«Театр – это и есть практика»

Дмитрий Брусникин 
Сергей Пятаков/РИА «Новости»


«Практика» открывает новый сезон — и открывает себя заново. С момента основания Эдуардом Бояковым в 2005 году театр предлагает неклассические для российской сцены форматы. Так в этом году появились «резиденты» — отдельные творческие группы, вместе и порознь работающие в театре над своими проектами.

 Первой и главной на этот сезон станет Мастерская Брусникина — группа выпускников и студентов курса Школы-студии МХАТ, руководимого артистом, режиссером и педагогом Дмитрием Брусникиным. На пресс-конференции 7 сентября Брусникин вместе с директором театра Юрием Милютиным назвали «Практику» «театром новой формации» — а потом разъяснили корреспонденту «Газеты.Ru» смысл этого термина и всего, что будет происходить с этой формацией в будущем сезоне.


— «Театр новой формации» — что скрывается за этими громкими словами? Вы анонсируете сильные, структурные перемены в театре «Практика» — в чем они будут состоять?

Дмитрий Брусникин: Это будет директорский театр...

Юрий Милютин: Я не большой сторонник этого термина. Директорский театр — это когда все творческие вопросы решает директор. В истории «Практики» когда-то так и было: сначала все вопросы решал его основатель, продюсер Эдуард Бояков, потом ему на смену пришел драматург — арт-директор Иван Вырыпаев. Теперь у нас принципиально другая схема взаимодействия: мы театр, который создает условия для художников-резидентов, команда продюсеров и помощников. И мы очень рады, что первым и главным резидентом в этом сезоне станет Мастерская Брусникина.

Дмитрий Брусникин: Мы вместе с «Практикой» хотим создать открытое пространство, куда могли бы прийти люди с интересными нам идеями. С нами здесь будет взаимодействовать и Мастерская Кудряшова (студенты и выпускники Олега Кудряшова в ГИТИСе. — «Газета.Ru»), и новая формация — Мастерская Виктора Рыжакова (магистранты и выпускники директора Центра имени Мейерхольда, мастера курса в Школе-студии МХАТ. — «Газета.Ru»). Я бы сказал, что самое верное слово в отношении театра — «центр». Центр, к которому сходятся разные, но переплетающиеся творческие линии.

Или есть еще более подходящее слово — «штаб». Мы в нашей мастерской давно отказались от идеи театра-дома: наши спектакли играются на самых разных, зачастую просто нетеатральных площадках (речь идет, например, о спектакле «С.Л.О.Н», для которого каждый раз выбирается индустриальное пространство или просто стройплощадка. — «Газета.Ru»). Почему? Потому что искусство меняется, театр меняется, и мы должны меняться и чувствовать эти перемены. А вот координироваться, репетироваться, организовываться эти спектакли будут здесь, в «Практике».

Мне кажется, здесь, у нас и с нами, происходит важное явление — люди перестают замыкаться в себе и на своих площадках, происходит взаимопроникновение. Мы приходим на другие площадки, а другие площадки, в свою очередь, приходят к нам. А не так, что каждый сидит, вертит на пальце ключи от своего театра и думает: ну вот, дали мне мой театр, теперь я никого сюда не пущу и наконец сделаю все так, как я хотел. Отрадно, что наступают такие перемены, по крайней мере в рамках отдельно взятого театра.

— А где еще будет присутствовать «Практика»?

Ю.М. У нас большие захватнические планы (смеется). Мы сейчас делаем для себя «дорожную карту», на которой мы обозначим места, где можем присутствовать и с которыми можем вступить во взаимно полезную кооперацию. Хочется играть и в ЦИМе, и на «Стрелке»...

— А что для вас значит «практика»? Театр не зря так называется, и не зря вы пришли в театр именно с таким названием?

Д.Б. Отличное название, спасибо Эдуарду Боякову за него. Театр сам по себе — это практика, это практический вид искусства. Знаете, есть известное изречение, что театр — это территория, где невидимое становится видимым. Где проверяются замыслы, оживают идеи, осуществляются мечты. То есть проверяются на практике.

— «Практика» в вашем лице заявляет об обновлении. А в чем вы видите преемственность по отношению к тому, что происходило в театре до вас?

Д.Б. Театр, как мы все знаем, создал Эдуард Бояков. Он создал театр, в котором новый текст попал на сцену, а молодые драматурги смогли увидеть, как их пьесы и другие тексты превращаются в спектакли. Я прекрасно помню времена, когда молодой драматург не мог попасть в репертуарный театр. Вообще, никак — это было просто невозможно. Новая пьеса находила себе место на «Драматургических понедельниках» во МХАТе, в 1992 году появился фестиваль «Любимовка»... но Эдуард Бояков увидел и точно почувствовал момент, когда настало время для новых текстов на профессиональной театральной сцене. И создал такое пространство.

Ю.М.: А сейчас мы ставим здесь не только современные тексты, но и по-новому стараемся взглянуть на классические тексты — в новой режиссуре и новой… практике; представляем не только новые тексты, но и новых режиссеров и новых актеров.

— А они есть, эти новые режиссеры и актеры?

Д.Б.: Ситуация на данный момент такова. На первый курс театрального института может прийти человек, по которому сразу видно, что он станет звездой. И вот эта будущая звезда заканчивает институт, поступает работать в — быть может, самый лучший — театр. И там его звездность, его пыл, его желание действовать и делать постепенно угасают и поглощаются обычной театральной рутиной. Вот наша задача — давать своим студентам и выпускникам такую практику, чтобы этого не происходило.

— При этом ваш сезон начинается с «Кандида» по Вольтеру, затем у вас в планах «Чапаев и пустота» — тоже, в общем, хоть и современная, но классика.

Ю.М.: «Кандид» — это очень современная история.

Д.Б.: Наш «Кандид» — это продолжение нашей работы с замечательными драматургами и поэтами Катериной Троепольской и Андреем Родионовым (они делали переложение повести Вольтера для этого спектакля. — «Газета.Ru»). К тому же это мультижанровый проект, в котором сошлись оперный режиссер Лиза Бондарь, современный композитор Адрей Бесогонов, художники — Полина Бахтина и Галя Солодовникова, мастера курсов Британской школы дизайна. Мы пытаемся объединить внутри не только театрального, но и педагогического процесса многих и разных людей. В чем смысл этой работы — в том, чтобы молодые люди не прятались во вторые и третьи ряды, а пробовали себя в разных амплуа, в разной деятельности и в разных формах. Работа с классикой в такой форме вполне дает практику. Да, это процесс сложный и длительный, но он приносит плоды.

Д.Б.: Что касается «Чапаева и пустоты»...

Ю.М.: На этот спектакль уже билеты, спрашивают, между прочим.

Д.Б.: …то это, наверное, один из самых значимых романов в нашей литературы за последние годы. Этот текст — попытка разобраться в том, что есть наша нация, как она себя видит и как себя идентифицирует.

Ее ставит Максим Диденко — собственно, он и был инициатором постановки. Вы знаете, при работе над «Конармией» (спектакль мастерской, поставленный Диденко по рассказам Исаака Бабеля в 2015 году. — «Газета.Ru») нами был опробован отличный способ работы, который позволяет отвлекаться от своих дел и концентрироваться на работе. Благодаря помощи СТД РФ наши артисты вместе с режиссером уехали в Комарово, под Петербург. Там, ни на что не отвлекаясь, вместе сочиняли спектакль — и привезли уже почти готовую постановку.

Для работы над «Чапаевым» я хотел увезти труппу вместе с Максимом на Алтай, где, по моим ощущениям, происходит встреча мира русского и мира ориентального. И даже искал на это деньги. К сожалению, этого добиться не удалось.

— Хорошо, а современные драматурги все-таки у вас будут в репертуаре или вы продолжите искать пути отображения классики в современности?

Д.Б.: У нас есть договоренность с Иваном Вырыпаевым о том, что Мастерская Брусникина возьмет в работу его новый текст, который называется «Комитет 17», — им займутся «старшие брусникинцы», выпускники пятилетней давности. Младшие тоже займутся Вырыпаевым — по нашему обоюдному с ним решению, курсовой спектакль второго курса мастерской будет поставлен по его тексту UFO. Ну и, наконец, сейчас заканчивается монтаж фильма Ольги Привольновой с рабочим названием «Насквозь», который задокументировал нашу поездку по Транссибу (в начале 2016 года артисты Мастерской Брусникина проехали по железнодорожной магистрали, собирая документальный материал для спектакля в беседах с попутчиками и местными жителями. — «Газета.Ru»).

— Вы, кажется, еще и спектакль делаете по материалам этой поездки?

Д.Б.: О спектакле пока говорить рано, сейчас драматург Андрей Стадников делает пьесу на этом материале.

— «Насквозь», кажется, не единственное ваше кино?

Д.Б.: Да, сейчас идет работа над фильмом «Бесы». Хочу сразу обозначить для понимания: мы начали работу над спектаклем по Достоевскому, однако в какой-то момент к нашей команде присоединился оператор Ефим Полосатый, благодаря которому этот проект стал перерождаться. Поначалу он снимал картину о том, как делалась постановка, однако постепенно мы поняли, что материала достаточно для полноценного фильма-спектакля. Проект профинансировал Фонд современного искусства. Это на самом деле снималось как учебное пособие для образовательного проекта Первого канала, который назывался «Курс Достоевского».

— В общем, пустовать сцена не будет. Под конец больной театра вопрос: театр, стоящий на резидентах, — это не дорого? Помнится, когда начались проблемы у «Гоголь-центра», то первое, от чего пришлось избавиться, — это резидентура…

Ю.М.: Не буду комментировать про «Гоголь-центр», но в «Практике» я не вижу ни поводов для подобных опасений, ни особой затратности в том, чтобы работать с резидентами. Мы получаем от государства 30 млн рублей, а привлекаем 60, из которых 40 млн — это прибыль от продажи билетов, а 20 млн — средства специально созданного фонда, у которого есть деятельные попечители. Если бы не кризис, на билетах мы бы зарабатывали больше — просто сейчас кризис, и мы стараемся держать цены на билеты. Наверное, для театров, которые целиком зависят от государственной помощи, работать с резидентами сложно. А мы им только рады.

Поделиться