Живет такой пафос

Самый длинный спектакль Авиньонского фестиваля

На сцене Папского дворца в Авиньоне показали три спектакля канадского режиссера и драматурга Важди Муавада — "Побережье", "Сожженные" и "Леса", один из главных проектов 63-го Авиньонского фестиваля. Из Авиньона — РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ. 


С творчеством канадца Важди Муавада, приглашенного художественного руководителя Авиньонского фестиваля, зрителям предложено знакомиться, так сказать, оптом. Три его спектакля в Почетном дворе Папского дворца идут один за другим. В первой части, "Побережье", рассказывается про молодого человека, отправляющегося на похороны отца, которого он никогда не видел. Во второй части речь тоже идет о похоронах: брат и сестра должны похоронить мать, которая оставила странное завещание — предать ее земле лицом вниз, залив тело водой. Что было в третьей части, я могу судить только по пресс-релизам, поскольку почти всю ее проспал. 

В другом случае командированному театральному обозревателю было бы стыдно признаться в подобной слабости, но в случае данном ничего предосудительного, кажется, нет: дело в том, что третья часть спектакля Важди Муавада началась в полчетвертого утра. Идея у организаторов фестиваля была романтически красивая — дать зрителям возможность провести в театре всю ночь напролет. Театральный марафон господина Муавада в Папском дворце начинается на закате, в восемь вечера, а заканчивается, когда июльское солнце уже начинает припекать, в семь утра. В текстах Важди Муавада речь часто идет о вещах мистических, таинственных и необъяснимых — и "час между собакой и волком" для них самое подходящее время. Другое дело, что после жаркого, насыщенного фестивальными мероприятиями дня — и накануне следующего такого же дня — не все могут, бодрствуя, выдержать подобное испытание, особенно сидя в узких пластмассовых креслицах летнего амфитеатра. 

Пропагандистские ресурсы Авиньонского фестиваля поистине беспрецедентны: стоило директорам фестиваля Венсану Бодрийе и Ортанс Аршамбо пригласить Важди Муавада стать так называемым artiste associe, как он стал самым популярным театральным деятелем Франции: его пространные интервью украшают главные издания, а программа редкого французского крупного театра на следующий сезон обойдется без того или иного спектакля господина Муавада. Главная тема его работ — та, которая в мире обозначается универсальным словом "identity", очень плохо переводящимся на русский язык словом "идентичность". Эта самая identity у Муавада действительно противоречивая и сложная: он родился в Ливане, но, когда ему было десять лет, семья бежала от гражданской войны во Францию, мать Важди умерла, сам он путем огромных усилий сделал французский язык вторым родным для себя, но Франция отказалась предоставить ему гражданство. Тогда Важди Муавад уехал в Канаду, там окончил театральную школу, основал собственную компанию, прославился — и теперь возглавляет главный франкоязычный театральный центр Канады в Оттаве. 

Можно считать, что теперь Франция словно извиняется перед тем, кому отказала когда-то в приюте: когда смотришь на две тысячи человек, готовых ночь напролет смотреть продукцию, скажем прямо, не лучшего качества, ничем, кроме потребности в покаянии, этот стоицизм объяснить не можешь. Сам Важди Муавад, впрочем, не похож на человека, берущего реванш за свои прошлые обиды. Судя по его пьесам, канадский автор более склонен к поэтическим обобщениям, чем к восстановлению банальной земной справедливости. Правда, в его текстах описано много чего страшного, происходящего в сегодняшнем мире,— взять хотя бы "Сожженных" (под названием "Пожары" эта пьеса пару лет назад была поставлена господином Муавадом в Москве в театре Et Cetera), где по ходу действия главные герои выясняют, что их мать была когда-то изнасилована в тюрьме ее собственным старшим сыном, от которого и родила младших. 

Важди Муавад охотно использует в своих пьесах мотивы европейских античных трагедий. Свои истории он превращает в притчи, немного похожие на восточные сказки,— против identity не попрешь. Мертвые у него запросто встречаются с живыми, действие легко перепрыгивает из одного времени в другое, и герои словно оказываются наедине со своей судьбой. Вместе с тем господин Муавад хорошо усвоил уроки франкофонной традиции: его пьесы отмечены той специфической надменной высокопарностью, которая свойственна многим пишущим по-французски. Огромная сцена Папского дворца сыграла дурную шутку с текстами Важди Муавада: само пространство заставляет актеров укрупнять жесты и форсировать голоса. Пафос здесь возводится в квадрат и теряет всякую связь с реальностью, многозначительность кажется смешной бессмыслицей, простые символы (вроде красной краски, обозначающей, конечно, кровь) выглядят почти неприличными, а поэтические сентенции звучат как наивные юношеские бредни. 

 

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе