(c) INSA
Со времен нулевых разговор о городе в России стал все глубже погружаться в риторику «креативного города». Полагаю, это связано не столько с проблемами развития самого города, сколько с теми, кто говорит на этом языке. Дискурс креативного города воспроизводится людьми занятыми в креативной индустрии, а именно к их мнению часто прислушиваются, когда речь заходит о будущем городов. Так получилось, что эта речь оказалась заразной, и в силу своей соблазнительности была услышана. В сравнении с соблазнительным креативным подходом, другие теории могут показаться скучными и слишком приземленными. Речь тех, кто говорит о городе на другом языке, оказалась не такой интересной, а большинство населения вообще воздержалось от участия в разговоре, потому что его никто не приглашал.
Собственно, идея «креативного города» была сформулирована Ричардом Флоридой, американским социологом и экономистом, в книге «Креативный класс», изданной в 2002 году. Концепция основывается на представлении, что кризисные явления в современных городах, теряющих свои старые позиции на рынке, могут быть преодолены посредством обращения к новому типу производства благ, то есть через основания в них центров новых «креативных» индустрий. Эти новые индустрии должны явиться венцом постиндустриального капиталистического общества, и через свое привилегированное положение привести к обновлению и процветанию городов.
Но креативные индустрии это конец плана, а его началом, в логике Флориды, должно быть преобразование городов, позволившее бы привлечь в них всех тех людей, которые в этих индустриях будут заняты. Эти люди — креативные профессионалы, свободные творцы, мобильные интеллектуалы ищут место для жизни, где все их креативные потребности были бы удовлетворены. Таким образом, город претендующий на будущий статус их резиденции, должен отвечать ряду требований, таких как развитая инфраструктура, свободные нравы, либеральное законодательство, дружественная среда, клубы, кафе, бары, велодорожки и так далее. Соответственно, городу предлагается удовлетворить все эти требования, и в качестве приза получить стабильный приток высококвалифицированных свободных профессионалов, новых яппи, которые в идеале создадут в городе свои Google, Apple и Facebook.
ВСЕ ЭТИ ТЕЗИСЫ ВЫГЛЯДЯТ ЕЩЕ БОЛЕЕ ЗАМАНЧИВО В СРАВНЕНИИ С НЕНАВИСТНЫМ ВСЕМ ИНДУСТРИАЛЬНЫМ ГОРОДОМ, ПРОИЗВОДЯЩИМ ПРЕДМЕТЫ, И В КОТОРОМ ЛЮДИ — ЭТО «СЕРАЯ МАССА» РАБОЧИХ.
Все эти тезисы выглядят еще более заманчиво в сравнении с ненавистным всем индустриальным городом, производящим предметы, и в котором люди — это «серая масса» рабочих, с нормированным рабочим днем и смутными перспективами самореализации. Ведь никто не хочет быть рабочим; двадцатый век успешно вырастил поколения людей верящих, что «индивидуальность» — не пустой звук, и вложил в их сознание идею о том, что каждый из нас — нераскрывшийся цветок, который будучи обильно удобряем продуктами потребления (как символическими, так и материальными) явит миру нового гения — Пикассо, Элвиса, Стива Джобса или Билла Гейтса.
С другой стороны, креативный город — это постоянное бегство от вопросов. Эти вопросы носят как экономический, так этический характер. Один из этих вопросов отсылает нас к пресловутой идее равенства и редистрибуции, и даже, если позволите, к старому марксистскому разговору. Кто все эти люди, и почему они считают, что могут определять, каким должен быть город? А ведь он до сих пор остается местом жизни той самой серой массы, которой зачастую нечего сказать, и которую, кроме того, никто не спрашивает. Маркс в «Манифесте коммунистической партии» обещал, что коммунизм наступит тогда, когда производительные силы человечества достигнут такого уровня, что люди наконец освободятся от необходимости производства материальных благ и будут свободными и открытыми для творчества. Разве не является креативный город и его счастливые креативные жители предтечей этого самого коммунизма? Боюсь, что нет. От того, что капитал превратился из материального в интеллектуальный он не перестал обеспечивать своему обладателю эксклюзивный доступ к власти. И эта эксклюзивность вряд ли является тем, чем окажутся довольны все «остальные» обитатели города. Перед нами предстает все та же иерархия: в ней место буржуа занимают обладатели интеллектуального капитала, а места рабочих всевозможные креативщики, с той только разницей, что для самих рабочих тут места больше нет. Таким образом, если велодорожки, Wi-Fi, дорогие лофты и вечный праздник кажутся вам сомнительными ценностями — смиритесь, вас все равно никто не спросит.
Представляется, что креативный город должен быть подвижным и обеспечивать всех в соответствии с их потребностями. Креативные индустрии оказываются узлом, на котором замыкаются все эти надежды. Креативные индустрии предстают тут как глоток свежего воздуха — нечто новое и человечное, и в силу своей юности, казалось бы, не связанное со старыми злыми транснациональными корпорациями, ведь именно они в самом начале и оказались виноваты в том, что теперь город нужно менять и очеловечивать. Однако на деле небольшие креативные предприятия, сами того не ведая, подогревают место для все тех же корпораций, неизменно появляющихся там, где абстрактный разговор о свободе творчества начинает приносить реальные деньги. Уютные кооперативы проводят рекогносцировку там, где в будущем на их месте появится «Старбакс». В самой логике креативного бизнеса заложен его будущий конец — там где бизнес окажется успешным, он лишь исполнит роль инкубатора, разрабатывающего новые рыночные стратегии для корпораций с привычной нам иерархической структурой и соответствующим отношением к осваиваемому пространству. Креативное предприятие обречено повторять историю Дарта Вейдера или будет уничтожено.
КРЕАТИВНОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ ОБРЕЧЕНО ПОВТОРЯТЬ ИСТОРИЮ ДАРТА ВЕЙДЕРА ИЛИ БУДЕТ УНИЧТОЖЕНО.
Все эти размышления кажутся малопригодными для российской действительности, однако и тут они не могут не вызывать беспокойства. При том, что сама идея креативного города в применении к мало-что-производящей, испытывающей элементарные проблемы во всех сферах жизни (начиная с образования и заканчивая правом) стране может показаться фарсом, она находит поддержку в лице чиновников, для которых становится эффективным риторическим приемом, позволяющим эмитировать полезную деятельность. Даже Москва, город, казалось бы, сосредоточивший на себе все денежные потоки в стране, остается своего рода «креативной потемкинской деревней», где за пределами блистательного центра с феерически дорогой недвижимостью и несколькими «креативными кластерами» в домах с неработающими лифтами проживают люди, которым все это не по карману. Собственно, недавний опыт благоустройства двора можно считать ироничной иллюстрацией того, как на фоне активного прокладывания велодорожек в парках и Wi-Fi в метро, пространство жизни остается совершенно недоступным для преобразований в ключе креативности и формирования сообществ, а ведь именно они должны быть ответственными участниками креативного процесса.
Русская креативная индустрия настолько же пуста, насколько насыщена деньгами индустрия сырьевая, за счет которой она существует. Местным чиновникам попросту проще поддерживать дискурс креативности — его к тому же так легко имитировать (достаточно лишь говорить на этом модном языке).
Автор: Сергей Тарасов