Андрей Волков: «Творчество — вечный поиск баланса между контролем и случайностью»

Художник, чья персональная выставка Linea Uno проходит сейчас в московской PA Gallery, рассказал нам о несопоставимых вещах, из которых рождается искусство, и мистических совпадениях,
Андрей Волков.
Фото: PA Gallery


Андрей Волков — художник династический. Его дед, Александр Волков, был одним из ключевых действующих лиц так называемого туркестанского авангарда. А прадед по другой линии, Алексей Рыбников, ученик Михаила Ларионова, входил в знаменитые объединения «Жар-цвет» и «4 искусства». Отец и дядя Андрея — известные в Москве художники. Впрочем, сам он давно уже самостоятельная творческая личность и фигура, хорошо заметная на столичной арт-сцене.


Персональный показ в PA Gallery означает, что вы художник этой галереи?

Основатели галереи — Елена Паршина и Надежда Аванесова, мы познакомились в начале 2021 года. Они пришли в мастерскую, и эта встреча сама по себе была очень интересна: все-таки это более молодое поколение. Честно говоря, я не ожидал такого интереса к чисто пластическому искусству, которое сейчас не слишком «модно». С их стороны возникло, как я почувствовал, точное понимание того, что я делаю: они реагировали именно на те работы, которые мне самому важны. В результате мне предложили долговременное сотрудничество, которое решили начать с большого проекта. Куратором выступила Ирина Горлова, которая хорошо знает меня как художника уже много лет.


Владелицы PA Gallery Елена Паршина (слева) и Надежда Аванесова (справа) в экспозиции выставки.
Фото: PA Gallery


Слова «выставка» и «проект» стали сейчас почти синонимами, хотя разница существует, даже просто семантическая. Ваша Linea Uno — проект или выставка?

Я бы сказал, что эту выставку мне не стыдно назвать проектом. То, что я делал в Русском музее в 2018 году, — это выставка, а Linea Uno — именно проект. Хотя вообще-то я не сторонник такого отношения ни к живописи, ни к жизни, когда работает схема «придумал — сделал». Все должно естественным образом родиться. Конечно, я работаю над общей идеей, но она должна «случиться», «произойти». Весной я ехал на велосипеде по полю, размышляя о предстоящей выставке, изрядно трясло на кочках, и, может быть, от этой тряски вдруг у меня выскочило: Linea Uno. Что-то неожиданно совпало, нечто связанное с личной памятью. Во время одной из поездок в Венецию (на протяжении уже 30 лет я провожу там много времени) я увидел, как в воде среди намытого штормом мусора что-то покачивается, беленькое и продолговатое. Поскольку по давней привычке я не могу пройти мимо помойки, не охватив ее цепким взглядом, то тут же вытащил этот предмет из воды. Им оказалась табличка, указатель маршрута, который снесло с вапоретто, та самая Linea Uno, связывающая весь город. Я, конечно, обрадовался такому сувениру, повесил его дома, но никаких трансцендентальных значений этому подарку судьбы не придавал.


Серия работ Андрея Волкова на выставке Linea Uno.
Фото: PA Gallery


Когда пришло время, я осознал, что искусство подобно нити — скручено из очень разных, несопоставимых вещей: фрагментов зрительной и эмоциональной памяти, наследственных паттернов, приобретенных навыков, физической моторики, материальных и вымышленных сущностей («линия» — это «нить» на латыни, льняная нить). Помимо всего, это еще и другая хронология. Ведь когда ты попадаешь в собственную зону искусства, то начинается другой временной отсчет, не терпящий спешки. И когда ты находишься на этом пресловутом вапоретто, то с ним тоже торопиться невозможно. Он все равно быстрее никуда тебя не отвезет, его скорость приблизительно равна скорости пешехода. Ты можешь полностью погрузиться в созерцание или размышление. Маршрут, конечно, всегда вещь заданная, но можно выйти на этот маршрут, не зная, в какой именно точке окажешься, и выбрать, в какую сторону тебе двигаться и сколько проехать. То есть заданность сочетается со свободой и непредсказуемостью. А само творчество для меня — это вечный поиск баланса между контролем и случайностью.

В зале нет этикеток, то есть названий и датировок. Эта информация не важна для посетителя?

Это не какой-то частный музейно-галерейный вопрос, он касается отношения к произведению. Когда рядом с работой возникает этикетка, зритель к ней обязательно подходит. При этом его оптика и восприятие определенным образом настраиваются, хочет он того или нет. Сначала читает, потом смотрит. Когда же тебя ничто не вынуждает сразу подойти, ты остаешься с произведением один на один, и даже физически другие дистанции возникают. Твое желание подойти вызвано не стремлением прочитать, а уже чем-то другим. При этом вся необходимая информация есть, она доступна, но не рядом с работами.


Выставка Linea Uno.
Фото: PA Gallery


Нет этикетки — нет и информации про «холст, масло». А это ведь все «холст, масло»?

Это все холст и, наверное, на 98% масло. Только там, где присутствуют флуоресцентные цвета, это акрил. Иногда я его применяю, но не слишком часто.

Отчего такая приверженность к глянцевым, почти зеркальным поверхностям?

Для меня отношения с материалом — это и месседж в том числе. Ритуал общения с краской — смыслообразующая вещь. Я работаю в горизонтальной плоскости, с краской в состоянии текучей фракции. Как-то я пришел к выводу, что для меня гравитационные эффекты и управление потоками очень важны. Думаю, каждый художник, закончив обучение и проработав какое-то время, должен технологию живописи разобрать и собрать для себя заново.

Что касается зеркальности, то, наверное, она появилась не в силу того, что обязательно нужен был такой эффект, а именно в силу работы с красками. Я много работал с темно-красными оттенками, но они же все прозрачные, требуют постепенной, послойной кладки. И тогда я стал добиваться более прозрачных слоев, прямо в само тело краски добавляя лак и масло. Никогда не покрываю живопись лаком просто сверху. Тогда уж проще залить ее полиэфирной смолой!


Андрей Волков. «Не моргай». 2017.
Фото: PA Gallery


Лак стал брать на себя роль краски?

Да, это своего рода «тело» краски. У меня практически все работы рождаются в большом количестве наслоений. Есть понятие «выращенная живопись» — для меня это именно так выглядит.

А вот такие цилиндрические объекты тоже впервые появились?

Объект, найденный объект — этот жанр мне очень нравится, хотя сам я раньше такого никогда не делал. Важно сказать, что для меня совершенно особенной, одухотворенной субстанцией является краска. Вообще, очень большая часть того, что я делаю, — про краску. Про некий волшебный элемент, который отсекает часть спектра, оставляя нам что-то, что мы должны увидеть. У нас есть семейное предание о том, как мой дед, Александр Николаевич Волков, когда учился в Киеве, ходил в Кирилловскую церковь смотреть «Сошествие Святого Духа». Однажды сторож ему сказал: «Я вижу вас здесь каждый день — вот, возьмите, этой краской писал Врубель». С тех пор у нас хранится бумажный пакетик, подписанный рукой деда, в котором лежит спекшийся в камень кусок зеленой краски — наша семейная реликвия.

Так вот, однажды я делал для друзей проект по колористике их дома и сочинил свою историю движения цвета в пространстве. Немного краски осталось, и на следующий год я ее попросил («вам все равно не надо, а я что-нибудь сделаю»). Но увы, краска стояла на морозе и свернулась. И когда я открыл банки, то увидел блоки чистой краски. Смысл в том, что это именно краска, краска как таковая, в массе.


Серия объектов Андрея Волкова из «чистой краски».
Фото: PA Gallery


Можно сказать, это найденные объекты?

Да, найденные объекты, но срезонировавшие с тем, что я делаю. Есть краска, которая разворачивается в некое событие, когда она на холсте, и есть такие окаменелости — как бутоны нераспустившиеся, некие реликты. Много может быть прочтений, но все же осевое — то, что это чистая краска, чистый цвет.

Беспредметность в коллективном сознании равняется модернизму. А в действительности ваша приверженность беспредметности что означает?

Применительно ко мне слово «беспредметность» очень правильное, поскольку в моем понимании «классическая» абстракция закончилась где-то на Джексоне Поллоке.

На самом деле, беспредметная живопись приходит к крайней степени предметности, к произведению как к объекту — объекту зрительного восприятия. Зрение дает нам совершенно особые переживания, которые невозможно получить какими-либо другими способами. Меня эта сфера больше всего интересует: зрение как мышление. Мы ведь чаще всего используем зрение как навигационный прибор, чисто утилитарно. Научиться в действительности видеть то, что перед тобой, требует усилий, перенастройки оптики.

Живопись беспредметная, но произведение само по себе предмет, трехмерный. Если же это предмет, а не послание человечеству, то почему тогда это не дизайн?

Потому что в дизайне — а я по образованию дизайнер и кое-что в этом понимаю, — первична именно утилитарная функция. При этом сам по себе современный дизайн находится на столь высокой точке развития, что в определенный момент, лет 20 назад, у меня были серьезные размышления о том, стоит ли вообще заниматься живописью. Но через этот внутренний кризис я понял, что ценно и уникально для меня именно в живописи и не рождается больше нигде.


Одна из особенностей выставки в том, что рядом с работами нет этикеток.
Фото: PA Gallery


Статус потомственного художника к чему-то обязывает дополнительно? Он тяготит или помогает?

У меня нет другого жизненного опыта, я не знаю, каково это — не быть выходцем из художественной семьи. Впрочем, никто меня к занятию искусством не принуждал, я развивался свободно, и только в старшей школе, перед самым поступлением в Строгановку, мне пришлось наверстывать «формальную школу» — то, чего не было в более раннем возрасте. И я рад тому, что ее не было. А самую значительную роль в моем воспитании сыграл наш дом, в котором жили и художники, и музыканты, и актеры. Картины, висевшие на стенах, разных авторов и времен. Звучащая музыка, разучивание ролей, обсуждения взрослых после концертов или спектаклей. Эта среда стала моим обучением. Изнанка творческого результата была мне известна сразу, с ранних лет, и цена этого результата — тоже.

Художник и куратор — две разные роли, чуть ли не противоположные. Но у вас они совмещались на протяжении тех лет, что вы работали в московской галерее «А3». Полезный был опыт?

Мне кажется важным осознавать, что настоящее искусство рождается все-таки из жизни. Из личного переживания и опыта. И мне было интересно отойти немного от роли художника, занять другую, как бы внешнюю по отношению к себе, позицию. За время работы в галерее я лично узнал многих современных авторов, серьезно увеличил свою «насмотренность». Это помогает тебе как прокачать собственные умения, так и расширить представления о жизни в целом. Хотя завершение того периода стало, пожалуй, своевременным: пора было сосредотачиваться на собственных работах. Но умение неожиданно пересмотреть свои взгляды, отличать свою правоту от ненужной упертости — это важное качество, и за такой опыт я кураторской работе благодарен 


PA Gallery, Москва
«Андрей Волков. Linea Uno»
До 23 января 2022 года

Автор
ДМИТРИЙ СМОЛЕВ
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе