Чеховские шалости

"Вишневый сад" Матса Эка в Стокгольме

Шведский королевский драматический театр, известный во всем мире "Драматен", открыл сезон премьерой "Вишневого сада" в постановке выдающегося шведского хореографа и режиссера Матса Эка. Спектакль был одним из участников Чеховского фестиваля в Москве. Комментирует РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ. 

Прошедший Чеховский фестиваль еще долго будет "аукаться" на разных сценах мира: зарубежные спектакли, премьеры которых прошли в Москве и сопродюсером которых стала дирекция фестиваля, начали свою собственную жизнь. В большинстве случаев Чеховский фестиваль за вклад в производство получил право мировой премьеры — и моральное удовлетворение от того, что новый "вброс" чеховского материала в театральное пространство был инициирован Москвой. Уже расписано турне спектакля Жозефа Наджа, наверняка не останется без приглашений вошедший в репертуар берлинского "Фольксбюне" скандальный опус Франка Касторфа "В Москву! В Москву!", замечены фестивальными продюсерами "Три сестры" Важди Муавада, пол-Японии должен объехать навеянный чеховскими мотивами спектакль хореографа Дзе Канамори, надолго впряглась в гастрольную жизнь лирически-цирковая "Донка" швейцарца Даниэле Финци Паска — эта скромная труженица, над которой всплакнули чувствительные московские зрительницы, теперь будет делать свое маленькое чеховское дело везде, от Бразилии до наших областных центров. 


В этом смысле "Вишневый сад" Матса Эка ждет менее завидная судьба — спектакль создан шведским королевским театром, в нем он и будет прописан. "Драматен" принадлежит к числу больших репертуарных академий, более того, он одна из самых знаменитых академий Европы, а такие театры, во-первых, всегда тяжелы на подъем, во-вторых, не слишком интересуются фестивальным рынком, поглядывая на жизнь за стенами своих театральных "королевств" немного свысока. Возможно, чтобы отчасти компенсировать спектаклю его оседлое будущее, театр решил открыть им новый сезон: небольшая, но все-таки честь. С другой стороны, прелести кочевой гастрольной жизни в местном пейзаже вообще меркнут. Такая в этом Стокгольме — в особенности на аристократической набережной, где стоит вычурно-золоченое здание королевского театра,— тишь, гладь и человечья благодать, что никаких фестивалей не нужно. 

Глядя отсюда, вдруг кожей чувствуешь то, что разуму и так должно быть очевидно: в России Чехова часто пытаются будто бы отделить от собственной истории, поставить особняком, он для нас мост в цивилизованный мир, твердая валюта, не обесценивающаяся с годами, своего рода последний аргумент. К хрупкому чахоточному интеллигенту в пенсне, кажется нам, наши специфические безобразия не липнут, он про другое, всемирное, границ не знающее. А с иного берега, особенно если это противоположный берег Балтийского моря, на Чехова можно взирать и как на чисто русский феномен, как на писателя, хоть и гениального, но плоть от плоти своей кровавой, опасной и иррациональной страны, где то революция случится, то пожар начнется (первый вопрос любого шведа — про жару и сгоревшие леса), и никакой вишневый сад не жилец: если и не вырубят топорами, то потушить огонь точно не смогут. В программке чеховского спектакля Матса Эка помянуты Чингисхан, Иван Грозный, Николай II, Солженицын, Сталин, Горбачев и Егор Гайдар. Антон Павлович для авторов "Вишневого сада" часть именно этой, а не какой-то другой истории. И они со спокойной душой и со столь обостренным у жителей одной из лучших в мире стран чувством гражданской справедливости стремятся возвратить писателя Чехова назад, в русскую историю — а уж куда именно, к "законному" Николаю II ли, Чингисхану, или Егору Гайдару, это уже частности художественной концепции. 

Написанное выше не в оправдание, а в объяснение того, что решили проделать с "Вишневым садом" драматурги театра "Драматен", переписавшие последнюю чеховскую пьесу так, как будто ее действие происходит в 90-е годы прошлого века, после конца Советского Союза. То есть в качестве политического современника Чехова Ларс Клеберг и Ирена Краус выбрали все-таки Егора Гайдара. В Москве титры, мелькавшие над сценой, вызывали у публики либо безудержное веселье, либо оторопь, либо досаду — разговоры про самолеты, колхозы, демократию, равно как советский гимн в исполнении Прохожего и мечты о Сталине в устах Фирса ("Ъ" подробно писал о премьере 5 июня) звучали не как откровение, а как дилетантская проделка, как неумная шалость. Если бы кто-то вздумал сыграть шведскую редакцию "Вишневого сада" по-русски, в зале бы просто зашикали — и не столько потому, что "святотатство", но потому, что текст просто скверно сделан, грубо и прямолинейно. 

Любопытно, однако, что одна из самых показательных и, пожалуй, самая сомнительная с литературной точки зрения переделка Чехова, встретившаяся на фестивале его имени, была сделана для спектакля, в котором основное эмоциональное содержание заключено как раз в движениях, в бессловесных пластических эпизодах, к которым словно "подводит" действие Матс Эк. Необходимость "выйти" из слов возникает, когда речь заходит о времени. О прошлом — как монолог Гаева про шкаф, или о будущем — как у Пети с Аней в конце второго акта, или у Раневской с той же Аней в конце третьего. Да и выразительно-остроумное "па-де-де" Лопахина и Вари под осовремененную мелодию романса "Эх, дороги..." в четвертом акте — оно возникает в тот момент, когда герои вроде бы имеют шанс устроить свое будущее. А главной героиней спектакля у Матса Эка вообще становится Шарлотта Ивановна в исполнении фантастической танцовщицы Аны Лагуны — не то женщина, не то воспоминание, тень. У Чехова она единственная среди героев иностранка, перекати-поле, без дома и семьи, у Матса Эка она, в белом подвенечном платье, словно воплощение вишневого сада, возникающего уже только призраком, несбывшейся мечтой. 

Стокгольмский "Вишневый сад", таким образом, подтвердил одну догадку, которая вот уже много лет смущает театральные умы: с Чеховым действие равно противодействию. Чем больше его пытаются исторически и национально детерминировать, тем нежнее и настойчивее проступает в нем безвременье и космополитизм. Причем иногда — как в случае с Матсом Эком — происходит прямо в рамках одного и того же спектакля, с наглядностью учебного пособия. Действие чеховского "физического закона", кстати, так или иначе проявлялось и в других спектаклях юбилейной программы. В начале октября директор Чеховского Валерий Шадрин хочет собрать в Ялте авторов главных спектаклей прошедшего Чеховского фестиваля — обсудить научные итоги празднования.

РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ

Коммерсантъ

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе