Он владеет подлинно русским

воображением —

понимает, что счастье в России придумывают, а не строят,

русское воображение, как, может быть, нигде в мире,

воспринимается не как фантазия, а как то, что есть:

с воображаемым считаются, как

с реальным,

а иначе вообще не с чем было бы считаться.

Когда Юра Погребничко (какая прелестная фамилия!)

смотрит на меня,

он делает это, чтобы увидеть именно меня,

а не для того, чтобы увидеть, как я смотрю на него,

когда он упирается в черту,

через которую переступать нельзя,

черта от него сама отскакивает,

когда он оказывается в компании,

где беспардонных лгунов больше 10 процентов,

он тихо линяет.

У него маленький-маленький

театр,

большая часть которого несколько лет назад сгорела,

теперь у него крошечный театр — в огромном,

в значительной мере мертвом мировом театре

живая клеточка.

Мы с ним родились в один день — 25 октября,

мы скорпионы.

Скорпион — это самоедство

во имя совершенства.

Слава богу, он еще не всего себя скушал.

О чем говорит его театр,

если выразить это до предела сжато,

в трех коротких предложениях.

Первое: страшнее смерти — не родиться.

Второе: мир уродлив, а жизнь прекрасна.

Третье: самый большой грех —

укорачивать и без того короткую жизнь людей.

Юра ставит спектакли, спектакли ставят Юру,

эта творческая взаимозависимость, даст Бог,

будет продолжаться еще долго-долго.

Вот уж кому действительно имеет смысл прожить 120 лет.
    Итоги