Полный verbatim

Сегодня в Россию вернулась мода на политический театр: люди стоят в очереди за билетами на скандальные спектакли «Терроризм» братьев Пресняковых, «Лес» Кирилла Серебренникова и «Сентябрь.doс» Михаила Угарова — постановки, которые без прикрас и романтической мишуры обнажают действительность современной жизни. Страшная история детей Беслана, путешествие чемоданчика с бомбой, Путин, Буш и Блэр в ожидании конца света — чтобы увидеть все это на театральной сцене, россияне готовы выложить за один билет до 200 долларов.

Быть или не быть «менту» в Кремле. «Смотрите, Путин! Это же Путин!» — пробегает шепот по залу Московского художественного театра (МХТ) им. Чехова во время спектакля «Лес» по известной пьесе Островского, когда на сцену в строгом костюме выходит актер Юрий Чурсин, действительно как две капли воды похожий на российского президента. Зал хохочет, долго аплодирует, свистит и кричит «браво!» Как признается руководство театра, таких оваций стены МХТ не слышали уже много лет. Билеты на постановку ныне модного и талантливого драматурга и режиссера Кирилла Серебренникова разлетаются как горячие пирожки еще за два месяца до показа, театральная касса обогащается — самое дешевое зрительское место в бельэтаже стоит 10 долларов, самое дорогое — в первых рядах партера — до 200 долларов. Недавно «Лес» официально признали самым лучшим спектаклем сезона и тем самым зафиксировали тенденцию: политический театр, в последние годы всеми забытый, вновь оказался на пике популярности.

Кстати, российский МХТ одним из первых показал, что современный театр — это не кринолины и шестистопный ямб. Спектакль «Терроризм», поставленный два года назад по пьесе пермских драматургов братьев Пресняковых, до сих пор с аншлагами проходит на главной драматической сцене страны. Главным героем этой пьесы является чемодан со взрывчаткой. Какие-то неизвестные личности оставили его в аэропорту и тем самым изменили судьбы людей: из-за отложенного рейса вернулся домой командировочный, застал жену с любовником и обоих убил; подняли по тревоге подразделение ОМОНа, а омоновцы повстречали своего бывшего сослуживца и чуть не забили его насмерть и т.д. Новеллы, на которые распадается «Терроризм», не нанизаны на нить интриги. Их объединяет не сюжет, а настроение — беспросветно-мрачное. «Мы не испытываем сочувствия ни к террористам, ни к их жертвам и убеждены, что общество имеет тот террор, которого заслуживает», — комментируют свою авторскую позицию молодые драматурги Пресняковы и репетируют еще несколько пьес на актуальные темы.

В современном российском театре умеют глаголом жечь так, что вздрогнет любой сноб. Доказательство — самый сенсационный спектакль последних лет «Сентябрь.doc». Он о бесланской трагедии. Драматург Елена Гремина скомпоновала пьесу из цитат с интернет-форумов и чатов в дни Беслана — люди обсуждали это ужасное событие и выражали свои чувства без всякой цензуры. Получилось по-настоящему страшно — от полуторачасового действа зрителей колотит, как от 30-градусного мороза.

- Когда мы привезли спектакль на гастроли во Францию, то некое прочеченское общество устроило манифестацию — раздавали листовки и кричали: «Путинский театр приехал! Гастроли проплачены ФСБ!» — рассказывает создатель «Театра.doc», где ставится спектакль, Михаил Угаров. — В то же самое время комитет по культуре правительства Москвы отказался финансировать эту постановку. Я уверен, что с их стороны это был акт цензуры. Считаю, что когда актера так засасывает в политику — это очень хорошо. Они чувствуют, что в любой момент кто-то может встать в зале и крикнуть или бросить чем-нибудь. От этого такое напряжение появляется! Так только и может возникнуть политический театр. Но особенно интересно будет в 2008 году.

Впрочем, в театральной России интересно уже сейчас. Московские подмостки буквально захлестнули острые политические постановки. Даже буржуазный театр имени Маяковского не устоял перед модой на политику — премьера гоголевских «Мертвых душ» была бы куда менее популярна, если бы легендарное классическое произведение не адаптировали к современности. Ударным эпизодом спектакля стал финальный монолог Князя — эту не слишком удачную гоголевскую прозу зал встретил овацией, потому что Игорь Костолевский, играющий Князя, обличает коррупцию так горячо и так знакомо, что не остается сомнений — речь идет не о махинациях полуторавековой давности, а о деле «оборотней в погонах». Молодые и дерзкие российские драматурги не побоялись замахнуться и на «Уильяма нашего Шекспира» — в страстях, которые умело разыгрываются в постановке мхатовского «Гамлета», ставшей театральным хитом сезона, зритель без труда угадывает кремлевские интриги. В преддверии президентских выборов 2008 года от Кремля действительно попахивает Шекспиром, и если представить, что принц Датский — это Путин, то двойное прочтение монолога «Быть или не быть» «ментом» Михаилом Трухиным, исполнителем роли Гамлета, становится вполне логичным. Также становится понятно, почему Тень отца Гамлета ходит по сцене в мохнатом овчинном тулупе — Михаил Пореченков, играющий эту роль, олицетворяет российских олигархов, которые зачастую любят оставаться в тени. И так далее по тексту — в Горацио угадывается Чубайс, в Клавдии — Лужков, в Розенкранце и Гильденстерне, беспрекословных исполнителях королевской воли, — Медведев и Иванов. Разыгранная звездами сериалов коллизия выглядит воистину кремлевско-шекспировской: с жестокими политическими расчетами перемешаны человеческие страсти и безудержный смех. Московская публика валит на нового «Гамлета» валом — билеты в партер можно приобрести только при большой удаче по официальной цене от 40 до 180 долларов, у перекупщиков — в два-три раза дороже.

В следующем сезоне новым центром авангардного политического театра обещает стать «Практика» — экспериментальная площадка в бывшем здании Театра Луны, где обосновался амбициозный театральный продюсер Эдуард Бояков. Именно у него ставят свою новую пьесу, обреченную на аншлаги, неутомимые братья Пресняковы. Она называется «Паб» и начинается как анекдот: приглашает к себе дьявол Путина, Буша и Блэра. Конец света назначен через две недели, и в ожидании оного политики по инерции грызутся между собой. Пресняковы раздают всем сестрам по серьгам — достанется и каждому из президентов, и Евросоюзу, и незалежным украинцам, и вообще всем политикам, которых даже Апокалипсис не может заставить перестать врать и вешать людям лапшу на уши.

- На открытии театра «Практика» я услышал подстрочник народной чеченской песни, — рассказывает художник Олег Кулик. — Чеченская девушка поет про своего любимого — как он поскакал к русским, украл мальчика, помчался к своим, застрелил гнавшихся за ним казаков. И теперь она заботливо выхаживает его, радуется и мечтает о том, как они продадут ребенка и получат много денег. Это было пронзительно и потрясающе. Сильнее всего, что я видел в жизни. За исключением фильмов Ларса фон Триера.

Зачем театру революция. Политика и секс всегда делали театральную кассу и публику. Едва спектакль в Древней Греции перестал быть религиозным ритуалом, как драматурги принялись подкалывать афинскую демократию по самым разным поводам: зачем воевать, спрашивал Аристофан; стоит ли жертвовать собой, интересовался Еврипид. Публике это понравилось чрезвычайно. С тех пор политика (естественно, с оппозиционным привкусом) — одна из главных приманок для зрителя. И одна из главных опасностей для театра.

Критиковать власть со сцены куда труднее, чем обличать ее другими средствами искусства. Театр всегда зависел от цензуры — будь то церковные предписания, запрещавшие мольеровского «Тартюфа», царская воля, не рекомендовавшая пушкинского «Бориса Годунова» для сцены, или худсоветы советских времен, доводившие до инфарктов Эфроса и Любимова. Но при этом театр — единственный вид искусства, где прохаживаться по поводу властей можно так, что они ничего не заметят, зато заметит публика. Эффект реального присутствия, непосредственный контакт актеров и зрителей способны превратить несколько сот человек в зале в сплоченный, одержимый одной идеей коллектив. Ни «величайшему из искусств», ни музыке этого не дано. Только спектакль способен завести публику так, что она, едва упадет занавес, побежит митинговать и бунтовать. Так было, например, в 1830 году — затяжные бои зрителей на премьере «Эрнани» Гюго в Париже очень быстро переросли в уличные выступления, а затем и в революцию. «Концепция спектакля лежит в зрительном зале», — сказал однажды российский режиссер Георгий Товстоногов. И оказался прав. Современный зал одержим одной концепцией: люди всех стран хотят как следует посмеяться над своими властителями и высказать все, что о них думают. Поэтому модный российский спектакль сегодня немыслим без шуток про Путина, нападок на чеченскую войну или коррупцию. Впрочем, в текстах пьес политических намеков вовсе нет — публика с готовностью слышит их между строк.

Когда хвост крутит собакой. Историки заметили, что расцвет театрального искусства всегда приходится на годы, предшествующие революциям. Трагедии Шекспира, комедии Мариво и Бомарше, лучшие спектакли Станиславского и Мейерхольда — все они возникли на волнах политического протеста, который в конце концов завершался бунтом. Люди театра всегда с удовольствием ввязывались в политику. Их не пугала возможность потерять труппу, репутацию или даже собственную жизнь. Актеры, режиссеры и их харизматические лидеры зачастую пытались использовать переворот, чтобы заручиться поддержкой новой власти и утопить конкурентов. Некоторым это удавалось, и тогда проигравшие теряли свои театры, работу, а иногда и жизнь.

Полный verbatim. В конце 90-х в массы двинулся новый стиль британской драматургии — verbatim. Технология проста: драматург записывает на диктофон монологи своих героев, объединенные одной темой. Потом из этих интервью «собирается» пьеса, лишенная всех первичных признаков драмы: интриги — завязки — развязки. Классический пример пьесы в стиле verbatim — скандально известные «Монологи вагины» Ив Энцлер.
Поначалу verbatim был просто средством борьбы с театральной рутиной. Новые драматурги хотели вернуть на подмостки реальную жизнь — так в России появились спектакли «Борьба молдаван за картонную коробку» (про бомжей), «Трезвый PR» (про политтехнологов), «Гей» (естественно, про гомосексуалистов), «Первый мужчина» (про жертв инцеста) и т.д. Но очень скоро недовольство театральными формами переросло в социальное раздражение, и появилось новое поколение «рассерженных» молодых драматургов. У Максима Курочкина в черной комедии «Бабло побеждает зло» действие идет синхронно с падением американских бомб на Югославию. Братья Пресняковы в «Последней жертве» жестко поиздевались над поколением российских тридцатилетних. Василий Сигарев в «Пластилине» и «Черном молоке» изобразил жуткую деградацию российской глубинки.

Сегодня пьесы новых российских драматургов очень хорошо востребованы не только в России, но и за ее пределами — произведения Курочкина и Сигарева переведены на все европейские языки. При этом автор знаменитого «Пластилина» стал первым иностранцем за последние 50 лет, который получил премию авторитетной газеты Evening Standart в размере 50 тысяч долларов из рук живого классика Тома Стоппарда с формулировкой: «Если бы Достоевский жил сегодня, он писал бы, как Сигарев». А о «Терроризме» Пресняковых особый разговор — пьеса была с успехом поставлена в 20 странах и с аншлагом идет на Бродвее.
Театральная простота — страшнее воровства. В октябре 1969 года на улицах США начали играть небольшое любительское представление. Среди бела дня на оживленной улице человек, одетый в военную форму, приставлял пистолет к затылку плохо одетого вьетнамца и спускал курок. Вьетнамец падал «замертво». Шокированные прохожие начинали скандировать: «Прочь от Вьетнама!» Эта простенькая инсценировка реального военного преступления не требовала от актера ни таланта, ни декораций и могла повторяться где угодно и когда угодно. Она стала центром многотысячных антивоенных демонстраций, которые в конце концов вынудили правительство США прекратить провальную войну.
Так что, несмотря на свой камерный характер и небольшую аудиторию, политический театр может стать резонатором серьезных общественных процессов. За последние несколько лет в России и Европе возникла специфическая театральная общность: поклонники, фанаты, сочувствующие зрители. Если они захотят вынести свой протест из театральных залов на улицы, им мало что может помешать. Публике помогут современные средства коммуникации: Интернет, мобильная связь — те самые, благодаря которым во многом состоялась и украинская «оранжевая» революция.

Новейшие театральные технологии — уличные спектакли, хэпенинги и флеш-мобы, которые способны из любой искры раздуть самое сильное пламя, стали практиковаться и в Казахстане. Понемногу verbatim стал входить и в театральную жизнь страны, правда, пока пьесы на актуальные темы можно увидеть лишь в маленьких театрах-студиях или на сценах экспериментальных театров, расположенных в крохотных подвальчиках крупных городов. Появятся ли политические постановки на главной драматической сцене страны и будут ли они вызывать такой же ажиотаж у публики, как в соседней России, — покажет время и политическая конъюнктура.

Кстати
Во все времена в политической борьбе театр был оружием массового поражения. Искушение применить его всегда было огромно, но последствия зачастую катастрофичны.

V век до н.э. 50-летний мир, заключенный между Афинами и Спартой, оказался непрочен. В Афинах усиливают позиции «поджигатели войны», призывая народ сражаться со Спартой. Еврипид пишет антивоенную трагедию «Троянки», где развенчивает миф о Троянской войне и показывает, что участь и проигравших, и победителей будет одинаково незавидной. Публика — свободное население Афин — недовольна. Пьеса «Троянки» проигрывает на состязании трагедий. Вскоре начинается война.

XIII-XIV века, Европа. Социальное напряжение больших городов — религиозная, национальная, сословная ненависть — регулярно выливается в бунты и погромы. Во время представлений — мистерий и моралите — зрители видят, как героя осаждают грешники — жадные содержатели таверн, блудницы, евреи-ростовщики и прочие. После спектакля публика вооружается вилами и идет громить «грешников» — еврейские кварталы, кабаки, поселения инородцев и публичные дома.

1601 год, Англия. Приближенный Елизаветы I граф Эссекс затевает заговор против королевы. Перед тем как призвать своих приспешников на штурм дворца, Эссекс ведет их на специально заказанный и оплаченный спектакль по пьесе Шекспира «Ричард II», надеясь вдохновить свое войско. Но заговор проваливается, Эссекса казнят.

1876 год, Россия. Разгул революционного террора, на который власть отвечает своим террором. Форменный фурор производит постановка Малого театра — пьеса Лопе де Вега «Овечий источник». Страстные монологи Ермоловой, играющей простую крестьянку, восстающую против власть имущих, воспринимаются залом как призыв к революции и вызывают истерические овации. Полиция берет театр под усиленное наблюдение, и «Овечий источник» снимают с репертуара.

1920–1930-е годы, СССР. Продолжается внутрипартийная борьба большевиков, не поделивших власть. Лучший режиссер страны Всеволод Мейерхольд, поддерживающий Льва Троцкого, посвящает ему свой спектакль «Земля дыбом». После разгрома троцкистов театр Мейерхольда был закрыт, труппа расформирована, самого режиссера вскоре расстреляли как «врага народа».

1960-е годы, США. Идет война во Вьетнаме. Главной темой авангардного театра становится антивоенная пропаганда. Ей посвящены выступления уличных театров и бесчисленные хэпенинги. Протест против войны — основное содержание спектаклей знаменитого The Living Theatre. На Бродвее делает рекордные сборы антивоенный мюзикл «Волосы». Под напором общественного недовольства Белый дом войну прекращает.

Конец 1980-х годов, СССР. Вернувшийся из изгнания худрук Театра на Таганке Юрий Любимов выпускает ранее запрещенный спектакль «Борис Годунов». Финальная реплика: «Ну что же вы молчите?» — вызывает форменную бурю в зрительном зале. Многочисленные митинги, самыми активными участниками которых являются завсегдатаи театров, приводят к смене строя в России.

Егор Первин, Москва

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе