Большая ретроспектива одного из самых неразгаданных русских художников.
Фото: Пелагия Тихонова/АГН Москва
Выставка 140-летию Павла Филонова «Художник Мирового расцвета», проходящая в «Зарядье», примечательна по нескольким причинам. Во-первых, она целиком составлена из вещей, привезенных из Русского музея (проект совместно готовили ГРМ и «Росизо»). Как известно, младшая сестра художника Евдокия Глебова в свое время позаботилась о его наследии (жена Филонова Екатерина умерла в блокадном Ленинграде через несколько месяцев после мужа) и передала произведения музею. Это в целом не шло вразрез с волей художника — Филонов, несмотря на бедственное положение, не продавал свои работы и хотел, чтобы они остались в России. А еще мечтал о музее аналитического искусства — названного в честь основанной им школы. Сегодня в ГРМ хранится внушительная коллекция его произведений — около трехсот. В Москву привезли более 60 вещей, причем куратором выступила Евгения Петрова, до недавних пор занимавшая должность заместителя генерального директора Русского музея по научной работе.
Еще одна важная деталь — временная дистанция. Нас отделяет почти столетие от страшных, трагических событий XX века. Филонов, как и другие художники своего поколения, видел ужасы Первой мировой и революции, голод и разруху Гражданской… Впрочем, на короткое время художники-авангардисты получили от власти карт-бланш, и перед ними открылись блестящие перспективы. И все же прагматикам-революционерам оказалось не по пути с мечтателями-художниками, хотя Филонов успел поучаствовать в создании петроградского Государственного института художественной культуры и даже возглавлял отдел общей идеологии. Кроме того, он организовал коллектив «Мастера аналитического искусства», состоявший из его учеников, однако в 1930-е МАИ после травли практически прекратил свое существование. Тем не менее у мастера остались последователи, пытавшиеся продолжать его дело. Правда, им было трудно тягаться с Филоновым, упрямым фанатиком и аскетом, презиравшим земные блага и посвятившим свою жизнь искусству, поэтому многим так и не удалось выйти за рамки эпигонства.
Но что же должны чувствовать мы, жители XXI столетия — неспокойного, но пока чуть более милосердного, — глядя на работы художника, видевшего смерть и крушение миров? Можем ли мы оценить его творчество не сердцем, через чувства и сострадание, а с холодной головой, как исследователи? К подобному «рациональному» подходу призывал художников сам Филонов, веривший, что творчество строится не на капризном вдохновении, а на упорной исследовательской работе. Конечно, временная дистанция проясняет некоторые вещи. Все больше высвечивается связь Филонова с интеллектуальным контекстом эпохи: с мечтами Маяковского о прекрасном будущем с «единым человечьим общежитием», где найдется место и неприкаянному поэту; с учением Николая Федорова о воскрешении всех когда-либо живших людей и заселении ими других планет; с космическими прожектами Константина Циолковского и Юрия Кондратюка. Удивительное время научных прорывов — хотя от нынешних открытий их отделяют сотни световых лет. Известно, что Филонов вдохновлялся наукой, много читал и стремился проникнуть за видимую оболочку вещей — подобно открытым на рубеже XIX-XX веков рентгеновским лучам. Недаром про изображенные им фигуры говорили, будто с них снята кожа, и видны анатомически точно изображенные мышцы. Впрочем, у этих аналитических штудий было и мистическое измерение. Это хорошо видно по работам 1910-х годов — времен создания аналитического метода. На выставке можно проследить эволюцию творчества Филонова: от робких ученических вещей («Женщина в восточной одежде» хороша, но вполне стандартна для того времени и напоминает импрессионизм в духе Коровина) до работ, совпавших с декларацией его творческих принципов — свое первое видение аналитического искусства художник изложил в статье «Канон и закон» в 1912 году. Тогда же был написан знаменитый «Пир королей», показанный на выставке: мрачное фантасмагоричное полотно, показывающее темную сторону мира, его скатывание в апокалипсис. Хлебников сравнивал изображенных на картине людей с мертвецами, при этом сам пир навевал мысли о ритуальном жертвоприношении. Художник словно предчувствовал нарастающее безумие, падение мира в бездну и воплотил свои ощущения в странных, тревожных образах. В работах того периода отчетливо видны и библейские аллюзии — например, в картинах «Трое за столом» (неканоничное изображение Троицы) или «За столом» (отсылающей к образу Христа и Его учеников). В этом смысле примечателен эскиз плаката «ГОЭЛРО», созданный уже в эпоху безбожия. Мастер получил заказ через мужа сестры, революционера Николая Глеба-Путиловского, однако его рисунок в конце концов был отвергнут. Как писала жена Филонова, некоторые увидели кощунство в портрете Ленина, другим показалось, что вождь пролетариата изображен связанным, словно Иисус Христос. Времена изменились, и любые намеки на христианскую тематику усугубляли и без того непростое положение художника. А он упрямо шел своим путем и оставался, как писали современники, нравственно безупречным — несмотря на голод, отсутствие заказов и смонтированную, но так и не открывшуюся персональную выставку в Русском музее в 1929 году.
Трагедия Филонова — как и многих его современников, принявших революцию, — состояла в том, что, отождествляя себя с новым хозяином дискурса, пролетариатом, художник в своем творчестве оказался бесконечно от него далек. Мастер искренне верил, что его метод захватит весь мир, отказывался от выбитой для него пенсии, потому что не хотел подачек, и ждал заслуженного признания, писал жене (которую называл «дочкой»): «Все получит дочка, что Панька ей обещал, все будет так, как Панька ее обнадеживал». Однако его летающие головы, окруженные множеством деталей, складывающихся в хаотичный портрет мегаполиса; волки и быки с человечьими «лицами»; фигуры людей, больше похожие на бесплотных духов или космических пришельцев, — требовали напряженного всматривания, следования за рукой художника — и были слишком далеки от гладких соцреалистических полотен. Собственно, они не нравились прежде всего большому начальству, и это — вкупе с несгибаемой позицией Филонова — обеспечило ему при жизни глухое аутсайдерство. Смерть, однако, оказалась более справедливой, и сегодня на его выставку идут зрители, а его работы — пусть и не так часто, как хотелось бы, — можно увидеть в зарубежных музеях. Хотя до «мирового расцвета», то есть духовного единения человечества, о котором так мечтал Филонов, конечно, еще далеко.