И лишь более благожелательное отношение горожан позволило Краснодару удержаться на вершине общего рейтинга. Местный патриотизм — явление вообще удивительное и нелогичное. Почему, например, светлый приволжский Саратов его жители любят меньше, чем серый промышленный Челябинск? Мы попытались разобраться в особенностях народной любви и поехали именно в Челябинск — город не только динамично развивающийся, но и вызывающий парадоксальные отзывы: от недоумения приезжих «Как тут можно жить?» до искренней любви большинства горожан.
«Да!» — ответили 77% жителей Челябинска на наш вопрос «Нравится ли вам жить в вашем городе?». Моя гостиница в получасе езды от центра. По пути из аэропорта в окнах мелькали бараки и знаменитые местные озера. По берегам из пены доцветающей черемухи растолстевшими Афродитами вставали мрачные заводские корпуса. Сейчас я смотрю из окна на какой-то пыльный недострой с торчащими во все стороны голыми балками и плохо понимаю местных жителей. Но ничего, через пару дней пойму.
Краткий курс истории Челябинска мне преподает местный блогер и по совместительству политаналитик Макс Бодягин. Только что отгремела стремительная гроза, обрушившаяся на город мгновенно, без предупреждения. Мы с Максом шлепаем по лужам на проспекте Ленина, в самом центре. За спиной лепечет парк «Алое поле», вокруг стряхивают капли тополя. Зелено, весело, красиво. Ничего общего с моей мрачной спальной окраиной.
— Вам надо сразу понять одну вещь, — начинает Макс, — весь старый Урал от Нижнего Тагила на севере до Кыштыма на юге — это однотипные города-заводы. Там все друг друга знают по фамилиям, потому что фамилий немного. Все коренные, старожилы. Эти города ни во что не вписались. Вот уж где горечь умирания. Так вот,
Челябинск на них не похож…
Крошечная крепостишка Челябинск была заложена в 1736 году на границе с башкирскими кочевьями. В конце XIX века здесь было всего 10 тысяч жителей. К 1917-му — 75 тысяч. После войны — 440. К 1970 году Челябинск стал миллионником.
— Представьте себе темпы роста! — распахивает глаза Макс. — Мы, конечно, празднуем всякие юбилеи, но этому городу от силы сто лет. У нас никакого бэкграунда нет. Это огромный фронтир, вечный передний край, чистая функция. Никакие традиции нас не обременяют.
Великая Отечественная превратила городок Челябинск в промышленного монстра — безобразного, но эффективного. Эвакуированные Кировский танковый и Харьковский моторостроительный слились с Челябинским тракторным и породили знаменитый ЧТЗ — военный танкоград, который и выиграл войну.
Но сам город вышел из войны проигравшим. Корпуса ставили в чистом поле. Вокруг на километры расползались землянки и щелястые бараки. Землянки простояли до конца 60-х. Бараки стоят до сих пор. Заехавший сюда в середине 60-х советский премьер Косыгин в ужасе изрек исторические слова: «Челябинцам как будто забыли сказать, что война уже кончилась».
Страшные окраины окружили крошечный пятачок городского центра паршой деклассированных территорий. К общему советскому «железному занавесу» добавился «занавес» местный: город был закрыт для иностранцев вплоть до 1985 года. В 1985-м здесь впервые увидели негра.
Тогда, на пороге исторических 90-х, два главных южноуральских города — Екатеринбург и Челябинск — выглядели одинаково: мрачно, криминально, нище. А дальше в игру вступили случай и человеческий фактор. История сдавала карты не глядя. Челябинску выпали долгая дорога и хлопоты.
— В Екатеринбурге в начале 90-х все изменилось в одночасье, — продолжает Макс. — Россель тогда сказал федералам: будете лезть — я сейчас образую Уральскую республику и буду тут свои уральские франки выпускать. Россель — детдомовец, он не шутил. Там началась другая жизнь. А нам с губернаторами не везло.
Первым послеперестроечным главой региона стал ярый демократ, отстаивавший принципы рыночной экономики. Промышленность рухнула тут же, а в городе установился дикий ценовой беспредел. Был момент, когда нищий Челябинск выбился в самые дорогостоящие города России. Затем пришел Петр Сумин — «мягкий, как навоз, советский, деревенский». При нем восторжествовал принцип «как бы чего не вышло». Он-то и закрыл город от инвесторов. От любых вторжений со стороны. В результате вплоть до середины нулевых Челябинска на карте России практически не существовало — ни госзаказа, ни горответа. Новая жизнь для города началась только семь лет назад, с приходом нового мэра Михаила Юревича.
— Эта власть пришла в город с бизнес-планом, с молодой командой, — рассказывает Макс, — и что-то завертелось. Сейчас это совсем другой Челябинск. Вот мы в этом кафе сидим — поди разбери, где оно находится: в Челябинске, Нью-Йорке или Лондоне?
Макс разводит руками, демонстрируя французские окна, мягкие кресла, лаконичный, уютный интерьер.
— То есть Челябинск любят за космополитизм? — недоверчиво уточняю я.
Макс долго смотрит на меня странным взглядом.
— Давайте я вам нарисую, как устроен наш город. Вот проспект Ленина, вот Свердловский проспект, вот река Миасс, вот железная дорога. В этом квадрате вы можете чувствовать себя комфортно и даже не бояться ночью идти домой, скажем так, не совсем твердой походкой. Но за границами этой территории благополучия, которая составляет от силы сотую часть города, лежит дикая земля, где живут драконы и чудовища.
Монолог коренного челябинца, 24-летнего Васи Трунова, рэпера и журналиста
— Я сам с окраины, не из центра. В конце 90-х я еще в школе учился. Здесь было мрачно. Если домой идешь и не подрался с кем-то — это хороший день. А сейчас я уже года полтора не видел, чтобы на улицах что-то решали в драках. Тут недавно запустилось кафе New time. Как «Циферблат», знаете? Платишь за время, а не за кофе. Я думал, что это у нас не пойдет: люди наберут по пять кофе и убегут. А кафе пошло. У них там как в пионерском лагере: они каждое утро собираются и придумывают какую-нибудь фишку. День кефира, например. Ну, все приносят с собой кефир и его пьют. Или день любителей пижамы, когда все в пижамах сидят. Прикольно. А еще я слышал, тут кто-то решил печеньки делать с предсказаниями. Ну такая безумная идея, правда? А они хотят с этим здесь развернуться. Это реально теперь. Нормальная тусовка появилась. Что у нас сегодня в New time? Литературный вечер. Пойдем?
К началу 90-х в Челябинске было около 150 серьезных предприятий. Часть — вроде Челябинского часового завода или Станкомаша — исчезла совсем. Другие резко сократили штат. На знаменитом ЧТЗ в лучшие времена работали 60–70 тысяч человек, сейчас от силы 10–15 тысяч. Но это Челябинск. Здесь всегда было много корзин, в которые город складывал свои золотые яйца. Легированные стали завода «Мечел», ферросплавы Челябинского электрометаллургического, трубы Челябинского трубопрокатного стране все-таки нужны. С трудом, худо-бедно, но промышленный Челябинск существует.
Появились и новые бренды. Например, знакомые всем макароны «Макфа» делают именно здесь. Особой безработицы в городе не чувствуется. Сокращение рабочих мест на заводах вполне компенсируется их увеличением в сфере услуг и образовании. В городе 43 вуза и около 160 тысяч студентов. Здесь даже зарплаты не слишком позорные: средний доход на члена семьи составляет 15 тысяч.
— В 2010 году мы проводили опрос среди наших студентов, — говорит социолог Сергей Зырянов. — Только 5% заявили, что хотят уехать за границу. Еще 10% хотят переехать в другой город. Но любовью я бы это не назвал. Просто люди не видели ничего другого. Для многих Челябинск уже сам по себе огромное достижение. Северный Казахстан, Башкирия, Сибирь — все едут сюда.
— А давайте нарисуем портрет среднестатистического челябинца, — прошу я.
— Хм, — задумывается Зырянов. — Попробуем. Это человек 39–40 лет, в 55% случаев это мужчина и только в 45% — женщина. Работает либо на производстве, либо в сфере услуг. По вечерам гуляет по Кировке, на выходные предпочитает выезжать за город, «на фазенду». Несколько раз в год ходит в театр, ездит на собственном автомобиле, причем желательно, чтобы это была не «Лада Калина». Имеет полтора высших образования и одну целую и четыре десятых ребенка — ну, по статистике так получается. Два раза в год с огромным удовольствием празднует День Победы и День города. Ну, что еще?.. Примерно раз в два года ездит отдыхать за границу.
— А его политические взгляды?
— Политические взгляды? Я себе этот город представляю как человека, который долгие годы работал под землей, в шахте, и вдруг работа закончилась, стало можно распрямиться, зажить какой-то новой жизнью. Но спину так просто не разогнешь. Он вроде и старается, но сразу не получается.
Да, думаю я, с таким населением новый мир не построишь. Наверняка здесь, как на российских Северах, все тоскуют по советскому прошлому…
— Но сейчас наступило время детей, — вдруг разбивает мой скепсис Зырянов. — Молодежь, новое поколение совершенно другое. Никакого советского наследия у них нет ни в сознании, ни в подсознании. Они просто хотят жить счастливо, и для Челябинска это простое желание — серьезный вызов. Они требуют интересных рабочих мест и кардинально более высоких зарплат. И лично я смотрю на все это позитивно. Это желание само по себе мощная преобразующая сила.
Челябинск, как девушка на выданье, соблазняет морем возможностей. Здесь все не завершено, все в процессе, во всем ощущение незаконченности. Здесь нет яркого лозунга, который бы объединил всех, зато от роскошного веера челябинских «может быть» просто дух захватывает.
Во-первых, логистика. Челябинск находится на пересечении главных транспортных развязок на все четыре стороны света. Город мог бы стать чуть ли не основным логистическим центром страны, если бы была хоть какая-то определенность с будущим.
— Все зависит от того, как будет развиваться Сибирь, — объясняет Зырянов. — Если будет что оттуда вывозить — тогда да.
Во-вторых, город может стать крупнейшим туристическим центром: все-таки край трех тысяч озер. Но до сих пор дальше дикого туризма здесь дело никогда не шло. Нужны колоссальные инвестиции, которые городу взять неоткуда.
В-третьих, есть идея сделать Челябинскую область мировым кладбищем ядовитых отходов. Для этого есть все, кроме желания жителей, разумеется. В-четвертых, после падения тяжелого производства тут гуляет шальная идея объявить Челябинск самым чистым городом России. В-пятых, можно вернуть городу славу промышленного центра. В-шестых, можно сделать ставку на аграрный комплекс. И так далее и так далее.
В результате город вот уже двадцать лет стоит, замерев на пороге великого будущего, которое никак не начнется.
Монолог коренного челябинца Васи Трунова, рэпера и журналиста
— У нас есть группа такая рэперская — «Триагрутрика». Они крутые, их все слушают. У них легкий рэп. Весь русский рэп — он такой… трагический очень. А они рисуют образ идеального бездельника. Ну, которого не парит военкомат или тот факт, что во власти воры. Как вы думаете, может быть актуальным такой образ? Где угодно, но только не в Челябинске. Это не город бездельников, нет. Это не наш герой. Но время такое, что даже у нас он прижился. Ты же музыку слушаешь не для того, чтобы думать, что бы такое сделать, чтобы чиновники не воровали. Мне кажется, их музыка совпала с настроениями поколения. К нам как-то Гиберт приезжал, экстрасенс такой. Ну, у него теория: надо управлять своими мыслями, не париться, жить счастливо. И сейчас я смотрю на наше поколение — они же именно такие. Они хотят жить счастливо.
— Слышали анекдот про крысу и хомяка? Крыса хомяка спрашивает: «Слушай, почему тебя кормят, а меня все придушить хотят?» «Э, подруга, — говорит хомяк, — просто у тебя пиар плохой». Вот у нас тоже пиар плохой. Чем знаменит Челябинск? Трактора и красные труселя. Вот, честное слово, узнаю, кто именно это придумал — дам справа не глядя.
Большой и спортивный Дима Моргулес, известный челябинский журналист и профессиональный теннисист, справа может дать очень серьезно. Дело в том, что несколько лет назад на «Нашей Раше» страстно обыгрывался идиотский сюжет: на Челябинском трубопрокатном заводе появился первый слесарь-гомосексуалист. Над его красными труселями хохотала вся страна.
— Понимаете, как меняется имидж? — мрачно поясняет политолог Александр Подопригора. — Из края суровых сибирских мужиков мы превратились в край суровых
гомосексуалистов…
Дима Моргулес сжимает кулаки и тихо постанывает. При упоминании труселей здесь порвут в клочья. Челябинцы не любят, когда над ними смеются.
— Вы поймите, что такое Челябинск, — стараясь сдерживать эмоции, продолжает Подопригора, — мы единственный регион в мире, где можно собрать атомную бомбу с нуля и запустить куда надо: на «Маяке» производят плутоний, в Снежинске, бывшем Челябинске-70, бомбу собирают, а в Миассе есть ракетный центр, откуда ее можно запустить.
— Это же граница со Средней Азией, это вся тяжелая металлургия, это уран, плутоний, трубопрокат, цветные металлы — ключевейший регион, — подхватывает Дима страшным шепотом.
Мы сидим в переговорной офиса Подопригоры и беседуем о любви к Челябинску. Я слежу за тем, как прихотливо развивается наш разговор. Десять минут назад оба моих собеседника горячо доказывали, что это вообще не тот город, который можно любить.
— Это по-прежнему промышленный центр с малоинтересной архитектурой, плохой экологией, некомфортной средой обитания, коррумпированной властью и невразумительной культурной средой, — авторитетно втолковывал Подопригора.
Потом перешли к теме отъезда интеллектуальной элиты. Быстро сформировался тезис: если кто и уезжает, то не мы.
— Я здесь родился и здесь же хотел бы умереть, — скорбно заметил Дима.
— А меня дважды звали в Москву в серьезные структуры, и я дважды отказался, — внес свою лепту Подопригора.
Сейчас мы с ними находимся на стадии «Кто скажет плохо про Челябинск — пасть порву».
— Макс Бодягин тут как-то сказал: «Мы любим Челябинск не за то, какой он сейчас, а за то, каким он может быть». Мы — плавильный котел, — объясняет Дима. — Мы должны стать той лягушкой, которая сучит лапками и сбивает из молока масло.
— Здесь все ждут, когда придет Петр I и прорубит окно в Европу, — вплетает свой голос в общий хор Роман Грибанов, местный креативщик, главный редактор челябинского интернет-портала «74.ru». — Но стоит только ему прийти и начать рубить, его тут с таким дерьмом смешают…
Похоже, для них это разговор вечный. Хороший город Челябинск или плохой? Как нужно развиваться? Куда? За счет чего? Одно понятно в этом споре: Челябинск — город великий, и его историческая роль в судьбе России еще не сыграна.
— Ну, видел я эту стратегию развития Челябинска до 2020 года, — мрачно бормочет Дима. — Сто шестьдесят страниц полной белиберды. Но этот документ и не мог быть хорошим. У нас с войны дальше годового бюджета никто ничего не планировал. Город всегда был вписан в государственную стратегию, иначе он бы и на карте-то не появился. А теперь надо начинать какую-то свою жизнь, но как ее начнешь, если в стране никто не знает, что завтра будет.
— Распад России еще продолжается, — деловито поправляя очки, поясняет Подопригора. — И если это произойдет, наш регион может реализовать все функции государства. Урал не пропадет.
Это типичный финал всех местных разговоров о политике. На старте: «Здесь жить нельзя!» На финише: «Мы — центр мира!»
Челябинск — великий город — ищет свое место на карте России и… пока не находит. В этом, похоже, и есть его особость, его сила и его слабость. Вот уже двадцать лет он стоит на пороге большой истории. Вот-вот что-то должно начаться, вот-вот наступит эра консолидации разнонаправленных желаний, мечт, идеалов и планов, но… Для этого нужна большая Россия, «старший брат», который покажет и научит. Или наоборот — для этого страна должна рассыпаться, и вот тогда мы попрем. В любом случае скучно не будет. Так зачем уезжать?
Монолог коренного челябинца Васи Трунова, рэпера и журналиста
— Курсе на третьем я был точно уверен, что отсюда уеду. И все думали, что мой отъезд не за горами. Ну, а потом я стал откладывать — вот зима пройдет, весной поеду. А там лето начинается. Ну, осенью поеду. Так и не уехал. У нас в тусовке раньше был такой стереотип: Челябинск — большая деревня. Если ты такой придешь в местную редакцию, тебе здешние зубры скажут: да, прикольно, но никакой зарплаты у тебя не будет. А теперь, если ты хочешь сделать крутое издание, не надо никуда уезжать. Хочешь петь рэп — пой. Хочешь продавать печеньки — продавай. Я хочу, чтобы эти люди победили. Нужно, чтобы вообще она была — жизнь. Концерты, тусовки, выставки. Это было бы идеально. Да, кстати, у нас сегодня флешмоб по энергии ци. Приехал чувак из Индии, будет что-то прокачивать. Пойдем?
— Челябинск — это город-подросток, — рассказывает Константин Киселев, директор Института философии и права Уральского отделения РАН. — У него всегда был «старший брат» в лице Екатеринбурга. Этот брат — серьезный человек. Он уже и в тюрьме посидел, и давно оставил тюремные замашки, ушел в бизнес, большие дела делает. А у Челябинска, ну, может, пара приводов в милицию и было, но своей судьбы еще нет. Зато много амбиций.
С челябинскими амбициями сталкиваешься на каждом шагу. Требования, предъявляемые местными жителями к малой родине, таковы, что никакая власть их удовлетворить просто не сможет. Здесь должно быть все по последнему слову, самое лучшее, самое большое, самое красивое.
Идем по маленькой тихой улице Сони Кривой — была такая революционерка, коллега Розы Люксембург. Дима Моргулес любезно предложил показать мне город.
— Какие у вас широкие улицы, хорошие дороги, ни пробок, ни колдобин, — восхищаюсь я. Это, как мне кажется, беспроигрышный комплимент: «дорожная революция», объявленная местной администрацией в середине нулевых, решила вопрос с пробками на много лет вперед. Но Дима глух к моему энтузиазму.
— Да, улицы расширили, но за счет чего? За счет деревьев же. Тут столько зелени было, а сейчас пыль одна.
Я слушаю шелест густых тополей над головой и плохо понимаю Диму. Рассматриваем местную архитектуру. Хрущевки, хрущевки, хрущевки и вдруг — интересный дом с эффектными оранжевыми вставками. Открываю рот, чтобы похвалить креативность местных архитекторов, но Дима меня опережает:
— Вот видите, какой ужас! Поставили сюда это безобразие, нарушили стилистическое единство улицы. Зачем?
Я молчу и не спорю. Архитектура — это местная боль. Градостроительный проект Челябинска появился в последние сталинские годы. Начали строить величественный ампир, но успели только до половины: Сталин умер, а Хрущев велел отказаться от дорогих излишеств. Так Челябинск остался без шпилей и верхних этажей, то есть без акцентов. С тех пор городская архитектура — территория столкновения не только вкусов, но и градостроительных стратегий, идеальных представлений о совершенстве, о том, наконец, каким должен быть Челябинск.
На Кировке, главной прогулочной улице, напротив здания заксобрания стоит мужик с котомкой за плечами и туповато вглядывается в толстый фолиант под названием «Законъ». За мужиком из-за афишной тумбы присматривает пузатый городовой. Вся сценка отлита в бронзе. Если спуститься ниже, можно встретить бронзовую даму перед зеркалом, саксофониста, ветеранов Отечественной войны, мальчика-башкирца с верблюдом и много кого еще. Бронзовые фигурки в человеческий рост естественно вписываются в живую толпу прогуливающейся публики. Добавьте сюда фонари а-ля рюс, липы в окружении литых скамеечек — и столичный Старый Арбат нервно курит на обочине истории мировой архитектуры. Но и в этой бочке меда челябинцы видят ложку дегтя. В центре Кировки стоит «Челябинск-Сити» — 23-этажная высотка из голубого стекла. Среди старенького модерна она такая одна — эффектная, стильная, мне понравилась. Но в народе ее немедленно окрестили «Изолентой» или «Синим членом».
— Понятно, откуда этот перфекционизм, — объясняет Макс Бодягин. — Люди, которые предъявляют городу такие требования, уже повидали Европу. Они хотят в большой мир. В этом, малом, их ничего не держит.
Похоже, Екатеринбурга Челябинску уже скоро будет мало. Потребуется «брат» постарше, покруче.
Монолог коренного челябинца Васи Трунова, рэпера и журналиста
— Я тут недавно на ютубе видел ролик Жирика, где он такие слова сказал: «Я сорок лет езжу по стране. Более тупого населения, чем на Урале, нет!» Меня это так задело! Блин! После такого ролика, мне кажется, с этим человеком должно было случиться как минимум политическое самоубийство. Но этого не произошло. Я тогда статью написал даже. Так и назвал: «Я дебил! Я с Урала!» Там есть такие слова: «И дело не в Жириновском... Дело в самоидентификации. В ощущении себя частью чего-то большого и величественного. В банальной региональной гордости, черт возьми! На Урале родились писатель Павел Бажов, физики Игорь Курчатов и Александр Попов, боксер Костя Цзю и бесконечное множество других славных личностей. И если всех этих людей назвали “дебилами”, я тоже дебил, я с Урала!»
— Это очень опасная ситуация, когда любая стратегия возможна, — раздумчиво говорит пожилой и неторопливый Юрий Зацепилин, председатель городской Общественной палаты. — А в Челябинске это так. Реально мы переживаем рождение другого города, другой страны. Но Россия сама не определилась со стратегией. Что же нам делать?
Мы медленно едем по району ЧТЗ на зацепилинском джипе и рассматриваем грандиозные корпуса танкограда. Юрий Владимирович говорит спокойно и ни на что не жалуется. Только предупреждает об опасности.
— Всплеск энергии будет, когда исчезнет сомнение. А здесь пока одни сомнения. У нас же вся страна пытается вернуться в Советский Союз. Быть свободным невыгодно. Момент страха здесь очень силен. Я не отношусь с пиететом ни к одной социальной системе — я не знаю, что правильно. Но я знаю только одно: любая система работает лучше, чем несистема. Челябинск завис в паузе перед первым шагом…
— И сколько эта пауза может длиться?
Зацепилин качает головой:
— Вечно!
— Что же делать?
— Любое действие мгновенно меняет всю систему, но не мировоззрение. Но если вы хотите сделать систему устойчивой, надо опираться только на мировоззрение.
Так какие же они, эти челябинцы? Что творится у них в головах? Куда заведет город мировоззрение жителей? Что будет с этими веселыми, молодыми, креативными уральцами? Они хотят быть впереди планеты всей, но завидуют Екатеринбургу. Они говорят: «Надо валить», — но ни в какую не уезжают. Они любят свой город, но костерят его на все лады, хотят ездить по хорошим дорогам, но ругают администрацию за то, что она их строит, хотят чистого воздуха, но жалуются на падение производства. Они жаждут новизны, но все, что им предлагают, кажется им недостаточно совершенным для челябинского величия.
— У нас тут в 99-м был большой концерт, который вели Стиллавин и Бачинский, — объясняет мне специфику местного менталитета руководитель аппарата Челябинской гордумы, молодой и креативный Юрий Чанов. — Так вот они потом говорили, что это очень странный город. Публику было очень сложно раскачать. Она недоверчива, подозрительна, тяжела на подъем. Думали: «Ну все, не пошло, концерт сорвался». Но когда народ наконец раскачался, мало не показалось, пришлось вторую линию оцепления ставить: люди просто с ума сходили от восторга. Вот такие они, челябинцы. Ворчат, не доверяют, ждут. Но уж если во что поверят — тогда держись.
— Какой же план может предложить городу власть?
Чанов задумчиво качает головой и отводит взгляд:
— Образ Челябинска должен сложиться не во власти, а в более широкой среде. Все жители города — эксперты. Идет поиск идей. Мы бесконечно что-то предлагаем. Нас все время ругают, но постепенно все меняется. Мы пытаемся строить максимально открытую модель с очень высокой степенью свободы…
Я покорно жду, когда Чанов начнет выкладывать главные городские козыри: отличные дороги, массовое жилое строительство, образование и прочее, что официально составляет гордость города. Но Юрий Чанов вдруг превращается в рэпера Васю Трунова и рассказывает, как недавно устроили флешмоб — на площади Революции люди выстроились в смайлик, который снимали из космоса. На другом флешмобе одели памятник в костюм Деда Мороза. Придумали гимн Челябинска на музыку героя ютуба Игоря Растеряева, прикольно получилось. Организовали Стену памяти — более 50 тысяч фотографий из старых фотоальбомов челябинцев разместили на огромных билбордах по всему городу. Здорово было!
— Понимаете, это и есть то, что меняет город, меняет психологию, — объясняет Чанов. — Челябинск сейчас выходит из тени. Даже Олег Митяев уже вспоминает, что он из Челябинска. Это теперь не стыдно — быть родом отсюда.
Выхожу на шумную площадь Революции. У меня мало времени. Через пару часов пойду прокачивать энергию ци, потом литературный вечер в New time. Как они все успевают?
Ольга Андреева