продюсеров, режиссеров, художников «Введение в театр». Они не знают имени Мейерхольда, они не слышали, кто такой Михаил Чехов, они не читали пьес Чехова, они дикари. Я читаю курс с огромным трудом, в четыре сорок дня, в самый мертвый сезон, когда они уже полуспят, когда я уже не в очень хорошей форме, я читаю только для того, чтобы они поняли, что они в вузе, в элитном вузе России. Я рассказываю о том, что были такие люди, об этом думали, что они жили так-то и так-то, они такую цену заплатили. И студенты сидят, слушают, такое напряжение чувствуется - я знаю, это мое напряжение, мое собственное, шестьдесят пятого года.
Ярославль, 20 мая 2009 г.