Сказку сделать пылью: «Вольный стрелок» в Музтеатре Станиславского

Шедевр немецкого романтизма Карла Марии фон Вебера вернулся в столичную афишу в необычном обличье — в виде страшилки о распоясавшемся офисном планктоне.
Фото: Сергей Родионов


Эта опера — классика музыкального театра, волшебный зингшпиль, наследующий традициям Моцарта и Бетховена и знаменующий собой поворот немецкого искусства к романтизму, — с самого своего рождения в Берлине (1821) была невероятно успешна. Ее бешеная популярность в XIX веке превосходила успех и предшественников, и современников, и более поздних опусов, да и все прочие сочинения самого Вебера «Вольный стрелок» оставил далеко позади. В XX веке увлечение «Стрелком» уже не было столь всеобъемлющим, а сегодня он ставится в основном в немецкоязычных странах.


В России обращения к этой опере редки: последний раз про нее вспоминали двадцать лет назад в Саратове (а до того и вовсе в 1950–1960-е годы). Поскольку эту работу (режиссер Дмитрий Белов, дирижер Юрий Кочнев) не привозили в столицы, то можно сказать, что ее мало кто видел, а уж тех, у кого она осталась в памяти, и того меньше. Можно сказать, что этот первый немецкий романтический шедевр, который входит во все оперные справочники и энциклопедии, вживую в Москве и Петербурге его видели последний раз еще при царях.

Казалось бы, такую редкую, незнакомую широкой публике оперу было бы любопытно увидеть в более или менее классическом варианте. Однако Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко пошел другим путем. Если вы — замученный офисно-виртуальными реалиями столичный клерк, желающий наконец-то оторвать голову от гаджетов, вырваться из мира рутины и вкусить принципиально новых впечатлений, то вам явно не сюда, не на премьеру в театр на Большой Дмитровке. Режиссер Александр Титель и его команда (художники Юрий Устинов и Ирина Акимова, видеохудожник Павел Суворов, световик Айвар Салихов, хореограф Лариса Александрова) вам покажут офисный планктон, разнузданно веселящийся на корпоративе в самом начале спектакля, а потом весь вечер будут пытать плавающими по заднику сцены заставками для компьютерных экранов. За нечистую силу в спектакле отвечают выпрыгнувшие из мира компьютерных игр уродливые рептилоиды на пружинящих ходулях, размахивающие светящимися в полумраке сцены стрелялками — испугать они, конечно, не могут никого, а вот вызвать чувство неловкости за художника по костюмам — вполне.

Собственно, это все. Много сказать о новом спектакле не получится, поскольку по большому счету нет предмета: он толком недодуман. Кроме двух относительно массовых сцен — упомянутого корпоратива и финального как бы охотничьего турнира, на который планктон переодевается в маскарадные а-ля тирольские костюмы, — которые пусть без особой фантазии, но все же как-то срежиссированы, все остальное можно охарактеризовать емким русским словом «маета».

Маются главные герои, не знающие, чем себя занять, и совершающие массу абсурдных телодвижений (например, Агата моет голову в тазу, а Анхен изображает писающего пса); мается миманс и хор, почти весь вечер ходящий в масках для игровых компьютерных симуляций; мается публика, созерцающая единственную декорацию — унылые офисные реалии айтишной корпорации — и нескончаемую череду однотипных скринсейверов, силящихся заменить собой сказочную сценографию романтической волшебной оперы.

Что поделаешь, сказку ведь по нынешним временам нельзя ставить такой, как она есть, поскольку почти любой режиссер боится обвинений в традиционализме и устарелости. Значит, выход один — придумать параллельную историю, новую реальность, обязательно зарифмовать ее с днем сегодняшним, наводнить узнаваемыми маркерами из телевизора и ютуба — словом, актуализировать. Поэтому здесь сказка переносится в компьютерный мир: некая айтишная компания мастерит новый продукт по мотивам немецких старинных легенд — именно он выступает своего рода фоном для реальных отношений между сотрудниками, где на девушку шефа корпорации Оттокара Агату претендует не слишком удачливый рядовой сотрудник Макс, ему мешает конкурент Каспар, пользующийся услугами «темных сил» из киберпространства — не то вирусов, не то искусственного интеллекта.

Оригинальной задумку может счесть лишь только тот, кто мало знает о реалиях текущей оперной жизни. Редкую оперу к настоящему моменту не засунули в современный офисный антураж и не украсили компьютерными спецэффектами. К сожалению, духу веберовского сочинения, его настроениям и его музыкальным образам, эта атмосфера подходит чуть более, чем корове седло.

Непонятно, для чего это делается: ни на уровне декларируемой концепции, ни по ходу самого спектакля ясности не возникает. Сегодня модно обвинять старый оперный театр, презрительно обзываемый музейным, в безыдейности и развлекательности — красивые декорации, красивые костюмы, картинные позы, дотошное следование указаниям либретто и партитуры — зачем это все? Где приращение смыслов, где злободневность, где попадание в вибрации наших дней? Но в чем метаидея спектаклей, подобных стасиковскому «Стрелку», понять также решительно невозможно. И как раз кроме как надоедливой визуальной избыточностью и желанием развлечь публику он вряд ли запомнится.

При этом новый продукт проблемен и на уровне ремесла: нет экшна — движения, динамики. Все монотонно, анемично, вяло, с невероятными лжемхатовскими паузами, с провисанием темпоритма и отсутствием тонуса. Жанр зингшпиля, где музыкальные номера чередуются с разговорными диалогами, всегда добавляет постановщикам трудностей. В МАМТе их решили радикально — переписав диалоги на новый лад, учитывая новую концепцию (Дмитрий Абаулин). Однако зачем-то оставили немецкий язык, с которым оперные артисты откровенно не справляются. Публика же весь вечер занята скорочтением титров, а до того она еще должна была в программке изучить сравнительную таблицу двух миров, реального и игрового, без чего разобраться в происходящем нет ни малейшего шанса.

К сожалению, не блещет новый спектакль и своими музыкальными достижениями. Увертюра у французского маэстро Фабриса Боллона звучит невнятно — духовые кувыркаются, у струнных не хватает яркости, интонационный строй и баланс между группами инструментов буквально на грани. Требуемая моцартовская легкость и точность — добродетели немецкого стиля — не достигнуты, но нет и романтической экспрессивности, нервического блеска, который бы Веберу был очень к лицу. Хор не сумел воспламенить интерес публики даже в хитовом Was gleich wohl.

Солисты очень стараются — и все они, безусловно, хороши в каком-то другом репертуаре, но только не в Вебере, где необходимо найти филигранный баланс между математической аккуратностью интонирования, гибкостью звуковедения и романтической чувственностью. Марии Макеевой (Агата) и Евгении Афанасьевой (Анхен) не хватает в большей степени как раз последнего — героини обеих звучат приземленно и простовато. В то время как почти у всех кавалеров оперы, напротив, вокал получается слишком серьезным, тяжеловатым, годным для более поздней и более экспрессивной музыки. Одно исключение — Игорь Коростылев. Хотя и здесь есть к чему придраться: его изящный и наиболее убедительный стилистически злодей Каспар получается совсем не страшным, лишенным и брутализма, и загадочности.

Автор
Александр МАТУСЕВИЧ
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе