Они убили Мишу

«Без названия» Евгения Марчелли на «Золотой маске» — чеховского «Платонова» превратили в фарс о бессмысленном и бесконечном сексе Ярославский театр имени Волкова представил на «Золотой маске спектакль «Без названия» Ярославский театр имени Волкова представил на «Золотой маске спектакль «Без названия»

На фестивале «Золотая маска» показали спектакль «Без названия» по чеховскому «Платонову», поставленный в старейшем в России ярославском Театре драмы его худруком Евгением Марчелли.

Евгения Марчелли заслуженно считают украшением российской театральной провинции — в самом лучшем смысле этого слова. В Москве этот режиссер ставил всего дважды — в конце 90-х, в Театре Вахтангова. Однако за пределами столицы выпустил десятки спектаклей в разных городах, причем в каждом из которых успел поруководить театром и прослыть возмутителем сценического болота — его спектакли неизменно громки, стихийны и хаотичны и, конечно, всегда неуважительны по отношениям к правилам и канонам.

С 1991 года он возглавлял Тильзит-театр в крохотном Советске, городе в Калининградской области. В нулевых также был главным режиссёром омского Театра драмы, сделав эту площадку постоянным участником «Золотой маски». Затем он пришёл в Калининградский областной драматический театр, но оттуда его очень скоро выдавили. Последние полтора года он стоит во главе ярославского театра Волкова, и в этом городе реакция на его постановки тоже далеко не всегда бывает однозначной.

Впрочем, «Без названия» выглядит для Марчелли спектаклем более спокойным, чем обычно. Когда-то в другой его чеховской постановке, «Трёх сёстрах», прозябающие в провинциальном городе солдаты выплясывали под оглушительный клич Гарика Сукачёва «Свободу Анджеле Дэвис». Здесь ничего подобного не происходит, и речи нет о прямом осовременивании, но острота спектакля прежде всего в том, что

Марчелли ставит Чехова, как будто Фрейда, главными побуждениями героев делая сексуальные комплексы.

А начинается всё вполне себе невинно. Большая часть первого акта играется перед занавесом, на узкой полоске авансцены и по всему залу. Слуги-официанты снуют между зрительских кресел с подносами и скрываются за занавесом со вкусной едой, готовясь к будущему пиру. Появляющиеся один за другим гости ожидают прихода главного героя, а вскоре после его появления сцена наконец открывается, и на ней обнаруживается гигантский стол, сплошь уставленный бутылками с самым разным содержимым. А между ними пушка, из которой с грохотом выпускают вверх конфетти. Праздник этот оказывается прелюдией к последующему эротическому беспределу.

Михаил Платонов у Марчелли похож на Хлестакова в амплуа Дон Жуана.

Заглавного персонажа играет Виталий Кищенко — брутальный артист с хриплым голосом, крепким телосложением и мощным темпераментом. Кищенко — любимый актёр режиссёра, успевший в Советске переиграть у него всех главных героев и поехавший за Марчелли в Омск.

Субтильных интеллигентов той породы, к коей обычно причисляют Платонова, Кищенко играть не может по определению; какая уж тут чеховская тоска со всеми тонкостями души.

В мире спектакля Марчелли, где страстных женщин-вамп окружают невзрачные и хрупкие мужчины, он кажется единственным настоящим мужиком — только в том-то и дело, что на самом деле им не является.

Платонов у Кищенко — мачо с характером рязановского Жени Лукашина.

Женщины за него дерутся, нападают со всех сторон, вешаются на шею — а он не знает уже, что с ними делать и куда от них деваться. Каждый раз, когда видит любую из них, у него будто бы включается рефлекс: Платонов бросается в объятия и едва ли осознанно начинает ловко гладить пришедшую по самой фигурной части тела.

Милые подруги приходят к нему одна за другой, и снова, и снова он пытается им сопротивляться, в итоге неизменно капитулируя и беспрекословно подчиняясь приказу очередной из них.

Дамы в спектакле Марчелли куда больше, чем на чеховских героинь, похожи на сучек с непрекращающейся течкой. Однажды Саша, жена Платонова, застает его с генеральшей Анной Петровной: они лежат на траве в позе, не вызывающей никаких сомнений в характере ранее производимых парочкой действий. Но вместо сцены ревности она предлагает погулять втроём — с такой беспечностью, как будто ей совершенно все равно, с кем делить мужчину, лишь бы и ее не обделили.

Анна же Петровна обольщает его чёрным платьем — прозрачном настолько, что видно белье (которое она потом забудет надеть обратно). Сексапильная блондинка Софья вообще нянчится с Платоновым как мать — утирает ему подбородок, когда его стошнит, и строго, по десять раз, повторяет время встречи, чтобы тот не забыл.

На чувства Платонова всем этим хищницам наплевать — им нужно только тело. Ему же — и у Марчелли это обозначено достаточно ясно — хочется, чтобы и они, и вообще весь мир оставили его в покое. С приходом очередной женщины он устало встаёт, похмельный, с кровати, использует ведро от умывальника в качестве туалета, вынимает из пепельницы бычок и пытается прикурить от динамо-машины. Его тормошат, хлещут по нему то пиджаком, то простынёй, а ему хоть бы хны. Этот Платонов из породы тех людей, которых ничто не способно привести в чувства.

Но и на тех, кто от него страдает, негде ставить пробу: Марчелли не даёт повода сопереживать вообще ни одному из персонажей пьесы.

После бесконечных и изматывающих любовных похождений во втором акте в третьем герои срываются в штопор истерики: все персонажи начинают орать друг на друга в полный голос — так, что не всегда возможно разобрать слова.

Если в предыдущих действиях среди героев не было ни одного заслуживающего уважения, то теперь среди них просто не сыскать ни одного нормального. Муж Софьи порывается её задушить. Сама Софья бросается в ноги Платонову и неистово его лобызает. Окончательно свихнувшийся к концу спектакля Платонов принимает грудь генеральши Анны Петровны за фортепиано и начинает на ней играть. После такого уже сложно удивиться Софье, убивающей своего горе-возлюбленного несколькими выстрелами из револьвера. Платонов непонимающе глядит вокруг и падает замертво, хотя на теле его нет ни одной раны. Слишком трагический финал для такого спектакля? Не тут-то было! Прямо перед закрытием занавеса Платонов вдруг станет конвульсивно подпрыгивать и ползти по сцене, смешно пытаясь приподняться — как в дурацких пародиях на военное кино. Потом он всё-таки снова упадёт и ляжет без движения, но теперь уже будет сложно поверить, что он мёртв на самом деле.

Такие живут вечно — даже если не живут, а дергаются.

Интересно, что при всем радикализме Марчелли его нынешняя работа вовсе не выглядит ни перегруженным смыслами, ни тяжёлой для восприятия: спектакль получилась задиристый, стремительный и лёгкий. Вполне достойный образец зрительского искусства, только нестыдного, красивого и остроумного.
Газета.RU
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе