Блеск и нищета режоперы

Музыкальный театр в сезоне-2014/2015
Прошедший сезон задел столь мощным всплеском режиссерского наезда на оперу, что, как говорила Раневская, жалуясь на радикулит, «старожилы не припомнят, чтобы так болела… поясница».
«Мелкий бес», Камерный театр имени Покровского. 
Фото: пресс-служба театра.

Казалось, накопившаяся ненависть к этому закоснелому жанру, к чертовым листочкам с закорючками, именуемым партитурой, от которых только одна головная боль, к этим певцам, которым, видишь ли, неудобно петь, стоя на четвереньках, вырвалась на свободу и обернулась сокрушительным реваншем режиссерского произвола над жалкой классикой. 

Больше всех не повезло Чайковскому и Верди. И это правильно: что-то их слишком любит простой народ. Пора апгрейд им дать…


Шизофрения, как и было сказано

Первое место по праву следует отдать постановке «Пиковой дамы» в Большом театре Львом Додиным. Здесь все, как писал поэт, «для сердца русского слилось»: историческая сцена Большого театра (сам Владимир Урин клялся: святое дело! ни-ни! никаких вольностей!), шедевр Чайковского, Михаил Юровский за пультом, Владимир Галузин — Герман и, наконец, режиссер с мировым именем Лев Додин, который выстроил спектакль, полностью перекроив сюжет. Действие начинается с конца и разворачивается... в Обуховской больнице, в которую пушкинский Германн с двумя «н» (а вовсе не оперный Герман с одним «н») попадает в финале повести. В опере, как известно, Герман кончает жизнь самоубийством. На сцене — койка в психбольнице, на ней неряшливый и довольно отвратительный Герман, вокруг — санитары и сумасшедшие, мечущиеся по сцене в конвульсиях. Все сцены спектакля — то ли воспоминания, то ли сны, то ли бред героя. Сведя сюжет к тотальному флешбэку, Додин лишил повествование движения, сиюминутности происходящего, искренности и эмоциональной естественности. Разрушив драматургию Чайковского, режиссер, разумеется, не смог создать ей замены. А если прибавить к этому метроритмический «раскордак» оркестра с солистами, вовсе получается бред сумасшедшего… Последнее — не оценка спектакля, а его смысл, навязанный режиссером выдающейся и любимейшей опере взамен тех мощных лирико-драматических и мистических смыслов, которые вложил в свое произведение композитор.

«Пиковая дама», Большой театр.
фото: Дамир Юсупов 

Ноздря в ноздрю с этим художественным откровением идет еще один выдающийся опус — «Трубадур» Верди в Михайловском театре в постановке Дмитрия Чернякова. Атмосфера психбольницы, похоже, невероятно близка нашим режиссерам, хотя только сумасшедшее воображение может соединить сюжет «Трубадура» с психическими отклонениями. Именно таким воображением обладает Дмитрий Черняков, представивший все действие вердиевской оперы как сеанс психотерапии с кровавым финалом. Многие зрители после просмотра почувствовали острую потребность в срочной психиатрической помощи — ведь на сцене происходит одно, а в русских титрах на мониторе содержится нечто совершенно другое. Поскольку спектакль возвращается в репертуар театра, хочется дать администрации маркетинговый совет: вкладывать в программки «Трубадура» флаеры с рекламой психотерапевтических услуг. Платно, разумеется. И театру прибыль, и людям помощь.


У нас главное не танец, у нас главное песня

Невозможно пройти мимо такого события, как превращение балета Чайковского «Щелкунчик» в оперу (опять бедный Петр Ильич!). Это случилось под Рождество в «Новой опере» и оставило послевкусие новогодней ночи с характерным перебором в еде и напитках. Спеть балет — идея художника Павла Каплевича и хореографа Аллы Сигаловой. И, пожалуй, ее можно только приветствовать, если бы не ряд преград, встретившихся на пути энергичных трансформаторов одного жанра в другой. Первая и главная — создание адекватного либретто. И вот тут случились поистине рождественские чудеса: поэт Демьян Кудрявцев сочинил такие стихи, что все разговоры о слабости поэтических способностей самого Петра Ильича Чайковского и брата его Модеста выглядят по меньшей мере неуместными. Несколько цитат без комментариев: «Сыра, сыра! Очень сыро...» «Наступит им царство мышиное»… «Здесь мышей убито двести. Это красота»… «За той стеной сияет мой...» «Мы же на свете этом, мыши уже на том»… На первом месте реплика Маши, неоднократно обращенная к Щелкунчику: «Останься здесь — ты нужен весь». Ну и, конечно, неотразима певучая фраза «Ах, мама, сердце не тревожь» — на мотив знаменитого adagio.


Ты меня уважаешь…

Разумеется, не все так жестко было в прошедшем сезоне. Очень яркие и интересные режиссеры, которым также не чужд весьма радикальный подход к опере, создали спектакли, гармонично сочетающие свободу творчества с уважением к оригиналу. Такова «Хованщина» в музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко в постановке Александра Тителя. Шедевр Мусоргского получил не просто адекватное, но великолепное прочтение, а исполнители роли русского народа (главного героя оперы) — хор театра и его руководитель Станислав Лыков — заслужили за эту работу высшие музыкальные и театральные награды. Задав вместе с художниками Владимиром Арефьевым и Марией Даниловой некое условно-историческое пространство и время действия, режиссер поставил настоящую музыкально-психологическую драму, где мотивирована каждая реплика, а сюжет разворачивается в режиме on-line, заставляя поверить в сиюминутность происходящих событий. При этом в спектакле немало нетривиальных решений, которые никак не назовешь хрестоматийными. Чего стоит образ Досифея, который в спектакле Тителя ассоциируется скорее с лидерами современных религиозных сект, нежели с малопонятным сегодня старообрядчеством. Очень необычно выстроен характер Марфы, в котором подчеркнута ее притягательная сексуальность. Все эти «смелые» решения никоим образом не противоречат ни тексту, ни тем более музыке. Напротив, они раскрывают возможности, которые заложены у Мусоргского, и потому не только не шокируют, но убеждают в полной мере.


«Хованщина», Театр Станиславского и Немировича-Данченко. 
Фото: пресс-служба театра.

Под конец сезона Камерный театр имени Покровского выпустил интереснейшую премьеру — оперу Александра Журбина «Мелкий бес». Написанная в стилистике лайт-оперы, партитура Журбина заслуживает самой высокой оценки: это настоящая современная опера, свежая и оригинальная по музыкальному языку, вобравшему в себя самые разные приемы от сложнейших академических техник до живых бытовых жанров. При этом она адресована нормальным людям, а не узкой группе апологетов так называемой «современной музыки», общающейся внутри себя на «птичьем языке» и презирающей тех, кто не играет в ее профанные игры. Спектакль поставил Георгий Исаакян — режиссер, которого никак не причислишь к тихим академистам. В этом спектакле, понимая, что это самая первая постановка нового материала, Исаакян сделал максимум для того, чтобы адекватно воплотить авторский замысел.


Пилигримы — это маленькие человечки

Так ответил на вопрос о том, кто такие пилигримы, студент-духовик, сдававший экзамен по истории музыки. Ему достался «Тангейзер» Вагнера. Не знаю, как сложилась его судьба, но не исключаю, что стал он режиссером музыкального театра. Да еще и не самым плохим: все-таки ноты он знал! Благодаря Тимофею Кулябину и Новосибирскому театру оперы и балета «Тангейзер» сегодня самая известная в России опера Вагнера. Но ее известность вряд ли добавит народонаселению знания о том, кто же такие пилигримы на самом деле. Напротив, публика, впервые услыхавшая про «Тангейзер» в рамках полемики с митрополитом Тихоном, станет думать, что Вагнер написал о том, как снимается кино про Христа. Позорный скандал, затеянный «ревнителями христианства», который привел не только к снятию спектакля, изгнанию из театра директора и режиссера, но даже к привлечению их к суду (!!!), — это абсолютное мракобесие, с которым вряд ли может быть солидарным хоть сколько-нибудь интеллигентный человек. И уж, конечно, режиссер Кулябин должен был стать не объектом нападок свихнувшихся клириков, а объектом музыкальной критики, которая без труда обнаружила бы недостаток культуры у молодого режиссера, навязавшего опере Вагнера попсово-гламурную историю. Человек, игнорирующий разницу между миннезингерами и мейстерзингерами, не умеющий читать партитуры, не вникающий в соотношение слова и музыки в авторских текстах Вагнера, конечно, станет выискивать понятные для себя поверхностные и эффектные гэги, которые способны сделать исходный материал интересным в его глазах. Следующим номером этого шапито станет «Дон Паскуале» в Большом театре. Кулябин уже обозначил тему будущего скетча: Доницетти-то умер от сифилиса! Тем не менее хочется надеяться, что этот спектакль будет оцениваться в контексте художественного творчества, а не поднимет очередную бучу каких-нибудь сумасшедших, которые подадут на Кулябина в суд за разглашение врачебной тайны.


Заключение: опера как призрак

Мюзикл «Призрак оперы», конечно, не опера. Но появление этого спектакля в России — настолько важное и радостное событие в минувшем сезоне, что не сказать о нем нельзя. Тем более что в нем нет никаких режиссерских экспансий — он поставлен в строгом соответствии с лицензией первого класса, то есть именно так, как его создали авторы в 1986 году. Создали, зафиксировали права и теперь рьяно отслеживают соответствие оригиналу при переносе на различные сценические площадки. Кстати, с ними можно договориться и сделать свою версию. Именно так поступили в Венгрии, где идет собственная постановка «Призрака оперы». С разрешения Ллойда Уэббера, естественно. Но это исключение. Уж слишком хорош оригинал, чтобы его апгрейдить. Когда Петр Ильич Чайковский сочинял свои оперы, он выписывал не только ноты и текст, но и вносил подробные ремарки — кто где стоит и что делает. Не потому, что считал себя мастером разведения мизансцен, а потому, что сочинял спектакль. И, кстати, не любил, когда его предписания нарушали. Свезло Петру Ильичу — у него был верный помощник Осип Палечек, который строго бдил за соблюдением авторских ремарок. А потом пришли режиссеры… Это я не к тому, чтобы их уничтожать. Пусть живут. Но как было бы здорово, если бы они знали, кто такие пилигримы, и не превращали оперу в призрак самих себя.
Автор
Екатерина Кретова
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе