Блеск и нищета «Оперы нищих»

По мотивам оперы Дж. Гея и Иоганна Кристофа Пепуша. Режиссер и автор сценической версии Глеб Черепанов. Театр драмы имени Федора Волкова.  Ярославль

Спектакль «Опера нищих» вызвал множество откликов. Постановочной команде этого спектакля, которую сформировал Глеб Черепанов, может позавидовать любой режиссер. И в самом деле, есть от чего прийти в восторг – сценография (Тимофей Рябушинский), костюмы (Анастасия Бугаева), музыка (композитор Олег Васенин), хореография и пластика (Ирина Ляховская), световые шоу-эффекты (Дмитрий Зименко), сольная вокальная подготовка актеров (Ольга Балашова), хор (Виктория Мирошникова), живой оркестр из 9 музыкантов под руководством Игоря Есиповича…

В XVIII столетии в Англии опера, создававшаяся при участии Джонатана Свифта, явилась небывало резкой социальной сатирой и взрывала многие устои общества. Сатиру пытались прикрыть извинительной фразой Нищего: «Смысл в пьесах такого рода значения не имеет...».

Режиссер нашей «Оперы нищих», по всем приметам, этот лозунг взял на вооружение. «Опера нищих» в постановке Глеба Черепанова в социальной проблематике предельно хрестоматийна, взрывные апории спектакля – скорее, эстетического свойства, зрителя погружают в непривычный для него формат и способ существования.

На проекционном занавесе спектакля - занавес театра с хорошо знакомыми инициалами – ФГВ. Для чего проецировать, как бы удваивать занавес? Авторы спектакля обращают зрителя к образу «театр в театре», к лозунгу «Врачу, исцелися сам…», приглашая к зрелищу, в котором театр создает среди других, и собственный автопортрет, нисколько не боясь столь обнаженной метафоры. Подобные приемы мы видим и в «Чайке» Евгения Марчелли, и в спектакле «Лес» Александра Кузина.

Блеск «Оперы нищих» подчас ослепляет. Но вопрос о нищете «Нищих» остается.

ПОВЕРХ БАРЬЕРОВ.

ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ

Без «Призрака оперы» Уэббера и постановочных приемов Хэла Принса ярославская «Опера нищих» не обошлась: формат «шоу в шоу», маски и полумаски, человек, запертый в клетке, колдовское озеро (ставшее в спектакле пародийным «Озером Надежды»), утрированные голосовые характеристики персонажей, кукольные мотивы, стропила, на которых подвешен герой (в «Опере нищих» он нисходит с небес и возносится к ним), и даже падение стены (декорации) в первом акте.

Сценограф Тимофей Рябушинский воздвигает в центре сцены нечто вроде готического приюта. Внезапно передняя стена стремительно рушится. Десятки каменных плит со всей тяжестью летят в первый ряд – зрители в ужасе вжимаются в кресла. Это розыгрыш - блоки картонные, летят в оркестровую яму, но это и притча. Время разбрасывать камни, - говорит театр, - но время и собирать камни. Собирайте кубики смыслов, соединяйте распавшуюся связь времен!

Многие находки режиссера интересны, но чем внимательней рассматриваешь «чудовищные ребра» «Оперы нищих», тем все более думаешь о переизбыточности зрелища.

- Оставьте «стихийный лабиринт, непостижимый лес» придумок и изобретений, - говорят вам как бы со сцены. – Зачем вам смыслы? Наслаждайтесь визуализацией, музыкой, сольными партиями и хоровыми сценами, световыми эффектами, наконец, игрой первых «сюжетов» Волковской сцены!


Пичем - Владимир Майзингер

Вкрадчивой походкой, с сознанием собственного мрачного величия и великолепия выходит на сцену Крестный отец мафии или синдиката мистер Пичем – Владимир Майзингер. У него имидж респектабельного адвоката, хотя он на деле адвокат дьявола. Люди в черном – его окружение и его страсть, и сам он – Черный Человек из фильмов ужасов. Его рабы - в серых бесформенных балахонах, с лицами, закрытыми масками. Майзингер виртуозно владеет десятками интонаций, внезапными контрастами поведенческих сдвигов и речевых характеристик. Диалог со своими подручными Пичем начинает с бархатного интонирования, с заботливой нежности, которую сменяют лагерно-тюремные словечки и жестокость. Но он же - заботливый и любящий отец, дающий Полли рецепты избавления от муженька, дабы стать богатой вдовой.

Весь первый акт можно назвать вполне удавшейся историей о семейке Пичемов, где мать, отец и дочь - в равной степени откровенно циничны, насмешливы, их парадоксальная «школа воспитания» - настоящая школа злословия, театр в театре. Одно из самых ярких явлений - миссис Пичем – Анастасия Светлова, харизматичная в своей порочности, одержимая в своих фантазиях и фантазмах. Все семейное трио – вместе с Полли – Дарьей Таран - живой нерв спектакля, вопреки марионеточному или монструзоному облику. Способ существования актеров - гротеск, пародия, сарказм, кукольность, буфф, балетные антраша, сольные вокальные выходы. Актеры окунулись в стихию непринужденности, свободы импровизации, непосредственности.

Среди изящных, гибких, умных работ спектакля - Филч в исполнении Кирилла Искратова - лицедей, магнетизер, злодей, изобретающий человека - идеальную куклу. Он сам пластически идеальная кукла, верный раб Пичема. В этой роли 28 апреля мы увидели Максима Подзина, ставшего в представленной кунсткамере монстров одной из значимых магических фигур.

Внезапно действие прерывается, актеры выходят на прямое общение со зрителями. Монстры становятся актерами, самими собой в привычной репетиционной обстановке. Пьют чай, подкалывают друг друга, торопятся на выход. Зрителей по-свойски вводят в рабочее пространство театра, им по нраву человечность и откровенность диалога, иронические легкие перебранки актеров, на время исчезают «люди в черном», искусственные создания. Интонации естественные и доверительные.


Миссис Пичем - Анастасия Светлова, Филч - Максим Подзин

Анастасия Светлова становится почти самой собой, она и Светлова, она и Примадонна - Актриса, она - и Мастер, дающий мастер-класс на фестивале БТР (в спектакле 28 апреля). Грани достоверности и пародийности размыты - создается ощущение близкого присутствия и сокровенности, актерского наслаждения игрой и самоиронии. Чтобы оценить и понять мастер-класс актрисы - надо осмыслить и прочувствовать роль Светловой - миссис Пичем во всем ее диапазоне. В пении она держит дыхание вольно и открыто, от тончайших лирических нот, нежнейшей жертвенности, когда голос - на самых верхах - до гудящего, хрипящего, ернического, забубенного. Сквозь пародийность существования просвечивает повелительность, властность, непререкаемость – черты миссис Пичем. Вот она закуривает трубку, муж подобострастно дает ей огня, для нее он либо «муженяка» (от деформированного «муженек»), либо вообще – «женушка». Фарс и серьезность, театрализация в кубе, клоунада. А на поворотах - внезапная резкая, скульптурная, точеная классическая красота лица актрисы. Еще через секунду - жуткая гримаса, взрывающая даже тень гармонии....

Всякий раз, на каждом новом спектакле у Анастасии Светловой рождается новый текст. Играя премьеру, она обыгрывает премьерность как способ существования на сцене. Играя на БТР, обращается к студентам, размышляет о театральной школе, дает уроки интонации и инотонирования. "Придирки" ее к партнеру (Владимир Майзингер) - условны, театральны, но невероятно убедительны. Прима жалуется зрительному залу, что работает до седьмого пота, а партнер ей - "не додает"! Подпадает под огонь "критики" и Девочка – по роли - дочка, молодая актриса (Дарья Таран - Полли Пичем, поющая и танцующая стрекоза! – несомненная удача спектакля). Примадонна иронически улыбается и провоцирует публику: «Девочка работает только на одной ноте!» – при этом узнаваемо пародийно, как свойственно примам, выдвигая на авансцену самое себя и собирая звенящие аплодисменты!
- И чему только учат в этих вузах? - спрашивает она. - Чему учат? А?!! И признается, что она приготовила во втором акте сюрприз для зрителей.


Миссис Пичем - Яна Иващенко

Роль миссис Пичем не менее изобретательно и глубоко играет Яна Иващенко. В ее миссис Пичем захватывает азарт, смеховая энергия и парадоксально возникающий мир - как абсолютная фикция, как воплощение Пустоты.

Во втором акте зрителей ждет несколько сюрпризов. Главный сюрприз - хит "Озеро Надежды". Другой - знаменитая сцена из «Ревизора» с маменькой и дочкой. Драматургически эпизод случаен, но обе актрисы – Анастасия Светлова (Анна Андреевна) и Дарья Таран (Марья Антоновна) получают возможность блеснуть в гоголевском эпизоде. В «Опере нищих» Дж. Гея Макхит приволакивается и за Полли, и за Люси. В «Ревизоре» маменька блистательно бранится с дочкой, пытаясь отвовевать желанного любовника. Обе актрисы играют «за себя и за того парня». Синему Макхиту в пространстве риторики Хлестаковым стать весьма проблематично, как и Воландом, и Великим Инквизитором.

ЧЕЛОВЕК БЕЗ СВОЙСТВ

В развитие сюжета «Оперы нищих» неожиданно вторгаются фантазии на темы фильма «Аватар». Речь идет о визите Синего Пришельца – инопланетянина на Землю после Апокалипсиса (с обликом, как будто вполне человеческим, но без треугольных ушей). Это Макхит (Руслан Халюзов). - Кто же он? – волнуется публика. - Бог или Дьявол? - Ни тот, ни Другой.


Макхит - Руслан Халюзов. Его обожествляют.

«Хочу, чтоб всюду плавала Свободная ладья, И Господа и Дьявола Хочу прославить я». Более века назад эти строки Брюсова взорвали сознание читателя. Ныне – неразличение Бога и Дьявола вновь возродилось в постмодерне.

На фоне монстров в фантастических костюмах фриков возникает Синий статуарный человек в нелепом костюме «эпохи Москвошвея».

Но жесты те же. Рука вождя, вытянутая вперед. Воспомииание о прошлом и, возможно, о будущем. В замысле режиссера прочитывается стремление понять истоки Чары, феномена коллективного бессознательного, оболваненного сознания людей, обожествление Пустоты. Отсюда - поиск образов симуляционных форм - псевдочувства, псевдовласти, псевдокультуры, псевдобогатства, псевдочеловечности. Симуляция становится методом и в конце концов лишает его подлинной свободы, превращая его в заложника самого себя.

СОБЛАЗН МАССКУЛЬТА

Чем же занять Синего Пришельца? Если не действием, то песней или словом. Макхит оказывается слушателем или исполнителем современных эстрадных хитов.


Полли - Дарья Таран

- Ну, что, пострадаем? – задорно приглашает зрительный зал куколка Полли Пичем (Дарья Таран, Евгения Родина) к песенному рассказу «Видно надо мной Посмеялся ты…» И публика в ответ начинает согласно «страдать». И в самом деле, до слез жаль «эту линию колен Целовать в последний раз» или входить в «живую воду Озера несбывшееся надежды…». Пародийные саркастические композиции хореографа Ирины Ляховской ("Озеро Надежды", "Ветер с моря дул", "Рюмка водки на столе") с их абсурдными текстами поставлены ярко и изобретательно. Анастасия Светлова и Яна Иващенко («Озеро надежды»), Дарья Таран («Ветер с моря дул») филигранно существуют в гротескном пародийном пространстве. И обладают редким свойством быть внеположными своим героиням, балансируя на грани осмеяния vulgar-art и – игровой иронической способности вернуть зрителя в реальность. Нищеброды – те, кто производит и продает нищее слово. Но нищей оказывается и публика, которая «тащится» и блаженствует от восторга, не понимая, что перед ней намеренная профанация, которую часть зрителей принимает за святую истину искусства. Название «Опера нищих» обращено к диапазону нашей общей нищеты.

ЛЕГКО БЫТЬ ДЬЯВОЛОМ

Герою романа братьев Стругацких «Трудно быть Богом» приходилось несладко. Черепанов ставит спектакль, - как «Легко быть подобием дьявола», играть в Дьявола… Но для чего и зачем – играть в Дьявола, с какой целью?

На Макхите - Алексее Кузьмине костюм сидит ладно, и пластика его изящна и свободна. Кузьмин наделяет своего героя победоносным началом. Он обаятелен и притягателен. Макхит позирует, он в центре внимания. Драматической нагрузки у него нет. Испытывать здесь никого не надо – ничто не тайна, все, как на ладони. Мир вокруг – темен, продажен, раболепен, ничтожен. Если Макхит – дьявол, он должен бы радоваться такому безграничному падению рода человеческого.


Свита играет короля.

Макхит сам назначает себя тайным главарем (как бы) одного из преступных кланов лондонского Сити. Свита играет короля, но король – просто синий малый. Неясно, за какие заслуги его обожествляют. Он не герой, да и не бандит, хотя его всеми силами пытаются выдать за героя и за бандита. Он не Воланд, не Хлестаков, не Мефистофель, а только симулякр.

И Руслан Халюзов , и Алексей Кузьмин с энтузиазмом выполняют все задания режиссера. Но усилия актеров разбиваются о заданный режиссером формат и рисунок роли.

Помните, как Цинциннат из романа Набокова «Приглашение на казнь» «занимался изготовлением мягких кукол — тут был и маленький волосатый Пушкин в бекеше, и похожий на крысу Гоголь в цветистом жилете, и старичок Толстой, в зипуне, и множество других…» .


Локит - Юрий Круглов

В «Опере нищих» мы узнаем рассыпанные щедрой рукой режиссера и вложенные в уста Макхита - цитаты из Пушкина («Мне скучно, бес…», «Есть упоение в бою…»), Лермонтова («И на челе его высоком не отразилось ничего…»), Гоголя в цветистом жилете (сцена Хлестакова с маменькой и дочкой), Блока («Ночь. Улица. Фонарь. Аптека»), «Дневник Сатаны» Леонида Андреева, Пастернака («Но продуман распорядок действий, И неотвратим конец пути…»), фрагмент поэмы «Зофья» Бродского («Не будет вам поллюции во сны, не будет вам ни лета, ни весны…»). Добавьте Михаила Булгакова, с Воландом, сценой на Патриарших, нехорошей квартирой и Аннушкой, уже разлившей масло. А в финале – обширный монолог Великого Инквизитора из «поэмки» Ивана Карамазова «Легенда о Великом Инквизиторе». Интертексты становятся для режиссера важнее первоисточника. Чем не антология демонов, правда, с принудительным - односторонне понятым движением? Случай, который мог бы стать в истоке ключом к замыслу и прочтению произведения. Легко узнаваемые тексты произносятся вне всякой драматургии, в лучшем случае – как иллюстрации.

И, подобно Акакию Акакиевичу Башмачкину, мы уже не понимаем, где находимся – на середине строки, или – на середине улицы.

Булгаковский Воланд – не сатана, как многие до сего времени ошибочно считают, а художественное alter ego Автора. Мог ли Воланд беседовать на Патриарших не с умным Берлиозом и комическим Бездомным, а с потерявшими человеческий облик «алкачами», вовсе не вяжущими лыка!

От имени кого Макхит читает трагические и пронзительные строки из «Гамлета» Пастернака – «Я один. Все тонет в фарисействе…»? Но Синий Макхит – не Гамлет, и не Поэт. В одной непреложной интонации осуждения – монолог Великого Инквизитора (читай, Антихриста) и строчки Бродского, Блока, Лермонтова….

Макхиту дана единственная тональность насмешливого отрицания и осуждения рода человеческого. Но ведь там, где «дух отрицанья», - живет и «дух сомненья», дух горькой мудрости и прозрения, смятения и мучительных исканий.

По какому праву Синий Пришелец возлагает на себя статус Верховного Судии?


Люси - Анна Ткачева, Макхит - Алексей Кузьмин

Герой вовсе не испытатель боли, по Бродскому. Функции Дьявола – вводить в соблазн и творить зло. Макхит не соблазняет и не творит зло. Но и сказать о нем известными словами : «Я - часть той силы, что вечно хочет зла, и вечно совершает благо…» - нельзя. В том-то и дело, что Макхит ничего не хочет и ничего не совершает. Его предают и в прямом смысле – за деньги - продают проститутки, его держат в кандалах и за решеткой – только для того, чтобы отправить на виселицу и получить некий куш… В итоге, нас приглашают на казнь, но и тени набоковского героя не возникает. Цинциннату было что скрывать, что хранить, о чем думать, писать в течение 21 дня до казни…

Если герою английской пьесы XVIII века присваивается совершенно ему не присущий ценностный статус (с огромным корпусом русских метафизических, мистических и философских текстов), то мы вправе ожидать от него не одномерности, а совершенно иного масштаба и уровня.

Увы, Макхит – не русский Демон, не Воланд, и не ницшевский Заратустра. Он только имитатор.

Произведения, цитируемые героем, предполагают прорыв в мощное Авторское пространство. Но, увы! «Все смешалось в общем танце, И летят во сне концы Гамадрилы и британцы, Ведьмы, блохи, мертвецы…» Неудивительно, что Пушкин – Блок – Пастернак брошены в один ряд с попсой…. «И на челе его высоком не отразилось ни-че-го….».

«У меня нет точки зрения на себя извне, у меня нет подхода к своему собственному внутреннему образу. Из моих глаз глядят чужие глаза…» - Михаил Бахтин касался похожей проблемы, когда настаивал со всей определенностью: «Надо уловить подлинный голос бытия, целого бытия, бытия больше, чем человеческого, а не частной части, голос целого….» Речь идет о том, чтобы театр вышел за пределы «чужих голосов» и стал метафорой Божественной истины. Но «Опера нищих» Глеба Черепанова такого синтеза не обещает.


Макхит улетает.

В финале Макхит возносится в подкупольную часть готического храма. Бесконечной длины плащ с земли до небес. И золотой нимб над головой.

В этой тишине под прощальные звуки заупокойной мелодии Генри Перселла на сцене происходит битва, некая антропомахия, Армагеддон, борьба всех со всеми, убийство всего живого. На сцене остается гора трупов….

Рыдает ли кто о Гекубе? Жалеет ли кто-нибудь Макхита? И тех, кто лежит на сцене?

Навсегда расстаемся с тобой дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него – и потом сотри.

Иосиф Бродский

Играть образами Бога и Дьявола можно бесконечно, однако хорошо бы помнить вопрос Иисуса, обращенный к апостолу Петру.

- Quo vadis ?

Режиссер победоносно и снисходительно поглядывает на зрителей.

Сам черт ему не брат. Может, и не брат, но уж точно, родственник.

Маргарита Ваняшова

Авторская версия специально для «Культурной Эволюции».
Вариант статьи – блог журнала «Театр», 28 апреля 2017.

Фото - Татьяна Кучарина и Маргарита Ваняшова

Автор
Маргарита Ваняшова
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе