От повтора на «Культуре» цикла лекций Юрия Лотмана (всегда невредно). От показанного на НТВ фильма BBC «Путин, Россия и Запад» (Putin, Russia & the West), произвёдшего довольно громкий скандал в политически активной зоне Интернета. До непоказанного там же накануне дня тишины многократно анонсированного фильма «Я, Путин. Портрет»...
Дошло до того, что и показ нового фильма Сергея Снежкина пытались истолковать как жест чуть ли не политический, едва ль не агитационный. Вроде как посмотрят простодушные зрители на рельефно слепленные ужасы войны и революции – и в таком настроении пойдут голосовать... Но фильм не поддаётся ни такому однозначному прочтению, ни вообще адаптации для слишком простых политических целей. К примеру, сам Снежкин, пытаясь намекнуть на идею фильма, цитировал Окуджаву: «Вселенский опыт говорит,// Что погибают царства// Не потому, что тяжек быт// Или страшны мытарства.// А погибают от того (и тем больней, чем дольше),// Что люди царства своего// Не уважают больше»... Означает ли это, что принуждение к уважению может сыграть положительную роль? Сильно сомневаюсь.
Но проблема отчасти в другом. Фильм получился ни о чём вообще. Нет, какое-то отдалённое эхо, конечно, блуждает по пустому смысловому пространству. И кажется, что ты что-то иногда даже слышишь. То ли нечто привычно украинофобское, то ли даже (на радость Никите Михалкову) монархическое. Но во всём этом чего-то главного не хватает. Какого-то живого нерва. Получается, что за без малого сто лет его так надёжно удалили, что уже не болит.
А ведь в 1976 году, когда Владимир Басов снимал телефильм «Дни Турбиных» примерно на том же материале, – казалось, что болело.
Я нашёл на Ютубе сцену из этого фильма, где Турбины с друзьями поют в застолье романс «Белой акации гроздья душистые», – и защемило. Лица какие-то человеческие, и движения сердечных чувств, и чувство взаимной близости. Пусть даже романс не тот, не досоветский, а лишь свободная вариация нашего земляка композитора Баснера на старую тему. Пусть Мягков, Басов и непременный Лановой. Но есть чувство среды, есть ощущение духовной общности, тепла и любви.
А в новой постановке всё это выдуло каким-то злым, напрасным ветром. Сердечность вроде б даже и изображается актёрами – но не считывается, не схватывается душой. Равнодушие, протокольность, актёрские штампы – вот главная беда снежкинской картины. Что-то даже деревянное.
Пусть теперь говорят, что старый фильм Басова – это по сути антисоветский интеллигентский капустник, фига в кармане, и нет в нём ничего другого. Это, во-первых, неполная правда; а во-вторых, хоть что-то наощупь. Хотя, конечно, тогда в фильме и не задумывались о религиозном смысле булгаковского текста, посвящённого по сути метаисторической катастрофе: наступившему концу света. «Упадут стены, улетит встревоженный сокол с белой рукавицы, потухнет огонь в бронзовой лампе, а Капитанскую Дочку сожгут в печи. Мать сказала детям: «Живите». А им придётся мучиться и умирать».
Теперь же мы скорее видим лишь, как известных наших актёров (самых известных! суперзвёздный состав!) каким-то бытом занесло в непонятные для них, неласковые обстоятельства – и они, бедняги, там играют лицом и всячески воспроизводят наработанные навыки игры, за какие полюбились уже широкому зрителю. Но для чего и зачем страдают – бедным непонятно. Возникает ехидное подозрение, что в жизни наших блестящих артистов – от Пореченкова до Бондарчука, от Верника до Дятлова и от Хабенского до Раппопорт – всё довольно гладко, жизнь вообще удалась – а потому им довольно сложно всерьёз отнестись к своим ролям. Они – каждый по-своему – эксплуатируют личное обаяние, актуализируют шлейф сыгранных ролей и отработанных актёрских приёмов, да и только. А ведь говорил им режиссёр на съёмках (цитирую по интервью): «Мне важно, чтобы вы, сытые и успешные артисты, понимали одно: то, что происходит с вашими героями, – катастрофа, с которой вы не знаете, как бороться. Помните: ваш привычный мир в один миг ушёл из-под ног, а идеалы рухнули. Вы растоптаны и растеряны. Вы практически убиты».
В итоге разве что ему удалось лишь напугать одного крайне мужественного с виду артиста. Алексей Серебряков, который сыграл у Снежкина «правильного парня», полковника Най-Турса, невольника чести, жертвенно посвящающего себя родине, – на днях отъехал со всем семейством в Канаду, дав напоследок красноречивое интервью «АиФ»у. Газета дала ему заголовок «Из России я сбежал!» Канада хорошая страна, но выглядит Серебряков в своём интервью жалко. «И вообще я подустал от происходящего в России. Можно сказать, сбежал, не выдержал. Жизнь коротка, и я не могу и не хочу больше ждать, когда народ поумнеет. Я не знаю, сколько мне осталось, но хочу, чтобы мои дети усвоили: мир большой, и жить можно по-другому. Все говорят про деланность западных улыбок, но по мне уж лучше искусственные улыбки, чем искренняя злоба».
Вот что ещё. В фильме все резко и непоправимо постарели. У Булгакова большинство – не старше 25 – 28 лет. Молодые, весёлые, глупые, смелые... Но таких актёров для нас под рукой у режиссёра почти не оказалось. И все получились в среднем лет на 15 старше. Но это вызывает не просто оторопь. Это рождает огромное количество недоуменных вопросов. Какое-то странное видим мы турбинское семейство, где среднего возраста родственники живут вместе, как будто в советской коммуналке, без надежды на улучшение жилищных условий. Притом, что совместная жизнь не так уж их роднит, и дом их холодноват... В этом доме можно и сблевать за праздничным столом. И хозяйка его, естественно, уже красит волосы, потому как молодость её давненько прошла, детей нет, а пожилой муж в отсутствии.
Также какие-то странные в фильме господа офицеры, которые служили-служили, да ничего особенного к довольно зрелым годам не выслужили, остались в малых чинах...
Наконец, некоторая усталость, некоторая траченность жизнью – как это помирить с рассказанной когда-то Булгаковым историей о тревожной, безрассудной и безвозвратной молодости?
Да, были – помните? – времена, когда и 70 лет объявлялись у нас началом человеческого цветения. Но в фильме от возрастной ошибки возникает ощущение инфантильного торможения. Возможно, оно даже правильное – и сигнализирует о реальной проблеме современного человека, который не хочет стареть, не соблазняется зрелостью, не берёт на себя слишком явных обязательств, и вообще по ментальности – вечный подросток. Согласен, это не слишком красиво. Но – не про те времена, когда как раз взрослели быстро, когда нежданным, но неизбежным гостем приходил опыт и требовал поступков.
Правильнее, наверное, этим себя не заморачивать. Так же, как и многими другими деталями, подмеченными остроглазыми зрителями-рецензентами сериала в ЖЖ и других соцсетях рунета. Хотя ряд придуманных режиссёром для украшения фильма сцен откровенно нелепы. Начиная с зачина, в котором юный поэт являет венерологу Турбину свои растрёпанные сифилисом прибамбасы.
А ведь что-то могло получиться, и бюджет был немаленький, и съёмки в Киеве... Да и актёры наши небезнадёжны. Не хватило самого малого: ясного сознания того, за что имеет смысл любить родину. Может быть, автор вот этой реплики и чрезмерно строг, но что-то в ней тоже есть: «Как в бородатом анекдоте про человека, который всё хотел из сворованных с завода деталей собрать швейную машинку, а получался пулемёт, так и тут: хотели Булгакова, получился «Бандитский Петербург». Удручающее зрелище. Ещё один лакмус, показавший катастрофическое падение уровня всего: сценарного ремесла, режиссуры, актёрского мастерства и – общей культуры. Офицеры, дворяне, окончившие классическую русскую гимназию и университет, держатся гопниками. Говорят, как гопники; ходят, как гопники; мимируют, как гопники; рычат, как гопники. О чести, военной выправке, прямой спине, говорящей не просто о хорошей осанке, но о человеческом достоинстве, как-то и вспоминать неловко».
Но что тогда жалеть о пущенных на портянки кремовых шторах? Снявши голову, по волосам не плачут; «нас больше нету, господа», как в стиле трагического ностальжи пела одна шансонетка.
Северный край