НАРОДНОГО ПОЛУЧАЛ ТРИ ГОДА

Почти два часа длилась встреча с корифеем волковской сцены Владимиром Солоповым, приуроченная к 75-летию ярославского отделения Союза театральных деятелей.
Это был почти что монолог. Перебить 87-летнего Владимира Алексеевича долго не решались. Слушали с трепетом и благоговением. Своим видом он напоминал то ли важного барина при чине, то ли промышленника, сколотившего немалый капитал. Степенный, громогласный. Аж оторопь брала, когда он, завершая ту или иную мысль, обрушивал на стол крепкий кулак.

- Владимир Алексе-евич, вы много общались с людьми, которые составляли основу Всероссийского театрального общества: Борисом Чирковым, Борисом Ливановым…

- В следующем году будет 60 лет, как я вступил в ВТО. Это «девичье имя» мне больше по душе. СТД звучит очень громко. Было еще старинное название: Общество вспоможения русским драматическим артистам. Они в провинции жили трудно, бедно, трагически бедно.

Особо хочу упомянуть председателя ВТО, актрису Малого театра Александру Александровну Яблочкину, изумительной красоты женщину, доброты не-обыкновенной. Ее заслуга в том, что в конце 20-х годов ВТО получило пятиэтажный особняк на улице Горького (Тверской). Он превратился в целое государство. Внизу, на первом этаже, был магазин заказов. Часто здесь нос к носу можно было встретиться с Бернесом, который шел в «Елисеевский» за продуктами. А этот знаменитый ресторан, где встречались артисты всея Руси: из Вологды, Архангельска, Киева, Ташкента, Ашхабада... Он закрывался в два часа ночи. Я бывал там часто. Составлял компанию моему учителю Фирсу Ефимовичу Шишигину, любившему хорошо поесть и, самое главное, хорошо выпить. Говорили: «Встречаемся внизу у Бороды». Так называли швейцара с роскошной седой бородой. Фирс Ефимович обнимался с Бородой и часто говаривал, что ему очень нравится «грим» Михалыча!

- Именно Александре Александровне принадлежит идея так называемой биржи, которая открылась еще в 30-е годы.

- Я застал ее после войны. Биржа собиралась два раза в году: на Масленицу и в конце августа - сентябре. Съезжались артисты с периферии. Вид у многих был плачевный. Такой актеришка, встав на учет на бирже, получал талон и шел в ресторан, где мог покушать. Актеры же МХАТа, вносившие свой пай в театр, наоборот, были людьми весьма состоятельными. Рассказывали, Константин Сергеевич Станиславский, ве-

дя занятия, давал задания разыграть сцену вроде: «Ваши деньги, хранящиеся в одном из банков, лопнули». Все рыдали, а Василий Иванович Качалов сидел спокойно, заложив ногу за ногу. На недоуменный вопрос следовал ответ: «А мои деньги в другом банке». Помню, Борис Ливанов заходил в ресторан и роскошным голосом говорил: «Плачу 25!» Однажды, присев за «ливановский» столик, я набрался смелости и спросил у Бориса Николаевича, что это значит. А тот: «Голубчик мой, моя супруга всем официантам платит по десятке, чтобы они звонили и говорили, что я здесь. Теперь никто не позвонит».

Еще одна история связана с Александрой Александровной Яблочкиной. Ее избрали в депутаты Верховного Совета, и она приехала на встречу с избирателями в Ленинград.

А у нее был технический секретарь Сопетов, который всегда сидел рядом, чтобы в случае чего дернуть за юбку, если она сболтнет что-нибудь лишнее. Встав из-за стола президиума в зале Мариинского театра, Александра Александровна сказала, что эти стены напомнили ей молодость. Вот здесь сидела императрица с фрейлинами, чуть дальше великие князья. И получив знак от Сопетова, добавила: «И трудящиеся».

- А из ярославского отделения ВТО кого бы вы отметили?

- Конечно, председателя - Александру Дмитриевну Чудинову. Ее можно назвать местной Яблочкиной. У нее был замечательный муж Свободин, имя не удержалось в памяти.

В свое время он создал донецкий театр «Шахтерочка». Это был очень состоятельный человек даже в 60-е годы. Когда в Волковском задерживали зарплату, тогдашний директор Топтыгин просил у него денег. Театр в прошлом был семьей. Когда я занимался преподавательской работой, я всегда говорил, что в театральных учебных заведениях актерскому ремеслу научить нельзя. Они должны учить образу жизни. Знаете, чем отличается наш институт от других в России? Если вы войдете в него, любой идущий вам навстречу человек скажет: «Здравствуйте!» Это очень большой шаг.

- Расскажите немного о себе, о ваших корнях. Как вы пришли в эту профессию?

- Я уже много об этом рассказывал на встречах. Мой отец был военным. Последнее место жительства - Ростов-на-Дону. Оттуда я дважды пешком во время войны уходил от немцев. Один раз оказался в городе Мары Туркменской ССР, в другой раз -

в Тбилиси. Отец занимался ленд-лизом, приемом машин из Ирана - знаменитых доджей, фордов. Потом в Ижевске, где папа руководил эвакуированным из Тулы оружейным заводом. Как-то я пробился на стрельбища и попросил дать выстрелить. В итоге двенадцать дней провалялся в больнице с переломом ключицы. В 44-м году вернулся в Ростов-на-Дону. Окончил грузинскую школу. Язык я учил и до сих пор кое-что помню.

- О театре вы и не помышляли?

- Ни в коем разе! Поступил на юрфак Ростовского университета, где проучился год. Актеров в моей родне не было. Хотя мама любила петь, папа хорошо играл на гитаре, напевая: «Соколовский хор у Яра». Иногда вступал и я. Выходило трио. Я совершенно случайно попал в театр имени Максима Горького, который находился в клубе табачников. Настоящий театр был разрушен бомбардировками. Там шла пьеса американских драматургов про негра, который возвращался из армии в семью крупного южного феодала. Называлась она «Глубокие корни». Мне как студенту дали контрамарку, и я по вечерам стал ходить в театр, забыв про университет. И вот премьера английской пьесы, у меня место на балконе, а я возьми и сядь в зрительном зале, в проходе, на ковровой дорожке. Чую, чей-то хлопок по плечу. Меня берут за шкирку и выводят. Это был замдиректора театра Илья Леонтьевич Рабинович. Он взял мой студенческий билет и жирно карандашом написал на нем: «В театр Горького не пускать!»

Институт был брошен, а меня по знакомству взяли в Театр комедии, во вспомогательный состав. Все было очень просто. Я прочел «Посвящение» к «Полтаве», шесть строк, и комиссия закивала головой, мол, берем. Через день театр отправлялся на гастроли в Ейск пароходом. И надо ж такому случиться, что я забыл хлебную карточку. И целых одиннадцать дней я находился на попечении Театра комедии.

- И какова же была ваша первая роль?

- Негр в «Пигмалионе» Бернарда Шоу. Слов у меня не было. После спектакля я долго и мучительно умывался ледяной водой. А грим получался так. Тетя Феня, наш главный парикмахер, брала пробку от шампанского, обжигала ее на свечке и мазала мою физиономию. Все это бе-зобразие стекало с меня, делая еще чернее. Мужики хохотали. Наконец мне посоветовали взять две бутылки пива и умываться им. В Ростове я играл до 1952 года, шесть лет. Потом на гастроли приехал Воронежский театр драмы и, увидев мои работы, решил пригласить к себе. Я, конечно, стал торговаться.

- !

- Приглашаете? А сколько дадите?

- А сколько вы получаете?

- 830 рублей, ставка II категории.

- Следующая 980. Устроит?

- Нет, 1000.

- Хорошо.

Директор не стал спорить. Может, потому, что у него болел желудок. Когда я вышел, меня встретил друг Виктор Часовников, трубач из оркестра: «Ты аванс попросил?»

Возвращаюсь, требую аванс, 500 рублей. Дают. Из Ростовского театра отпускали со скандалом, не хотели отдавать трудовую книжку. Из тринадцати спектаклей я был занят в восьми в крупных ролях. В течение месяца разрывался между двумя театрами. 26 декабря 1953 года я приехал в Воронеж. Холод, все дома разрушены, летают галки. Кошмар. Всем не до меня, репетируют новогодний спектакль. Полгода жил в гостинице, в маленьком узеньком пенальчике. А потом в Воронеж приехал Фирс Шишигин. Поставил великолепный спектакль «Алексей Кольцов», где я играл Белинского. На сцене сидел целый хор Воронежского музучилища из тридцати человек и пел «Не шуми ты, рожь». Потрясающе!

Звание заслуженного артиста я получал вместе с Марией Мордасовой. Ее так любили, что, когда мы были с гастролями в провинции, люди спрашивали: «А Мордасова приехала? Нет? Ну и валяйте назад!» Потом я хотел уехать из Воронежа в Горький. Но тот же Фирс Ефимович сказал: «Сыграешь Барона в «На дне» - отпущу». Я сыграл и никуда не поехал. А потом Шишигин был назначен Фурцевой на должность главного режиссера Волковского театра и забрал меня с собой.

- Опять не обошлось без конфликта?

- Опять. На 14-й день меня должны были отпустить. А на 13-й у театра вижу большой щит с объявлением: «Ввиду отказа заслуженного артиста Солопова играть спектакль для рабочих завода Ленина постановка отменяется». Это был скандал, тюрьма по тем временам. Директор грозился меня засудить. Но приехал начальник российских театров и все обошлось. Так в холодной деревянной электричке 12 января в 11-м часу ночи я приехал в Ярославль. Меня встречал директор по фамилии Топтыгин. Услышав ее, я поначалу испугался, но он оказался очень славным человеком.

- У вас есть любимая роль?

- Да. Курчатов в «Человеке и глобусе». Я был такой необычный, с бородой, палочкой. Все роли в спектаклях, которые поставил Шишигин, мои любимые. Это был большой художник. Однажды говорит: «Иди в библиотеку. Возьми «Мудреца». Библиотекарь рылась, рылась, ничего не нашла. Прошло три дня. Я к Шишигину. А он: «Лилька дура! Это же Островский «На всякого мудреца довольно простоты».

За роль, в том числе и этом спектакле, я был представлен к званию народного артиста. Мне было всего-навсего 39 лет. Я получал его целых три года! После гастролей в Москве ко мне подошел Тарасов, министр культуры России, с поздравлением. Мол, завтра выйдет газета «Советская культура» с указом. Я был на седьмом небе от счастья, побежал с друзьями в шашлычную праздновать. Утром кинулся в киоск за газетой. Открываю - ничего. Так и бегал целый месяц. Прошел год, ко мне опять подходят: «Заполните карточку». Прошло еще полгода - опять та же просьба. Потом я повез Сергея Тихонова на машине в Кисловодск, он серьезно заболел. И вот в Пятигорске я лежу под машиной, шприцую узлы солидолом. Вижу, подходит женщина с букетом: «Вам правительственная телеграмма». Выяснилось, что театр очень оригинально подавал документы. Сначала представление было на двоих: меня и Лидию Макарову. Отказали из-за неправильной формы. Потом под цифрой «один» написали Макарова, а «два» - Солопов. И опять не так. Оказалось, надо представлять одного.

- О чем вы больше всего жалеете?

- Жалеть, а уж тем более жаловаться на что-то -грех. Я повидал мир, 22 страны от Южной Америки, Аргентины до Европы.

Фото Ирины ТРОФИМОВОЙ.
Золотое кольцо

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе