И слова гимна внезапно обрели новый смысл — Отечество (по крайней мере, самое его «сердце») и впрямь оказалось совершенно свободным — от народа, личных автомобилей и общественного транспорта. Изредка в совершеннейшей пустоте по набережной проносились патрульные полицейские машины. В Москве снималось и одновременно транслировалось по шести телеканалам большое историческое кино про инаугурацию. А на съемочной площадке посторонним, как известно, не место. Тем более когда снимают с одного дубля, и каждый эпизод выверен до секунды.
Вот массовка — она уже расставлена по местам в залах Кремлевского дворца и с нетерпением ожидает прибытия главного героя. Вот солдаты президентского полка, переодетые в парадную форму армии 1812 года, чеканя шаг, вносят Конституцию и символы президентской власти. Вот на соборной площади появляется кортеж пока еще действующего президента…
А в это время на центральной лестнице Дома правительства появляется исполнитель главной роли в этом кино. Дом, как и центр города, девственно пуст. И только он до последней минуты напряженно трудился на благо Отечества.
Но пора-пора, рога трубят. Наш герой сбегает по лестнице, покрытой синим ковром, и в той же абсолютной пустоте садится в автомобиль. Поехали!
В сопровождении эскорта мотоциклистов машина вновь избранного движется по Новому Арбату. Виды сверху, спереди, сбоку. Горожане, готовые радостными криками приветствовать в нем Отца, отсутствуют как класс. Но это не значит, что их нет, — они есть, конечно, но наш герой, погруженный в думы о Родине, просто их не видит. Есть такой кинематографический прием: средь шумного бала, в тревогах мирской суеты вдруг исчезают звуки, лица других людей, что символизирует в одних случаях глубокую сосредоточенность героя, его внезапное погружение в себя, а в других — его драматическое одиночество, пусть даже и в минуты личного триумфа. Вечером того же дня образ драматически одинокого героя закрепил в сознании зрительских масс немецкий тележурналист Хуберт Зайпель в фильме «Я, Путин. Портрет». Мало того что на родине героя не нашлось ни одного журналиста, которому герой смог бы довериться. Но именно Зайпелю позволено было запечатлеть, как в глубокой ночи самый влиятельный человек страны одиноко плавает в бассейне, и лишь верная собака Кони в тревоге бродит по бортику, время от времени жалобно поскуливая: «Хватит. Выходи уже. Я волнуюсь».
Но вернемся в Кремль. По лестнице, покрытой алым ковром, он совершает восхождение не только к месту инаугурации, но и к новой (старой) вершине власти. Золоченые двери распахиваются. Дальше камера как будто становится его собственными глазами. Он почти не замечает вельмож, подобострастно кланяющихся и восторженно аплодирующих. Но зоркий его взгляд выхватывает лица лучших людей Отечества — режиссера Всея Руси Никиты Михалкова, почти столетнего артиста Владимира Зельдина, главного цыгана страны Николая Сличенко, Надежды Бабкиной (без ансамбля), братьев Запашных (без тигров)… Часовой механизм кремлевских курантов, внезапно появляющийся в кадре, оповещает не только о начале церемонии (еще секунда — и часы двенадцать бьют), но и словно символизируют о наступлении новой эры. Новой эры нового Путина…
А в это время телеканал «Дождь», разделив экран на две половины, показывает в параллель с этим триумфом воли… взволнованные группы тех самых горожан, которых не увидели на улицах пустой Москвы ни герой дня, ни зрители шести федеральных телеканалов. В искусстве это называется контрапунктом — то есть осмысленным противопоставлением или сопоставлением двух или более самостоятельных голосов, тем, звуков и изображения. «Клянусь уважать и защищать права и свободы человека и гражданина», — произносит вступающий в должность президент и гарант Конституции, возложив на нее длань. А во второй половине кадра дюжие омоновцы «уважительно» волокут очередного человека и гражданина в автозак.
«Верю в наше общее стремление к свободе, правде, справедливости», — заканчивает он свою инаугурационную речь. А в другой половине кадра колонна омоновцев идет клином, дубинками подгоняя народ с бульвара… к свободе, правде и справедливости…
Тот же прием — противопоставления и сопоставления двух «картинок», снятых в одно и то же время, — «Дождь» использовал через день после инаугурации, в ходе Парада Победы. «Картинку» с Парада брали общую для всех телеканалов. А свою собственную организовали с балкона шестого этажа дома на Тверской улице, откуда в эфир выходил Павел Лобков. Панорама Тверской улицы в предпарадные мгновения. Вдоль всей улицы замерла тяжелая военная техника.
А чуть выше замерла в ожидании «праздничных народных гуляний» другая техника, «новинка сезона» — поливальные машины, автозаки и автобусы, набитые омоновцами. Камера показывает безлюдную Тверскую, перекрытые кордонами полиции переулки и дворы — редкая птица долетит до середины улицы, мышь не проскочит.
«Москва напоминает прифронтовой город, в котором происходят бои местного значения, — констатирует Лобков. — Многочисленные силы правопорядка готовы отразить атаку… непонятно кого. А наблюдать за прохождением военной техники на Красную площадь в этом году могут только счастливые обладатели балконов на Тверской улице».
Счастливые обладатели балкона на 6-м этаже, то есть зрители телеканала «Дождь», много чего могли наблюдать. А зрители федеральных каналов довольствовались официальными трансляциями и невнятными сюжетами о бузе, которую учинили оппозиционеры-провокаторы в центре города, о раненых в неравной схватке бойцах ОМОНа, спасавших мирных граждан от нападения бесчинствующих молодчиков, и непривычно скупыми репортажами с московских улиц в День Победы. «Москвичи с интересом рассматривают военную технику», — растерянно вещал корреспондент одного из каналов на фоне пустой площади, не показывая, однако, никого из заинтересованных москвичей.
И еще к вопросу о контрапункте. Пока на «Дожде» и в редких кадрах новостных программ других каналов «космонавты» в пыльных шлемах теснили и «вязали» гуляющих по своему городу людей, оккупируя скверы, площади и бульвары, на канале «Культура», где в праздничные дни отмечали по традиции день рождения Окуджавы, звучали его песни: «Я выселен с Арбата, и прошлого лишен, и лик мой чужеземцам и страшен и смешон… И ходят оккупанты в мой зоомагазин». Старые песни о главном стремительно актуализируются, обретая новые смыслы.
Ирина Петровская
Новая газета