Рататуй навсегда

После затяжных постмодернистских претензий на утончённую сложность естественно было ожидать искусства простого, как мычание. Оно пришло — и как же его много!

Любители анимации, конечно, помнят фильм Брэда Бёрда «Рататуй» (Pixar, 2007) и его героя крысёныша Реми, гения высокой кухни. Прочим пересказываю завязку: бедный крыс, потерявший свою семью, попадает в парижскую канализацию. Сточные воды выносят его к хиреющему ресторану «Гюсто» (ит. gusto — «вкус», а ещё точнее — «смак»).

Здесь Реми в сотрудничестве с юным уборщиком Лингвини начинает творить кулинарные шедевры. Так подтверждается великая идея, которую Реми унаследовал от великого шеф-повара Огюста Гюсто: «Готовить могут все».

Дальше рассказывать не буду, не хочу портить удовольствие людям, фильма не видевшим. Сообщу только ради познавательного интереса: у повара Гюсто, которого довела до смерти предвзятая ресторанная критика (гениальному Реми является его светлый дух), был реальный прототип.

Его звали Бернар Луазо, он был шефом знаменитого ресторана в Сольё. Он непреклонно отстаивал превосходство французской кухни над всеми кухнями мира, и в нынешнем веке многие считали его ретроградом.

В 2003 году пронёсся слух (как потом выяснилось, ложный), что авторитетнейший «Красный гид» собрался снизить рейтинг его ресторана.

И Луазо покончил с собой — в лучших поварских традициях, идущих от Франсуа Вателя. Впрочем, к сюжету данной статьи это отношения не имеет.

А вот что имеет: бравурная эгалитаристская идея, которую прокламирует фильм, наглядно опровергается его же собственной фабулой. Готовить могут НЕ все.

Юный Лингвини умеет только портить продукты. Желчный ресторанный критик Антуан Эго, блистательно озвученный в нашем прокате Михаилом Козаковым (его работу, по-моему, можно ставить в один ряд с такими шедеврами, как Матроскин Олега Табакова и Карлсон Василия Ливанова), никогда не брался за поварёшку. Завладевший рестораном карлик Скиннер (в русском переводе — Живодэр), нечестивый обожатель хот-догов и гамбургеров, вовсе мечтает уничтожить высокую кухню. И так далее.

Какие же тут «все»? Иное дело, что великий повар может обнаружиться и среди карликов (см. соответствующую сказку Вильгельма Гауфа), и среди крыс, и даже среди критиков.

Но это, действительно, совсем иное дело.

2.

Приз критики на «Золотой маске-2010» получил спектакль французского режиссёра Дидье Руиса «Я думаю о вас. Эпизод 20-й» — совместный проект Французского культурного центра в Москве (директор — Доминик Жамбон) и фестиваля NET (арт-директора — Марина Давыдова и Роман Должанский).

Он трижды игрался на «Сцене под крышей» Театра им. Моссовета. Посмотрело его в общей сложности человек шестьсот. Больше он, в соответствии с авторским замыслом, играться не будет никогда. Моё мнение о нём весьма отличается от господствующего. По нескольким причинам.

Знаете ли вы анекдот: на фронте наступило затишье, к солдатику (из интеллигентов) подбегает старшина: «Ты, такой-разэтакий, ты почему не стрелял?» «Видите ли, — отвечает солдатик, — по нескольким причинам. Во-первых, кончились патроны…»

Так вот: во-первых, это не спектакль. Скорбно опустив голову, я иду занять своё место в стане злосчастных реакционеров, кричавших: «Это не картина!» Малевичу и «Это не музыка!» Джону (не путать с Николасом) Кейджу. И всё равно, «Я думаю о вас. Эпизод 20-й» — это не спектакль. Хоть режьте.

История такая: в середине 90-х годов бывший актёр Дидье Руис «по-новому взглянув на себя как на актёра, понял, что ему гораздо интереснее ставить спектакли, чем играть в них» (из программки). И вот что он придумал: собрать дееспособных, незнакомых друг с другом пожилых людей, «людей с улицы» (желательно, старше 70 лет). Порасспросить их о жизни. Скомпоновать фрагменты воспоминаний по темам.

Потом вывести этих людей на сцену и посадить на стулья. Пусть по очереди встают и рассказывают о маминых духах, о первой любви, о войне, о репрессиях — о том, что лично пережито. Почти монотонно, в темпе андантино, с минимумом аксессуаров.

Вот, собственно, и всё. Эту штуку Дидье Руис уже запускал в 18 городах Франции, затем в Сантьяго-де-Чили, теперь в Москве.

Старики репетируют с Руисом один месяц, выступают три раза. Не потому, что больше им было бы не под силу, а опять же в соответствии с замыслом.

«…У участников проекта не должно пройти живое волнение, они не должны хотя бы чуть-чуть, но всё-таки успеть стать актёрами, не должны обрести азы сценического профессионализма» — писал Роман Должанский (газета «Коммерсантъ»). Ему ли не знать.

Я высоко ценю Должанского как критика и с уважением отношусь к его деловой активности. И всё же я несколько морщусь, когда участник театрального проекта оный же проект рецензирует. Помните пушкинский анекдот о четырёхлетнем Вовочке, который всё повторял, какой у него папенька хлаблий и как папеньку госудаль любит? «Кто тебе это сказывал, Володя?» — «Папенька» (Table-talk).

Впрочем, теперь это уже не смешно, случаются вещи и покруче.

Про «великий фильм о великой войне» можно не вспоминать — в зубах навязло. Но вот защищал же ректор Литинститута Сергей Есин диссертацию о собственном писательском творчестве и потряс научный совет. Настолько потряс, что вместо кандидатской степени ему сразу дали докторскую. Куда уж нашему цеху состязаться с художниками в искусстве самовосхваления.

Я с нетерпением жду дня, когда Дидье Руис по-новому взглянет на себя как на режиссёра. Впрочем, толку от этого не будет. На смену ему готовы прийти сотни людей, убеждённых, что готовить могут все. Кроме поваров.

Очень понимаю тех зрителей и критиков, которых представление «Я думаю о вас» тронуло, умилило и сподобило ещё раз задуматься о горькой судьбе отечества. Московские старики и старухи, участвовавшие в проекте, не отделяли от этой судьбы свою личную жизнь. Они сплошь чудесны.

Когда они озвучивали свои воспоминания (а заданный ритм и чуть слышный музыкальный фон обрабатывали подкорку, а свет менялся так плавно, а от флакона «Красной Москвы» впрямь пахло теми самыми духами), ещё бы это не трогало. И то, как радовались они аплодисментам, — так сдержанно, так достойно! — тоже трогало. И всё же мне было их несколько жаль. Так бывает жаль младенца, которым, собирая мзду, потряхивает вокзальная цыганка.

Дидье Руис — какой он, к чёрту, режиссёр? — промышляет цыганским ремеслом. Которое, впрочем, тоже требует известного артистизма.

Нет, я не думаю, что он корыстен. Но амбициозен — безусловно. И он очень вовремя начал удовлетворять своё бездарное честолюбие: именно тогда, когда бесталанность и непрофессионализм стало можно предъявлять как залог творческой удачи.

Насчёт непрофессионализма, однако, оговорюсь. Участники проекта «Я думаю о вас» держались на сцене вполне непринуждённо, говорили звучно и прекрасно помнили тексты, которые они произносили в 2008 году на фестивале NET (представление на «Маске», в сущности, следовало бы называть «эпизодом 20-м/бис»). Не было ощущения, что на публику они вышли всего лишь второй раз в жизни.

Это обязывает приглядеться к фразе, набранной петитом в фестивальном буклете: «Благодарим за помощь в создании спектакля СТД РФ и Дом ветеранов сцены». Не означает ли она, что в проекте Дидье Руиса роли «людей с улицы» замечательно исполнили наши театральные ветераны?

Если оно так, то эгалитарист Руис, вдобавок ко всему, ещё и шулер.

3.

Специальную премию жюри «Маски» присудило спектаклю «Жизнь удалась»: пьеса Павла Пряжко, постановка Михаила Угарова, копродукция Театра.doc и Центра драматургии и режиссуры.

Прочитав в прошлом году пьесу, провозглашённую новым штандартом «новой драмы», я твёрдо пообещал себе, что на спектакль не пойду никогда, и, видимо, проявил излишнюю чопорность. Зря. Надо было довериться вкусу покойной Марины Зайонц: ей понравилось, а она была человек чистый и щепетильный.

Режиссёры, работающие с «новой драмой», давно преодолели соблазн прямого, натуралистичного воспроизведения сюжетов. Не от буйства фантазии, я думаю, а потому, что от воспроизведения и вытошнить может. Предмет их игры — не действия и не люди, возникающие за словами, а сами слова, «писанина». Это приветствуется себялюбивыми драматургами.

Так, заботясь лишь о словах, в 2006 звонкая и прелестная Полина Агуреева играла макаберный «Июль» Ивана Вырыпаева (NB: это забавно напоминало рисунок Сальвадора Дали в знаменитом «золотом альбоме» — младенчика, который невинно держит в зубках огромную, истекающую кровью крысу). Примерно так же, судя по рецензиям, играется пьеса Пряжко.

Михаил Угаров, как я понимаю, поставил нечто вроде стилизованной читки: произнося текст по ролям, артисты постепенно увлекаются и до известной степени вживаются в образы персонажей. Что ж, это могло получиться. Ход красивый, надёжный. Он известен как минимум с XVII века: вспомним «Дон Кихота», а также «читку» во втором акте «Гамлета».

Я могу судить только о пьесе. Вернее, о своих читательских ощущениях.

В общем виде они сводятся к тому, что Вас. Вас. Розанов некогда написал о Чернышевском: никаких разговоров с этим господином нельзя было водить, а следовало ему «дать по морде, как навонявшему в комнате конюху» («Опавшие листья»).

Это, повторяю, впечатление читателя: проверьте его сами. Рассказы о Володинском фестивале-2010, где присутствовала делегация новодрамцев, позволяют думать, что в обществе Павел Пряжко не более приятен, чем в своих сочинениях, но это уже совершенно не моё дело.

Я не решусь судить о том, насколько 34-летний белорусский драматург талантлив, и тем более о том, насколько его талант обладает способностью к развитию. Если он уже выговорился — что ж, по крайней мере, он успел это сделать вовремя и умно получил все причитающиеся лавры. А умом он, конечно, наделён — современным, расчётливым умом.

В 2004-м, в начале своей драматургической карьеры, плодовитый Павел Пряжко написал «Производство бреда». У апологетов «новой драмы» я никогда не встречал упоминаний об этой пьесе. Понятно, почему. Она имела подзаголовок: «Стилизация под новую драматургию в трёх текстах».

Возможно, это и впрямь была стилизация: честное упражнение по освоению незнакомого литературного канона. Но тогда, полагаю, пьеса называлась бы иначе. Читается она как затянутая, не очень смешная, но лютая пародия.

Можно думать, что «Производство бреда» нацелено персонально на тексты Ивана Вырыпаева, Максима Курочкина и Алексея Слаповского (отдельные приметы стиля опознаются без труда), но, по-моему, Павла Пряжко интересовали не конкретные фигуры, а общеупотребительные модули: вот так они пишут, и вот так, и вот так тоже — а я по-всякому могу! И ведь смог.

У Георгия Иванова в «Петербургских зимах» упомянут некий поэт, который в своём кругу весело передразнивал повадки большевистского культурного начальства, а потом без шуток надел кожанку и даже сделался чекистом. Метаморфоза довольно обычная: зачем дразниться, когда можно кормиться?

4.

В фильме Брэда Бёрда гениальный крысёнок под конец угадывает, чем накормить критика Эго. Он готовит ему рататуй, простую деревенскую еду, и с заевшегося диктатора ресторанных мод мигом слетает спесь.

Антуан Эго тут же вспоминает себя маленьким голодным мальчиком, прибегающим к маме чего-нибудь покушать и т.д. Словом, он прозревает, добреет и бросает свою противную профессию.

Он больше не критик, он честный гурман. Интересно было бы знать, как скоро он озвереет, если кормить его одним рататуем?

После затяжных постмодернистских претензий на утончённую сложность (оправдавшихся, может быть, в прозе, но не в драме) естественно было ожидать искусства простого, как мычание.

Оно пришло — и как же его много! Обещаю поговорить о нём в ближайшем будущем, а пока что — рататуй, рататуй, рататуй, рататуй, рататуя, рататуем, рататуйте.

Повторяй это слово, компьютер, пока я тебя не выключу.

CHASKOR.RU

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе