«Не нужно превращать городскую старину в музейные экспонаты»

 Стали известны подробности встречи архитектора Нормана Фостера с высшими чиновниками страны и мэром Москвы Юрием Лужковым по поводу реконструкции ГМИИ им. А.С. Пушкина, состоявшейся в конце ноября этого года.

Главным итогом встречи стало признание необходимости реконструкции. Глава Минэкономразвития Эльвира Набиуллина, возглавляющая попечительский совет Фонда содействия ГМИИ им. Пушкина, распорядилась внести поправки в закон об охране памятников. Лужков, судя по всему, останется удовлетворён тем, что работы будет вести московский стройкомплекс. О том, что собой представляет проект Фостера и в какую архитектурно-культурную среду собираются вторгнуться застройщики, рассказывает писатель, краевед, автор книг «Две Москвы, или Метафизика столицы» и «Облюбование Москвы», координатор общественного движения «Архнадзор» Рустам Рахматуллин.

Проект в настоящее время рассматривается на самом высоком государственном уровне. Начало рассказа — о первой очереди проекта, которую необходимо завершить к 100-летнему юбилею ГМИИ, — тут.

Вторая и третья очереди отнесены на время после 2012 года. Однако не стоит думать, что это неактуально и может не обсуждаться: все части проекта связаны между собой.

Разговор с экспертом проходил во время экскурсии вокруг ГМИИ. По ходу беседы невольно вспомнился персонаж Ноздрёв из «Мёртвых душ», который о своих владениях говорил: «Всё, что ни видишь по эту сторону, всё это моё, и даже по ту сторону, весь этот лес, который вон синеет, и всё, что за лесом, всё моё...»

— Мы подошли к музею Рериха. В чём причина конфликта между ним и Пушкинским музеем?
— Музей Рериха — это древняя усадьба Лопухиных (Малый Знаменский переулок, 3). Главный дом, целиком сохранившийся с XVII века, принадлежал Фёдору Лопухину, тестю Петра Великого, отцу царицы Евдокии. В 1775—1787 годах домом владела мать Потёмкина. Это едва ли не единственный сохранившийся в Москве адрес светлейшего князя Таврического. Парадный фасад перестроен в стиле классицизма и украшен гербом графов Протасовых — владельцев начала XIX века. Пушкинский музей не претендует на саму усадьбу, но спорит за северо-восточный угол усадебной территории, пограничный с усадьбой князей Вяземских (Малый Знаменский, 3/5).

Эта усадьба уже принадлежит Пушкинскому музею. Её территория расширилась за счёт соседа в 1920-е годы, когда бывший барский дом был увеличен пристройкой крыльев для музея Маркса и Энгельса.

Музей Рериха согласовал на спорной территории проект воссоздания флигеля. На днях в прессе появилась информация, что инцидент исчерпан.

— Следующий конфликт — между Пушкинским музеем и Институтом философии.
— Институт философии занимает главный дом усадьбы князей Голицыных (Малый Знаменский, 1/14). С этим домом связана история так называемого Пречистенского дворца (по древнему названию Волхонки). Двор Екатерины II провёл в Москве весь 1775 год. Для проживания императрицы и двора казна арендовала или приобрела несколько зданий в этой местности. Дом князя Голицына был арендован для самой императрицы, дом Лопухиных — куплен для резиденции дежурных кавалеров, то есть Потёмкина, после чего стал, как мы уже знаем, собственностью его матери. Дом Голицына — главный сохранившийся адрес Екатерины в Москве.

Здесь сразу несколько проблем.

Во-первых, передние флигели усадьбы уже принадлежат Пушкинскому музею. Угловой с Волхонкой флигель давно известен как Музей частных коллекций ГМИИ, теперь в него переехала Галерея западной живописи. Правый (северный) флигель нуждается в срочной реставрации. Колонная лоджия, обращённая во двор, укреплена временными металлическими конструкциями. Эта работа должна бы войти в первую очередь развития ГМИИ, но, увы, не входит. Вероятно, реставрация флигеля увязывается с передачей музею всей усадьбы.

Во-вторых, согласно прошлогоднему постановлению Путина, Пушкинский музей должен получить главный дом усадьбы Голицыных, а философам предстоит переехать в другое место. Но это должно произойти после 2012 года. Между тем, музей уже распоряжается в доме, как в своём, а Институту философии некуда ехать. Поэтому часть философского сообщества ставит под сомнение правомерность самого правительственного решения. И правильно делает.

В-третьих, по проекту Фостера — Ткаченко из главного здания ГМИИ к дому Голицыных ведёт очередной подземный переход. Он «стреляет» по ограде и гербовым воротам XVIII века, помнящим въезды и выезды Екатерины; нас уверяют, что копать будут закрытым способом.

Четвёртая проблема. В советские годы бывший барский дом надстроен двумя этажами, что исказило его классический облик. Ирина Александровна Антонова говорит, что не станет разбирать эту надстройку — жалко квадратных метров.

— Это объяснимо: кто же сегодня в Москве добровольно отрезает от себя квадратные метры…
— В данном случае суть в том, что на современную высоту усадебного дома ориентируется Фостер, когда проектирует выставочный зал («пятилистник») позади него. Это пятая проблема для усадьбы Голицыных и одновременно — проблема для соседней усадьбы знаменитого полководца, фельдмаршала графа Румянцева-Задунайского (Волхонка, 16). Обычно с именем Румянцева связывают дом по адресу Маросейка, 17, где сейчас белорусское посольство, но тот дом фельдмаршал купил уже перед смертью. А этим домом владел гораздо дольше. В составе Пречистенского дворца дом предназначался наследнику Павлу, а после возвращения двора в Петербург стал собственностью Румянцева. Кстати, главной причиной пребывания двора в Москве было чествование Румянцева как победителя турок. В XIX веке усадьбу занимала 1-я мужская гимназия, где учились Погодин, Сергей Соловьёв, Островский, Кропоткин и многие другие.

Дом Румянцева не передаётся Пушкинскому музею (там располагается какое-то министерство), но передаётся его передний двор, он же двор гимназии, граничащий с задним двором Голицыных. «Пятилистник» Фостера рисуется на месте этих двух дворов, что незаконно. Дом Румянцева отрезается от улицы.

Единственный разрешённый вид строительства на территории и в охранной зоне памятников культуры — регенерация, то есть воссоздание утраченных частей архитектурных ансамблей. Ясно, что никакого «пятилистника» с подземной автостоянкой, а равно и без неё, здесь не существовало.

Зато здесь до сих пор существуют флигели усадьбы Голицыных — выявленные памятники архитектуры. Фостер беззастенчиво стирает их с карты и сажает на их место один из цилиндров своего «пятилистника».

Дальше — больше. В 1930-е годы на заднем дворе голицынской усадьбы, по линии Волхонки, появилась «кремлёвская» (правительственная) автозаправочная станция. Это единственная осуществлённая часть проекта Дворца Советов. Притом АЗС — последнее воплощение древней исторической функции Волхонки. Я имею в виду функцию Государева Колымажного и Конюшенного двора, занимавшего место Пушкинского музея в XVI — XIX веках. Это и был кремлёвский «автопарк». По статусу, бензоколонка — выявленный памятник. В проекте Фостера — Ткаченко её просто нет, а есть всё тот же «пятилистник». Сергей Ткаченко предлагает перенести бензоколонку и, похоже, Кремль на это согласится.

Таким образом, во владениях 14 и 16 по Волхонке нас ожидает целая серия нарушений закона: от строительства на территории и в охранной зоне памятников до сноса или переноса некоторых из них.

Здесь особенно ясно видно, что следовало показать проект экспертам прежде, чем Дмитрию Медведеву (он был председателем попечительского совета ГМИИ). Не стоило подставлять будущего президента, профессионального правоведа, добиваясь одобрения незаконного проекта.

Теперь эксперты и органы охраны памятников ждут давления по нескольким направлениям: пересмотр под надуманными предлогами территорий памятников и охранных зон и отказ выявленным памятникам в окончательном охранном статусе.

— Понятно, что музею хочется получить новые площади. По закону, сделать это можно лишь в порядке регенерации исторической среды. Какие есть у музея варианты?
— Варианта два. Либо воссоздать Тронный зал Екатерины, либо восстановить флигели усадьбы Голицыных.

В составе Пречистенского дворца существовал специально построенный Матвеем Казаковым Тронный зал. Он был построен как раз на интересующем нас месте, между домами императрицы и наследника, но просуществовал там всего год. Известны его план, высота и один разрез по интерьеру, но этого недостаточно для воссоздания.

Информации по флигелям усадьбы Голицыных, выходившим на Волхонку, куда больше. Они стояли по старой «красной линии» улицы, образуя боковой двор усадьбы, и были снесены в советское время. На их месте паркуются экскурсионные автобусы. Пробок на Волхонке не бывает, и можно было бы воссоздать флигели вместе с первоначальной «красной линией».

Завершая обход Пушкинского музея, нужно вспомнить, что в третью очередь проекта входит ещё и реставрация палат Волконских (Волхонка, 8) с незаконным перекрытием усадебного двора. Капитальное строительство на памятниках культуры запрещено. Памятник не может помещаться под стеклянный колпак, исключаться из городской среды и превращаться в платный музейный экспонат.

— Вы говорите об исключении ряда территорий из городской среды и переводе их в реестр музейных экспонатов. Но так ли доступны на сегодняшний день эти памятники? Многие ли ходят на них смотреть?
— Экскурсия по Волхонке начинается с палат Волконских, мы свободно заходим во двор. В XVIII веке в палатах был казённый питейный дом «Волхонка», который дал имя улице. Таким образом, палаты — заставка улицы и должны оставаться ею после реставрации.

На территорию усадьбы Глебовых вход пока также свободен. У ворот стоит будка охраны музея, но никого не останавливают.

Пушкинский музей запер ворота усадьбы Вяземских, чего не было ни во времена музея Маркса и Энгельса, ни во времена Дворянского собрания (в 1990-е годы). Это нарушение конституционных прав граждан. Теперь дом Вяземских приходится рассматривать из усадьбы Лопухиных.

Палаты Лопухиных можно видеть со всех сторон. Охрана музея Рериха не препятствует.

Усадьба Голицыных также абсолютно доступна. Вы входите в гербовые ворота, можете обойти дом кругом и пройти двором к дому Румянцева. Здесь моя экскурсия по Волхонке обычно заканчивается.

Я не сказал, что она включает и дом Тропинина, и церковь Антипы, и новодел Шталмейстерского дома, и другие памятники, не входящие в зону развития Пушкинского музея. Все вместе — уникальный маршрут, заповедник аристократической Москвы. Что говорить: здесь главные адреса Екатерины, Потёмкина, Румянцева, Вяземского, Карамзина, Тропинина, Островского…

А что касается малой известности памятников, это общая проблема Москвы и москвичей.

— Почему не выдвигаются альтернативные проекты развития ГМИИ? Известно, что существовал проект Андрея Бокова («Моспроект-4»).
— Альтернативные проекты необходимы, такие ответственные места, как Волхонка или Зарядье, не должны разрабатываться без конкурса. Нам говорят, что конкурс был, что проект Фостера — Ткаченко одержал верх над старым проектом Бокова. Но это тендер по выбору проектировщика, а не собственно архитектурный конкурс.

Боковский проект был несколько более щадящим по отношению к архитектурному ландшафту. Правда, и там нарисован атриум в усадьбе Волконских, депозитарий в усадьбе Глебовых и выставочный зал на Волхонке. Но по крайней мере не было подземных этажей в усадьбе Вяземских и подземных переходов между музеем и усадьбами. Кстати, Боков реконструировал усадьбу Шуваловых (Волхонка, 10) для Музея частных коллекций. Результат оценивают по-разному. Не знаю, почему Антонова и Боков разошлись.

— Как принимаются решения — проводить конкурс или тендер?
— Ничего не понятно в этом вопросе. Есть общие благопожелания. Время от времени главный архитектор Москвы говорит, что хорошо бы проводить конкурсы. В случае с Пушкинским результат был предрешён. Проект Фостера Ирина Антонова показала Дмитрию Медведеву — тогда ещё вице-премьеру — до всякого тендера. И даже через голову правительства Москвы. Кузьмин публично выражал недоумение по этому поводу и говорил, что некоторые параметры проекта незаконны.

— Как вы полагаете, нужны ли ГМИИ такие площади?
— Не берусь об этом судить. Хорошо, если будут, наконец, отреставрированы северный флигель дома Голицыных, дом Вяземских — Карамзина, палаты Волконских и дом Ренкевичей, стоящий перед этими палатами. Но зачем, делая необходимое, делать лишнее? Зачем, получая на порядок большую площадь, хотеть сделать её большей на два порядка?

То же касается Музея истории Москвы с его Провиантскими складами, Исторического музея с его Монетным двором. Зачем, получая огромные здания, которые даже нет возможности сразу освоить, закапываться под землю и перекрывать крышами дворы?

Зачем было, реставрируя Гостиный двор, одновременно уродовать его, перекрывая крышей? Зачем было поступать так же с Хлебным домом в Царицыне?

Инициаторы всех этих проектов называют свою работу реставрацией. Хотя речь идёт о реконструкции и капитальном строительстве — операциях, запрещённых законами о наследии. За кого нас принимают, когда прибегают к таким приёмам полемики? Никто не против реставрации, но надо держать себя в рамках закона.

Другой пример — консерватория, где тот же архитектор Боков и ректор, бывший министр культуры Александр Соколов, намеревались снести до корочки, до одной стены, Дом синодальных композиторов — Кастальского, Чеснокова и других создателей церковной музыки Серебряного века. Уничтожить квартирную планировку, построить два этажа сверху, выкопать три снизу и назвать всё это библиотекой.

Хозяйствующая интеллигенция сегодня превращается в лидера вандалов, и это катастрофа. С «новых русских» взятки гладки, но когда артисты, профессора, академики и музейщики с пеной у рта отстаивают вандальные проекты, идут на принцип, только чтобы не признать себя неправыми, когда в подтексте всех ответов «кто вы такие, чтобы делать мне замечания», — это новая, невиданная угроза культурному наследию.

— Почему так происходит?
— Ну представьте, хозяин музея после десятилетий ожидания видит, как сбывается его мечта, идёт финансирование, господдержка. Он просит больше, чтобы получить что-то, и внезапно получает всё. Он может, как ему кажется, войти в историю — и должен спешить. Это важный психологический момент. Складывается синдром капитана Ахава, когда человек преследует цель, не видя вариантов. Впереди лишь Белый Кит, Моби Дик. Взгляд заворожён. Нужно помочь такому человеку сморгнуть, отвести взгляд. Если не помогает — привязать его к мачте.

Хозяйствующая интеллигенция не понимает, что, защищая от неё старый город, мы защищаем её собственную репутацию и репутацию культурных учреждений. Мы мешаем им запятнать себя вандализмом.

Мы просим одного: соблюдайте закон. Несколько формулировок закона избавляют от необходимости произносить патетические, а равно и лирические, речи про наследие. Вместо того чтобы рассказывать про учёное отшельничество Карамзина в доме Вяземских; про тома «Истории…», написанные здесь; про то, как он увидел во сне будущую вторую жену, сестру Вяземского Екатерину Ивановну Колыванову (она простирала к нему руки через отверстую могилу первой жены); вместо разъяснения, что Карамзин не гулял вокруг стеклянной сферической клумбы, сквозь которую был виден лекционный зал Пушкинского музея, — вместо всего этого мы говорим слова закона: «капитальное строительство на памятниках и на их территориях запрещено». Извольте соответствовать. Вся патетика и вся лирика отзвучали, когда собрание специально обученных экспертов принимало памятник на государственную охрану.

Музейщикам кажется, что своими предложениями они прибавляют культуру к культуре. Экспозиция живописи в доме Вяземского — действительно прибавление. Но искажение усадьбы Вяземских, изменение её образа, уничтожение ограды, строительство стеклянных сфер и вентиляционных колодцев есть вычитание из культуры. Если одной рукой прибавлять, а другой вычитать, может получиться даже не ноль, а отрицательная величина.

— Это специфика современного сознания?
— Конечно, отношение к наследию деградировало. Есть 15-летняя практика разрушения, идущая от московской мэрии. Ещё 12 лет назад экспертное сообщество было единодушно в своём отношении к проекту крыши. Сейчас Исторический музей — учреждение федеральное — предлагает то же самое по поводу Монетного двора, но стройного хора голосов в защиту памятника мы уже не слышим. Время идёт, архитектурное и экспертное сообщество растлевается мыслью, что всё равно сделают, как хотят, и можно только минимизировать последствия.

У музейного сообщества своя специфика. Наследие для музейщика — то, что находится под стеклом, на витрине. Но недвижимое наследие — совершенно другая материя. Если музейщик этого не понимает, есть закон. Не могут палаты Волконских или палаты Монетного двора поместиться под стекло. Не может парадный фасад палат XVII века стать экспонатом музея. Городской экскурсионный маршрут не может уничтожаться ради музейного экскурсионного маршрута. Это и есть вычитание культуры вместо прибавления. Деление вместо умножения. Раскол вместо согласия.

А ведь для согласия всё готово: реставрируйте, но не уродуйте и не прячьте в закромах.

— Не поздно ли изменить концепцию развития ГМИИ?
— Нет, не поздно. Постановлением правительства России не описываются параметры архитектурного решения. Описаны территории развития, масштабы финансирования, очерёдность работ, но это вовсе не мешает принять другой проект и, между прочим, сэкономить государственные деньги.

— А можно ли скорректировать нынешний проект?
— Это должна быть радикальная корректировка. По первой очереди проекта — отказаться от трёхэтажного подземелья на парадном дворе усадьбы Вяземских, от сноса усадебной ограды и ворот, от уничтожения трассы Малого Знаменского переулка. Сохранить флигели усадьбы Глебовых (Колымажный переулок, 4, во дворе), несмотря на отсутствие охранного статуса (для этого депозитарий должен отступить на несколько метров.)

По второй-третьей очереди — отказаться от выставочного зала на Волхонке, по крайней мере в формах оригинальной архитектуры, разработать вариант с регенерацией. Отказаться от перекрытия двора в усадьбе Волконских.

— Договариваться можно, если есть с кем. Здесь таких людей, на первый взгляд, нет…
— Мне кажется, объяснять что-то нужно архитекторам, сопровождающим проект с нашей стороны — они знают нормативы, для «натурализации» проекта их и поставили. Если отечественный автор задумывается только о том, как помочь западному коллеге осуществить свой сон наперекор закону, тогда говорить точно не о чем. Если же он занят не поиском лазеек, а серьёзной адаптацией проекта, то может стать союзником.

Беседовал Николай Кириллов

 CHASKOR.RU

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе