Спектакль, открывший Волковский фестиваль, вызвал полярную реакцию у публики — от демонстративного ухода в середине спектакля до овации в финале.
Иллюстрация: Фото театра им. Ф. Волкова
ЯРОСЛАВЛЬ, 14 Сентября 2016, 14:42 — REGNUM Волковский театр открыл новый, 267-й театральный сезон. Сезон минувший, богатый интересными премьерами, характеризовался активным обсуждением каждой постановки и даже спорами. Это прекрасно — ведь театр жив, пока о нем говорят не внутри, а снаружи. И чем больше разнообразных мнений о спектаклях, тем живее театр.
К сожалению, ярославская общественность не привыкла к театральной полемике и присутствию в публичном поле различных мнений и позиций, особенно если они не являются безусловными панегириками театру. ИА REGNUM решило предложить Ярославлю новый, дискуссионный формат театральной критики — назовем его беседы о театре. И Волковский фестиваль — прекрасный повод его опробовать на практике.
Сегодня и во время проведения фестиваля Беседы о театре будем вести мы — журналист Вера Куликова и ярославский блогер Ira Freeway. Конечно, обсудим не все. Но первым, обо что мы поточим зубки, станет постановка Малого театра, открывшая фестиваль — «Горе от ума» Александра Грибоедова.
Вера Куликова: Вообще, признаюсь честно: я сомневалась, стоит ли идти на спектакль. С одной стороны — легендарный Малый театр, Женовач, Соломин, Полякова… С другой — классика, классика исполнения, трактовки… а вдруг будет скучно? Но легендарная классика — это уже компромисс. Судя по всему, так же рассуждали многие — и ошиблись. Потому что нельзя выбирать спектакль по принципу компромисса с самим собой. В результате зрители после первого акта уходили, наплевав и на легендарный театр, и на потраченные деньги. Не понравилось — и все тут!
Ira Freeway: Возможно, сыграли роль завышенные ожидания. Я и сама ждала большего от спектакля, открывающего Волковский фестиваль, но, справедливости ради, он не был «провалом» — в финале зал аплодировал стоя. И я не думаю, что ярославский зритель в принципе не в состоянии оценить спектакль, построенный на актёрской игре — например, в прошлом году на фестивале был спектакль «Полёты с ангелом. Шагал» с совершенно потрясающей игрой Сергея Юрского — мне кажется, все оценили — так что проблема, наверное, в чём-то другом.
Вера Куликова: Стоя аплодировали мастерам — Юрию Соломину, Людмиле Потаповой. Стоя аплодировали Малому театру — ярославцы все-таки благодарные зрители. Думаю, здесь дело в некой инерционности восприятия. «Горе от ума» Малого театра — это классика, лишенная элементов шоу, игры смыслов, многочисленных и разнообразных деталей, ставших уже привычными элементами постановок Волковского. Рискну предположить, что ярославский зритель просто отвык от спектаклей, где в центре внимания исключительно работа актера. И я тоже, признаться, отвыкла — местами продолжительность монологов при абсолютной статике действия меня весьма тяготила, иногда я даже под них начинала дремать.
Но при этом классика трактовки предполагает чистоту смысла — это действительно Грибоедов, без лишней семантики, намеков, нюансов. Классика Малого театра — это лаконичная архитектура спектакля, четкая линия действия, эргономичная сценография, органичность и ограниченность эмоций и реакций. Все это в целом довольно приятно воспринимается.
Ira Freeway: Сразу скажу по поводу сценографии — она как раз выбивалась из общего строя спектакля своей современностью. Сценическое решение — вся сцена как коробка фокусника, с двойным дном. Стены с дверями ездят, меняют своё положение, трансформируются. Мебель слуги уносят прямо при гостях, чуть ли не сгоняя их с этой мебели. Эта мобильность, вероятно, призвана показать зыбкость всего этого общества, неустойчивость и ненадёжность того, что здесь происходит.
Вера Куликова: Декорации создают сценическое пространство очень органично. Переместились ширмы — и вот бальный зал, коридор, гостиная. Есть и единый центр — печь, символ дома, создающий уют. Мне кажется, это просто решение организации действия, когда героям не надо лишний раз перемещаться и искать себе положение в мизансцене — дом перемещается вокруг них, сам перемещает людей, оставляя на сцене только тех, кто участвует в действии. Я бы не стала искать здесь скрытые смыслы. Хотя в последней сцене изменение пространства выглядело именно как элемент самого действия. Впрочем, там и свет работал на создание состояния. Так что вряд ли.
Ira Freeway: Кстати, на прошлом фестивале было и «Горе от ума», в постановке Школы драматического искусства из Москвы. И там был совершенно шикарный, великолепный Чацкий — он врывался, как ураган, в шкуре медведя и с большой моделью корабля в руках в качестве сувенира. В этот раз я подсознательно ждала такого же фееричного появления. А Чацкий пришёл как-то скромненько и держался поначалу как Новосельцев из «Служебного романа»:))) В первый момент возникло даже некоторое разочарование — вроде «Чацкий какой-то не такой». А потом я подумала, что ведь с точки зрения психологического типа Чацкий, осыпающий всех вокруг колкостями, вовсе не «человек-праздник», не «король» — это совсем другой типаж, и для него такая средненькая внешность и харизма, как в этом спектакле, действительно правдоподобнее.
Вообще весь спектакль был на удивление «жизненным» и натуральным. Обычно «Горе от ума» представляется как некий гротеск, смешной паноптикум, который сам же Чацкий с радостью описывает. А здесь — совсем другая история, это история несчастного человека, несчастной любви. Впервые возникает вопрос: что герои сделали не так? Был ли у них шанс? Вспоминается, например, такое понятие, как «эмоциональный интеллект». И вот парадокс в том, что при самой классической постановке в произведении открывается что-то новое.
Вера Куликова: Возможно, смысл отношений, эмоций героев, не воспринимаемый с листа пьесы, становится понятным за счет визуализации.
Ira Freeway: Скорее это всё-таки режиссёрское видение. «Горе от ума» — комедия, сатира, а этот спектакль в сторону комедии тянет только Юрий Соломин в роли Фамусова, но Чацкий и Софья побеждают, утягивая спектакль в сторону любовной драмы и трагедии «лишнего человека». В принципе, любую комедию можно сыграть как драму — и это будет «новое прочтение», причём без всяких «новых форм». Другой вопрос, будет ли это интересно само по себе, а не только для разнообразия («такого «Горя от ума» я ещё не видела»).
Вера Куликова: Здесь трагедия «лишнего человека» совершенно иначе воспринимается, потому что конфликт звучит не как любовный и даже не совсем как экзистенциальный. Скорее — социально-бытовой, приземленный. Обстоятельства, в которых разворачиваются события, выглядят иначе, проще. Мы же видим своими глазами, как неприятно Софье слушать едко иронизирующего Чацкого — сейчас подобные вещи называют потоками негатива. Это настолько очевидно — что максимально правдиво, и сразу понятно, что именно герой делает не так. Мне вот тоже было неприятно слушать Чацкого — пусть даже он говорит правду. Его нескончаемые и довольно злые обличения впервые вызвали раздражение. И мне стало вполне понятно желание Софьи держаться от него подальше. Наверное, почти у каждого из нас в окружении есть знакомый, который считает себя умнее всех и не устает унижать людей и говорить о них гадости, как испорченная шарманка. Рано или поздно, это надоедает. Вот этот момент и становится очевидным в классическом прочтении. Кстати, влюбленная в Молчалина Софья напомнила мне Наташу Ростову, забывшую достойнейшего Андрея Болконского ради страсти к не совсем не достойному Анатолю Курагину. Но Наташа при этом хорошая, а Софья — плохая. Почему? Вот классическая постановка не навязывает никаких толкований — потому мы и открываем что-то новое в давно известной пьесе. Мы просто видим больше, нам горизонт освободили.
Ira Freeway: И всё же мне кажется, что эмоции несколько искусственно выжаты из текста. Например, этого Чацкого буквально жалко. С одной стороны, эмпатия — это хорошо, эмоциональность украшает спектакль, но разве Чацкий должен быть жалким? Здесь совершенно непонятно, зачем его потянуло странствовать три года — сидел бы себе рядом с «подругой детства» и постепенно «развивал отношения» — и было бы всё у них нормально (ну, мне так кажется, глядя на них). Вот тот другой Чацкий, в медвежьей шкуре, понятно, зачем уехал. Его «манят дальние дали», его широкой душе тут тесно. Совсем разные характеры получились.
Вера Куликова: Мне сложновато было воспринимать Чацкого — я вообще-то половину его фраз не разобрала. Слышно актеров было очень плохо, а он еще и жутко частил. Но этого Чацкого мне совсем не жаль. На мой взгляд, он больше похож на антигероя. Приехал, наговорил всем гадостей и уехал. При этом подвел Софью «под монастырь». Подумайте — человек подслушивает под лестницей и устраивает публичный скандал, наплевав на репутацию девушки, которая для него еще полчаса назад значила больше всего мира. Ира, ты совершенно справедливо подняла вопрос об «эмоциональном интеллекте» — Чацкий при всем своем уме вот этого эмоционального интеллекта совершенно лишен. Он совершенно не понимает людей, не способен на сочувствие и на прощение, потому что весь мир меряет своей линейкой. Кстати, такие люди на самом деле очень страшные. Им вечно все не нравится, и они способны выжечь каленым железом все, что не вписывается в их картину мира. Собственно, так и произошло — репутация Фамусовых растоптана. Как им дальше выживать в этом жутком обществе, где живут Анфисы Ниловны, Марьи Алексевны, Татьяны Юрьевны? Но об этом в спектакле Малого театра уже не говорили…
Ira Freeway: Что такие люди «страшные» — это уже перебор. Скорее страшные люди — это такие, как Скалозуб, в своём развитии это его «Он в три шеренги вас построит, А пикнете, так мигом успокоит» может привести к ужасным последствиям.
Вера Куликова: Ты знаешь, для таких, как Репетилов и его пустозвонная компашка, это единственно верный рецепт. Можешь считать меня Скалозубом в этом отношении.
Ira Freeway: Чацкие же мне кажутся даже забавными, с ними интересно. Другой вопрос, что их не должно быть слишком много. Сейчас мода на таких «умников-социопатов», в том числе благодаря сериалам. Но когда в обществе преобладает такая модель поведения — это убивает инициативу, никто не хочет делать что-то и быть осмеянным — все предпочитают тихо ждать, пока кто-то другой что-то сделает, и уже тогда выйти с остроумной критикой и «показать себя».
Вера Куликова: Наверное, правильным завершением нашей беседы будет несколько банальная мысль о «вневременном» существовании классики. Кому-то спектакль показался скучным, кто-то восхищался воплощением добрых традиций русской театральной школы — все это субъективизм. Гораздо важнее, что спектакль Малого театра дал повод говорить о себе, обсуждать привычные вещи в ином аспекте. Наверное, в этом ценность классики — не обрушивать на зрителя смыслы, замыслы, видения, а просто показать мир через чистое стекло. И сразу станет видно — мир тот же, что и во времена Чацкого и Фамусова, и мы те же. Нет хороших и плохих — есть только собственный выбор и ответственность за него. А что скучно? Ну так что ж, зато когда нам скучно, мы начинаем думать. Спасибо за спектакль.